У меня такое чувство, как будто я проспала целых три года и только сейчас наконец проснулась. Как хорошо, что я последнее время вела дневник, теперь так забавно будет посмотреть на себя прежнюю со стороны. К тому же у меня частично потеряна память, и чтобы она окончательно восстановилась, мне полезно общаться с друзьями, рассматривать старые фотографии и читать свои записи. Теперь обо всём по порядку. Ритка нашла меня рано утром три дня назад на крыше голую, мокрую, с блаженной улыбкой на лице и в полном отрубе. Зрелище не для слабонервных. Ну так Ритка и не слабонервная. Бедная моя Рита! Она уже второй раз в жизни видит меня в коме и сразу отправляет в дежурную больницу с неожиданно симпатичным неврологическим отделением. Ещё Рита дважды молодец, что позвонила моему отцу. В больнице страшные опасения не подтвердились. Врачи зафиксировали лёгкую кому. Папа оплатил мне палату-люкс, где я и пришла в себя ровно через сутки в семь утра. Радостно открыла глаза и сладко потянулась, улыбаясь сияющему в окне солнцу. В вене левой руки торчала игла, от которой тянулась трубочка к капельнице, а у подушки сидел обалдевший от счастья отец.

— Па, привет! Вот так сюрприз! А что случилось? Где я?

Отец, которого я не видела таким заплаканным с похорон мамы, бросился обнимать меня. А через минуту к нему присоединилась Рита, пришедшая сменить отца на круглосуточном дежурстве. Стараясь травмировать меня как можно меньше, папа и Рита выдали мне скупую информацию о хронике последних двадцати четырёх часов, а потом со всей возможной деликатностью попытались узнать у меня, что я помню из событий той ночи, приведшей меня на больничную койку. Но я правда ничего не помнила. Ничего, кроме волшебного сна, где я летала и занималась любовью с крылатым юношей. Да, и ещё черные страшные бабочки. Их я тоже помнила. Но видела ли я их на крыше до того, как впала в кому, или после, то есть во сне, — вот вопрос на засыпку. Папа и Рита, поражённые моим пофигизмом по поводу произошедшего со мной, оптимистическим настроем и невиданным прежде бодряком, больше ничего уточнять не стали. Они настолько вымотались из-за меня за последние сутки, что я немедленно отправила отца домой к Малышу и Светке. Он глубоко вздохнул, потом молча крепко-крепко обнял меня, погрозил пальцем и ушёл, пряча снова непрошено вернувшиеся слёзы. Как же я всё-таки его люблю! А с Риткой я ещё немного поговорила. Видела, что ей очень нужно моё внимание. И не ошиблась.

— Милая моя, дорогая моя королева Ритка, ты опять меня спасла, — сказала я и поцеловала подругу в пухлые мягкие губы, — что бы я без тебя делала?

Большущие голубые глаза-лужицы моей готки сузились и наполнились слезами.

— Что бы ты без меня делала, Кит? Лазала по крышам, трахалась с татуировщиками и жила бы счастливо с любимым человеком, судя по всему, — сказала Рита, хлюпая носом.

Потом она залезла в свою сумочку и достала оттуда мой дневник.

— Ты что, рылась в моих вещах? Ни фига себе поворот! Как-то не по-королевски, Рит!

— Мы не знали, что с тобой, и насколько всё серьёзно. Ты всех нас очень напугала, Кити! Нужна была хоть какая-то зацепка, чтобы понять, что с тобой случилось! Прости!

— Да что со мной случилось? Ничего не случилось! Залезла на крышу подышать, а там уродские бабочки, испугалась, стала от них отмахиваться, порвала ночнушку, уронила её с крыши, упала и отключилась. Может, от жары, страха и фрустрации, а может, просто оступилась и головою стукнулась.

— Опять гигантские бабочки? Прости, но у тебя просто ещё остаточные явления от комы. Ты фантазируешь и пытаешься меня заставить поверить в свои выдумки. Реабилитировать тебя нужно, фантазёрку. Долго и упорно! Я так тебя любила, Кит! Так любила!

— О, а это уже серьёзное заявление! Значит, любила? Именно так, в прошедшем времени?

— Прости, но мы не можем больше жить вместе.

Слёзы покатились по её породистому лицу.

— Значит, ты прочитала мой дневник и сделала вывод, что нам нужно расстаться? Так?

Тяжело смотреть на Ритку, страшно произносить и слышать такие слова. Разговор у нас получался, прямо скажем, не очень своевременный для человека, только что вышедшего из комы. Но я видела, что Риту просто распирает от чувств, принимала свою вину перед ней и не могла не дать ей выговориться. Тем более что разговор назревал давно.

— Мне очень больно, Кит! И я знаю, что будет ещё больнее. Но так жить неправильно. Ты заслужила право на счастье. И я, может, тоже когда-нибудь смогу тебя забыть. Только не говори мне ничего. Пожалуйста. Всё, что было между нами, априори прекрасно. Но главное слово здесь — «было». А теперь я это «было» поставлю на полку, чтобы любоваться им всю оставшуюся жизнь. Мне очень хорошо с тобой, и я тебе за всё благодарна. Но быть тебе обузой не хочу.

Мне тоже стало очень больно. И слёзы навернулись на глаза. И горло перехватило. Одно дело — собираться сказать о расставании близкому человеку, а другое дело — сказать. Надеюсь, что Рита найдёт человека, который будет любить её по-настоящему. Хотя в любви почти всегда один человек любит сильнее, а полная гармония бывает очень редко. Пусть Рите повезёт!

— Как ты думаешь, Рита, мы сможем остаться друзьями? Мне очень не хотелось бы тебя потерять. — Каждое слово выходит из меня с трудом и болью, как камень из почки.

— Остаться друзьями? Как с Дэном? — Рита не упускает возможности съязвить и обозначить свою обиду по поводу Дэна. Вот и веди личный дневник. — Не знаю, Кит. Всё очень сложно. Мне будет очень трудно общаться с тобой в ближайшее время. Но я тоже не хочу терять тебя. Конечно, попробуем дружить. Я пойду, пожалуй. Очень тяжело. Приду вечером или завтра. Принесу твоих любимых леденцов с лакрицей.

Рита положила мне на койку дневник. Потом порылась в сумке, достала оттуда клетчатый платок и положила рядом.

— Твой свистун, похоже, всё-таки вернулся и снова усвистал. Желаю тебе с ним большого человеческого счастья.

— Рита! Никакого свистуна нет. Воображаемый друг — вот кто он, понимаешь?

Я говорила на полном серьёзе, свято веря в свои слова. А Рита продолжала ёрничать. Что ж, если ей так проще пережить потерю, пусть ёрничает.

— Угу. Понимаю. Ещё один воображаемый друг ждёт тебя в коридоре. Его в палату не пускали, больно уж страшен на вид. Поправляйся, Кит. Я безумно рада, что ты пришла в себя.

Рита демонстративно официально чмокнула меня в щёку, надела чёрные очки, шляпу с широкими полями и гордым лебедем выплыла из палаты.

— До свидания, Рита! Я тоже благодарна тебе — за всё, за всё. И буду терпеливо ждать, когда ты сможешь снова со мной общаться. А твоих чудесных рук мне будет очень не хватать. Всегда, — проговорила я уже закрытой двери в пустой, залитой солнцем палате.

Я тоже, кстати, безумно рада, что пришла в себя. Мне кажется, что я не была в себе чертовски долго — со смерти ЕТ, пожалуй. Вернее, от комы до комы. А ещё я чертовски рада, что ко мне пришёл Дэн. Он действительно терпеливо сидел сутки в коридоре, ничего не ел, только курил свои пахучие сигариллы одну за одной в больничном туалете. Не думала, что он мне стал настолько родным. И его двухдневная щетина, и шепелявый голос, и рваные на коленях штаны-милитари — всё вызывало у меня умиление в душе. Хочется верить, что мой позитив не от капельницы и больше никогда не покинет меня.

Дэн рассказывал мне, что Мурзила и Тарас звонят ему каждый час спросить, как я, рассказывал, как скучно им без меня в салоне, смешил меня историями про идиотов-клиентов, а я думала, что на Риткиной крыше потеряла что-то поважнее своей частичной памяти, потеряла и радуюсь, потому что избавилась от тяжелейшего груза, измявшего всё моё сердце. Груз уменьшился, передвинулся и занял своё достойное место в моей душе. Груз по имени ЕТ. Мой любимый груз навсегда остался во мне, но больше не мешал мне дышать полной грудью. А Дэн всё продолжал троллить и грузить меня всякой забавной чепухой, и я бы слушала его весь день. Но пришли врачи и выгнали его.