Ивана Трамп

Жажда любви

Настоящее

Осень, 1992

ГЛАВА 1

В поисках Катринки экономка заглянула в спальню. Катринка сидела за туалетным столиком, рука ее застыла на флаконе духов. Ноябрьское солнце пробивалось сквозь занавески, заливая комнату холодным светом, который только подчеркивал бледность ее лица.

Анна осторожно постучалась:

— Машина у подъезда, миссис ван Холлен.

Катринка продолжала, не отрываясь, смотреть в одну точку. Такой она приехала из Лондона — спокойной, озабоченной, неулыбчивой, совсем не похожей на себя.

— Миссис ван Холлен, — повторила экономка. — Уже десятый час. Лютер ждет в машине.

— Да, да, спасибо, Анна, — вздохнув, произнесла Катринка. Слова сорвались с ее губ подобно мягкому порыву ветра. — Передай, что я уже иду. — За шестнадцать лет, проведенных Катринкой в Соединенных Штатах, она научилась бегло говорить по-английски, впрочем ее чешский акцент и беспорядочная грамматика не исчезли совсем, очаровывая одних и раздражая других. Первый муж Катринки, Адам Грэхем, относился к первой категории в начале их совместной жизни и определенно ко второй к ее окончанию.

Нахмурившись, экономка ушла, а Катринка опять вернулась к зеркалу и принялась критически себя рассматривать. Ее глаза покраснели, веки припухли. Никто не должен догадаться о том, что она плакала. Большой кисточкой из соболиного меха она нанесла немного румян на скулы, чтобы скрыть мертвенную бледность лица. Она взяла было яркую помаду, но передумала. Гордость не позволяла ей появиться на публике усталой и изможденной, но и походить на клоуна ей не хотелось. Вдев в уши бриллиантовые сережки и приколов к лацкану жакета дорогую брошь, она поднялась на ноги.

На Катринке был черный шерстяной костюм от Шанель, украшенный пуговицами из оникса. Идеальный костюм на все случаи жизни, подумала она, когда увидела его в июльской коллекции в Париже. Теперь она с отвращением рассматривала свою одежду. Да, костюм и впрямь казался идеальным. Но разве думала она, что впервые ей придется надеть его на похороны… На эти похороны. Разве она могла вообразить такое?

«О, Марк, как ты мне нужен сейчас», — подумала она и представила себе лицо мужа. Настоящий викинг, решила она при их первой встрече: высокого роста, загорелый, с пшеничными шелковистыми волосами и глубоко посаженными голубыми глазами, точеными чертами лица. Красивый, слишком красивый. Но время и жизнь взяли свое. И то и другое оставили свои отметины на его лице. «Где же ты?» — вздохнула Катринка, и ее глаза опять наполнились слезами. Усилием воли она заставила себя не расплакаться, протянула руку к черной шляпе, украшенной лентами, осторожно надела ее, опустила на глаза вуаль, взяла сумочку из крокодиловой кожи и вышла.

Быстро пройдя застеленный коврами холл, она открыла дверь лифта, вошла, нажала кнопку с цифрой «4» и нетерпеливо вздохнула, когда лифт, скрипя, тяжело пополз вверх. Обычно она взбегала на четвертый этаж по лестнице — так получалось быстрее, — но сегодня у нее не было сил даже на это.

Четвертый этаж целиком принадлежал дочери: здесь располагались ее спальня и гостиная, а также комната няни, детская, небольшая кухня и специальная каморка с надписью «Стирка», где установили стиральную машину и сушилку. За исключением комнаты няни, этот этаж был разукрашен в яркие цвета, которые, по мнению специалистов, должны были стимулировать развитие способностей девочки.

Войдя к Анушке, Катринка обнаружила няню, Марисоль Колон, сидящую на диване с вечным вязанием в руках. Марисоль вязала свитера, пинетки и остроконечные шляпки, которые она отдавала Анушке или неизвестно куда отсылала в картонных коробках. Красивая, темноволосая, в ее английском звучал легкий испанский акцент. Спокойная, толковая, честная, она и у себя на родине, в Сальвадоре, нянчилась с чужими детьми, пока не покинула страну по мотивам, которые называла «политическими» и о которых предпочитала не распространяться.

— Миссис ван Холлен, — заметив входящую Катринку, она вскочила и уронила на пол вязание. — Я решила, что вы уже ушли…

— Перед уходом я хотела взглянуть на девочку.

— Она спит, — предупредила Марисоль, давая Катринке понять, чтобы та была поосторожней.

Положив сумочку и перчатки на стол, Катринка мягко толкнула дверь в комнату дочери. Шторы были задернуты, сквозь них пробивалась лишь тонкая полоска белого света, играющая на хрустальном светильнике. Здесь слишком тепло, подумала Катринка, которая всегда считала, что спать в натопленной комнате вредно. Дом дедушки и бабушки в Свитове, где она жила с родителями до восьми лет, обогревался одной-единственной печкой: в Чехословакии в пятидесятые годы уголь стоил дорого и поэтому расходовался экономно.

Катринка тихо подошла к кроватке, некогда являвшейся собственностью французской принцессы. Вместо обычных кружев она была задрапирована яркой набивной тканью с красными, черными и белыми узорами. Анушка спала на животе. Ее пухлые кулачки торчали из красного фланелевого комбинезона. Сейчас ей было всего восемь месяцев.

Катринка снова ощутила, как ее затопила волна любви. Как долго она ждала появления этого ребенка! Ее первый брак распался, главным образом, из-за того, что она не могла дать мужу наследника. Зачатие этого ребенка, когда они с Марком ван Холленом были еще только любовниками, потрясло их обоих. Жена и оба его сына погибли в пожаре, и, по его собственным словам, Марк очень тревожился о благополучии дочери.

Марк с Катринкой были сверхосторожными родителями. Внизу, в помещении для прислуги, всегда дежурил вооруженный охранник.

Если что-то случится с Анушкой, сделала для себя вывод Катринка, она умрет. Все остальное она могла вынести и продолжала бы жить, как жила, когда погибли ее родители, когда, убитая горем и страхом, она отдала своего первого ребенка в чужие руки, когда Адам предал ее, когда она опять осталась одна… Воспоминание о грядущих похоронах вернуло ее к реальности.

Катринка велела не перегревать комнату, взяла со стола сумочку и перчатки и, быстро преодолев три пролета лестницы, спустилась к парадному входу, где ее уже поджидал дворецкий Джозеф, спокойный, светловолосый, невозмутимый мужчина, с ее черным кашемировым пальто в руках.

С улицы послышался лай собак.

— На улице нет журналистов? — с тревогой спросила она.

— Нет, мадам, — ответил Джозеф, отворяя тяжелую дубовую дверь.

Шум подняли шесть овчарок, охраняющие дом: всеобщие любимицы Роза и Рудольф, Бруни и Бабар, Яна и Феликс. Катринка назвала их так же, как и собак, которые были у нее, когда она была еще совсем маленькой и частенько наведывалась во фруктовые сады бабушки, расположенные в Северной Моравии. Лай сделался совсем безудержным, и Катринка нахмурилась.

— Передай Келли, чтобы она немедленно вывела их на прогулку, — приказала она.

В доме жила женщина лет тридцати, которой вменялось в обязанность ухаживать за растениями и выгуливать собак. К сожалению, она без памяти влюбилась в охранника Анушки и в последнее время плохо исполняла свою работу.

— Да, миссис ван Холлен, — дворецкий слегка склонил голову, когда Катринка выходила из дома.

Выдался обычный ноябрьский день, промозглый, холодный, с едва светящим солнцем и обжигающим ветром. Катринка поплотнее запахнула пальто и стала спускаться по ступенькам. Проходившая мимо женщина в меховой куртке и ковбойских сапогах взглянула на нее с любопытством, кивнула головой, словно они были знакомы, и двинулась дальше, оборачиваясь на ходу. Люди всегда узнавали Катринку: ее лицо так часто мелькало в газетах и журналах, что не узнать ее было невозможно.

Внизу Катринку поджидал личный охранник. Ее шофер Лютер Дрейк, служивший у нее с открытия отеля «Прага» (ее первое предприятие в Нью-Йорке), стоял возле серого «мерседеса». Этот высокий, симпатичный негр всегда вселял в Катринку спокойствие. В машине уже сидела Робин Догерти, преданная помощница Катринки. Лютер, Робин, да еще ее экономка Анна — вот троица, без которой Катринка просто не представляла свою жизнь.