Ты моё глупое счастье

На осколках этой планеты.

Ты моё горе и радость

В чистом дыхании ветра.

Ты золотое касанье.

Осени неугомонной.

Ты чистое небо,

Страсти, с тобой разделенной (с).

Глава 1. Париж - любовь моя.

Протяни мне руку. Позволь ощутить, что я не один. Помоги мне осознать, что я все еще умею чувствовать. Любить, ненавидеть, плакать, радоваться, смеяться. Заставь меня поверить, что я умею... жить.

Запах горячего шоколада с ванилью приятного щекотал ноздри. На тарелочке лежали два хрустящих круассана с шоколадной начинкой. Воздушное тесто, приятное на вкус. Довольно неплохое исполнение. Но все равно, не идет ни в какое сравнение с теми, что продают у него на родине. Как ни крути, а Франция обладает преимуществом перед остальными странами. Рецепт круассанов получил свое рождение именно там, и, сколько бы ни пытались повара из других стран, воспроизвести его в точности никому так и не удалось.

Патрик отставил в сторону чашку с ароматным напитком и посмотрел задумчиво в окно.

Новая страна, новая школа, новая жизнь. Удивительно, что при таком раскладе никто не заставил его сменить имя. Если играть, то по-крупному. Так почему нельзя сменить не только место жительства, но и имя? Быть может, тогда и жизнь будет складываться по-другому, не так, как сейчас. Счастливее, приятнее. Хорошо, одним словом. Правда, в понятие хорошо каждый человек вкладывает разные понятия. То, что хорошо для одних - совершенно невыносимые условия для других. Как разобраться, что, на самом хорошо, а что - не очень? Как не запутаться в многообразии мнений?

Локруа подцепил с тарелки один круассан, откусил кусочек. Пожевал, не чувствуя, на самом деле, ни вкуса, ни запаха. Выпечка, как выпечка. Ничего особенного. Есть не хотелось, о чем он неоднократно говорил. Но тетушка настояла, заказала ему сладкое, сама отправилась по магазинам, пообещав в ближайшее время вернуться и проверить, как он выполняет её наставление. Проще всего было выбросить еду в ближайшую урну для мусора, но Патрик посчитал данное действие кощунственным. Оттого сейчас сидел, насильно впихивал в себя еду и пытался понять, как долго будут продолжаться его мучения. А, может, они только начинаются?

Жалобы, обращенные к судьбе, чести ему не делали. Это Патрик тоже понимал, оттого старался не накручивать себя, время от времени переключался на размышления о чем-нибудь отвлеченном. Смотрел в окно на пробегающих мимо людей, проезжающие машины и понимал, что безумно далек от этого мира. Его сердце, его душа, все его мысли и чувства остались в прошлой жизни, в другом городе. Патрик Локруа существует в двух вариациях. Один из них - полный жизни, радостный, восторженный, любящий, да - попросту живой остался в Париже. Второй - хмурый, задумчивый, равнодушный ко всему и ко всем, сейчас сидит в кофейне, расположенной на одной из улиц Лондона. Но этот второй мало похож на настоящего человека. Скорее, оболочка, чье наполнение сгорело дотла. Нет ни души, ни сердца. Нет никаких чувств, кроме сожаления. А ещё небольшой толики горечи на кончике языка, разбавленной солеными нотками от слез, скатывающихся по щекам, останавливающихся лишь у уголка рта. Большим мальчикам не положено плакать, им нельзя рыдать навзрыд, потому что никто их не поймет. Но, оставшись наедине с самим собой, можно позволить немного честности. И в такие моменты становится понятно, что Локруа хочется заплакать. Хотя бы один раз в жизни. Но он не мог позволить себе подобную роскошь, чтобы не прослыть слюнтяем и размазней. Как любой другой человек, наделенный здравым смыслом и амбициями, он понимал, что ничего хорошего из затеи со слезами не выйдет. Потому держал себя в руках, изредка позволяя прорываться наружу своей гневливой натуре, в такие моменты с ним лучше не связываться. Патрик срывался, говорил на повышенных тонах и сам осознавал, что поступает так напрасно, но... достало. Просто достало.

Патрик посмотрел на часы. Тетушка задерживалась. Обещала вернуться через полчаса, но пока так и не дала о себе знать. Не позвонила, даже сообщение на телефон не скинула. Причин для задержки набралось, как минимум, две. Элизабет могла поддаться всеобщей, массовой истерии, что так часто овладевает умами женщин во время прогулок по магазинам и сейчас с истинной страстью шопоголика сметать с прилавков все более-менее приятное глазу. Могла встретить кого-то из знакомых, коих у нее было бесчисленное множество, позабыть о племяннике, оставшемся внизу и болтать с подругами, обсуждая последние светские новости. По большей части, именно эти нехитрые занятия и занимали большую часть времени Элизабет. По специальности она была журналисткой, сотрудничала сразу с несколькими глянцевыми изданиями, освещая светскую хронику, изредка тешила свое самолюбие написанием рассказов, а заработанные деньги без особого сожаления спускала на развлечения, одежду, мелочи для украшения дома. А теперь еще и на племянника, отправленного к ней на постоянное проживание.

Элизабет, действительно, любила Лондон. Считала его едва ли не самым прекрасным городом на земле, все время пыталась вытащить племянника на прогулку, показать ему достопримечательности, устроить экскурсию по музеям... Но Патрик оставался равнодушным к холодной красоте этого города. Он хотел обратно, в Париж. На Елисейские поля, на Монмартр, пахнущий фиалками. Приземлиться в аэропорту Шарля де Голля, ступить на родную землю и почувствовать себя по-настоящему счастливым, а не марионеткой с натянутой улыбкой на лице.

Но там его никто не ждал. Родители решили, что Патрику будет лучше здесь, вдали от прошлого, так и состоялся его переезд.

Родители прилетели вместе с ним, но долго в Лондоне не задержались. Дела позвали их обратно, и старшее поколение семейства Локруа, не раздумывая, сорвалось с места, оставив Патрика наедине с тетушкой, которую он в жизни видел, кажется, лишь четыре раза, не больше. Семейные связи в их семье высокой ценностью не обладали. Ставка, по большей части, делалась на деньги. Отец зарабатывал, как сам выражался, на светлое будущее, хотя будущее обещало быть светлым не только у них, но у их внуков и правнуков. Средств было уже предостаточно. Но не зря говорят, что, раз начав, трудно остановиться. Верхней планки не существует. Сколько ни дай, все мало. Отец Патрика оказался как раз из таких любителей получить от жизни, как можно больше. Выжать из нее все соки, до последней капли.

Первое время найти общий язык не получалось. От силы они перебрасывались парой слов, да и те были какими-то однообразными, статичными, клишированными. Приветствие утром, пожелание приятного аппетита во время еды и спокойной ночи перед сном. В этих фразах заключалось все их общение. По сути, его почти не было. Два абсолютно чужих человека живут под одной крышей, пытаются поиграть в любящую семью, но попытки с завидным постоянством проваливаются. Раз за разом. Играй они в кино, пленки было бы изведено огромное количество.

Элизабет не так давно исполнилось сорок лет. Она была моложавой женщиной, ухоженной, приятной в общении, милой, но в то же время никто не смог бы сказать, что ею можно управлять. Немалое количество людей сломало об нее свои зубы. За милой внешностью скрывался железобетонный характер. Не стоило думать о легких победах над этой женщиной.

Будучи еще совсем юной, она выскочила замуж, окутанная сетями романтического флера, и так же быстро развелась, поняв, что не может ужиться под одной крышей с кем-то. В отличие от большинства женщин, Элизабет не видела ничего привлекательного в постоянном обитании под одной крышей с человеком, который совсем не понимает её и понимать не собирается. Только бы не быть одной - это не про неё. Женщина быстро поняла свою неприспособленность к семейной жизни и решила, что жизнь в одиночестве импонирует ей намного больше. С тех пор так замуж и не вышла, лишь время от времени заводила короткие, необременительные романы ради поддержания себя в тонусе.