– Возможно, святому отцу угрожает опасность?
– Рядом с ним находятся два алебардиста.
Раздался громкий треск, словно какой-то безумец начал крушить мебель.
– С другой стороны, – заметил полковник.
Они снова переглянулись, затем развернулись, вытащили мечи и побежали вверх по лестнице, ведущей в Сикстинский зал. Когда они ворвались в читальный зал, дверь в тайный архив открылась и оттуда вышли Папа Урбан, главный архивариус и оба гвардейца. Лицо Папы было мокрым от пота, искаженным и посеревшим, одеяние покрыто грязью, волосы растрепаны, пелерина с капюшоном порвана почти пополам. Его вел главный архивариус, бледный, с трясущимися губами.
– Фальшивка, – пробормотал Папа. – Фальшивка. Ключа нет… все бесполезно… дьявол обвел нас всех вокруг пальца… христианский мир потерян.
– Ну же, святой отец, успокойтесь, – повторял главный архивариус.
– Вам нужна помощь, святой отец? – с усилием проговорил полковник Зегессер.
Он бросил вопрошающий взгляд на обоих гвардейцев. Те лишь пожали плечами и возвели очи горе. Папа поднял глаза и тупо уставился на полковника. Неожиданно он вырвал свою руку у Орнальдо Учелло, шатаясь, подошел к гвардейцу и схватил его за грудки. Полковник невольно поддержал трясущуюся фигуру; она показалась ему совершенно невесомой. Он поразился жару, исходившему от худого тела. Папа уронил голову на грудь Зегессера.
– Вы не понимаете? Не хватает тех самых трех страниц, на которых находится ключ, – еле слышно пробормотал Урбан. – Фальсификатор их не скопировал. Они где-то там, снаружи. И оригинал тоже там, снаружи, вместо того чтобы храниться в потайном архиве. Если все это попадет не в те руки, это станет началом царствования дьявола.
Речь его становилась все более неразборчивой, пока он наконец не замолчал.
– Вызовите camerlengo [8] и лейб-медика его святейшества, – приказал главный архивариус. – Я не знаю, о чем говорит святой отец, да смилостивится над нами Господь.
Полковник Зегессер прижал к себе хрупкое тело Папы. Очень нежно он просунул правую руку под мышкой у Папы и прижал ее к груди святого отца.
– Да смилуется Господь над нашими душами, – произнес он. – Лейб-медик тут уже ничем не поможет.
3
Отец Ксавье Эспиноза был раздражен. Он никак не мог отделаться от ощущения, что кто-то тайком наблюдает за ним. Однако любопытство сотен пар глаз, направленных на него, было тут совершенно ни при чем.
Он уже несколько раз украдкой осмотрел толпу, собравшуюся здесь, на quemadero [9] за внешними стенами Толедо, но так и не смог вычислить наблюдателя. Лица этого сброда за ограждением были такими же бесформенными, как и лица грандов и инфанты на возвышении или инквизиторов в их креслах, расставленных вокруг трона святого Доминика. Место на троне занял Великий инквизитор Гаспар кардинал де Кирога. Отец Ксавье видел, как сверкают стекла его очков, и знал, что юный Эрнандо Ниньо де Гевара тоже присутствует, брат отца Ксавье in dominico [10] и правая рука Великого инквизитора.
Отец Эрнандо был готов занять место председателя аутодафе, так как кардинал де Кирога был приглашен на август в конклав, чтобы выбрать нового Папу. Однако кардинал отклонил приглашение: его бы все равно не выбрали, а его коллеги и без него прекрасно знали, что им делать, да и, кроме того, избавление католической Испании от еретиков казалось ему важнее, нежели выборы святого отца в Риме. Что ж, кардинал оказался прав по крайней мере в двух пунктах: он не попал в число претендентов, а кардиналы устроили все без особых проблем, выбрав Папой бесцветного Джанбатисту Кастанью.
В душе отца Ксавье поднялся гнев на то, что он позволил себе так легко отвлечься. Единственным, что не мешало ему концентрироваться, были жалобы осужденных, извивавшихся в железных обручах, надетых на их пояса и суставы; если достаточно часто становишься свидетелем сжигания еретиков, то перестаешь обращать внимание на эти вопли. Не единожды его ушей достигал крик девочки, зовущей свою мать, который перекрывал другие голоса, в то время как он холодно и со знанием дела размышлял, сколько времени помощнику архиепископа Гарсиа Лоайсе удастся выдерживать эти крики.
– Нет, с этим надо кончать! – процедил Лоайса сквозь зубы.
– Мудрое решение, – прошептал отец Ксавье.
– Я обладаю властью помиловать этого ребенка, не так ли, отец Ксавье?
Отец Ксавье бросил беглый взгляд на бледное, измученное лошадиное лицо помощника архиепископа. Он подозревал, что Гарсиа Лоайса сегодня ночью станет рассуждать именно так, едва увидев приговоренных. Ходили слухи, что у помощника архиепископа по всему Толедо жили дочери и что он так отчаянно хотел получить место епископа из-за того, что ему катастрофически не хватало денег на содержание, образование и приданое для его маленькой армии, конечно же, бледных, с лошадиными лицами, дочерей.
– Ваше преподобие представляет здесь архиепископа Толедо, – ответил ему отец Ксавье. – Во власти Великого инквизитора было осудить этих людей; во власти вашего преподобия сменить гнев на милость.
Лоайса прикусил нижнюю губу.
– Я могу еще раз предложить ей крест; если она откажется от своей ложной веры и поцелует его, смогу ли я избавить ее от костра?
– Ваше преподобие может это сделать.
– Это было бы очень по-христиански, как вы думаете, отец Ксавье?
– Само собой разумеется. Великий инквизитор кардинал де Кирога лично пытался еще во время предварительного допроса склонить девочку к отречению. Как ни печально, враг человеческий ожесточил ее сердце и вынудил ее не поддаваться на уговоры.
– Вот как? – с несчастным видом протянул помощник архиепископа Лоайса и снова уставился на трибуну.
Девочка извивалась и билась в кандалах, как полоумная. Должно быть, от диких криков у нее уже болело горло. Со сбритыми волосами и в позорном желтом одеянии она казалась еще моложе, чем была. Ей никак не могло быть больше четырнадцати. Отец Ксавье ненавидел подобные зрелища за то, что такая юная жизнь должна окончиться столь ужасным образом, на глазах у толпы, и испытывал отвращение к Великому инквизитору де Кирога за то, что тот не избрал более короткий путь и не дал осужденным умереть во время допросов. Всегда следовало рассчитывать на то, что отвращение зрителей к протестантскому лжеучению превратится в сочувствие к одному-единственному осужденному, если этот осужденный еще наполовину ребенок с хрупким телом и если он душераздирающе зовет свою мать, в то время как огонь лижет его плоть.
– Я этого больше не выдержу, – заявил помощник архиепископа и начал подниматься.
– Я на стороне вашего преподобия, – быстро поддакнул отец Ксавье.
– Спасибо, падре.
Когда они уже стояли возле девочки и смотрели на нее, через толпу пронесся шепот. Гарсиа Лоайса окинул толпу непонимающим взглядом, неожиданно смутившись перед лицом неподдельного внимания зрителей. Отец Ксавье видел, что Великий инквизитор кардинал де Кирога наклонился вперед. Помощник архиепископа забрал длинный шест у священника, стоявшего у костра, и поднес крест на его конце к лицу девочки.
– Отрекись, бедная душа, и падет на тебя милость Господня, – пробормотал он.
Девочка рванулась в цепях и закричала. Кожа на ее руках и ногах была содрана. Извиваясь, она так далеко оттолкнула от себя поленья наверху костра, что дым, исходивший от них, никак не мог удушить ее раньше, чем огонь закончит свое дело.
– Ради всего святого, где же ее мать? – выкрикнул Гарсиа Лоайса.
Мать девочки сама предала свою дочь в руки судьи. Отец Ксавье присутствовал при последнем допросе. Подручный палача был вынужден применить все свое искусство, чтобы выманить у нее это признание, и сам отец Ксавье еще никогда не видел, чтобы донос вырывали из тела, до такой степени изломанного и измученного.