Торак весь дрожал. Он никогда прежде не слышал о странствующих душах. И не желал иметь с этим ничего общего.

Тенрис здоровой рукой коснулся его плеча и слегка встряхнул.

— Ты прав, что боишься. Блуждающая душа — это великая тайна, и мы почти ничего не знаем об этом. И все те малые знания, которые удалось собрать о блуждающих душах, передавались от одного колдуна к другому, и каждый рассказчик постоянно искажал их, понимая в лучшем случае лишь наполовину. — Тенрис снова умолк, словно решая, способен ли Торак воспринять еще хоть что-нибудь из его объяснений. — Однако мы совершенно точно знаем: даже для человека с блуждающей душой очень опасно, когда некоторые души покидают его тело. Очень опасно! И очень тяжело.

«И очень больно!» — подумал Торак, вспомнив то дурнотное болезненное ощущение, когда ему казалось, что внутри у него что-то рвется в клочья….

Вдруг в голову ему пришла мысль, возродившая у него некоторую надежду.

— Но это же ко мне совсем не относится! — с жаром сказал он. — И никакая у меня не блуждающая душа, я могу доказать это! В Лесу на меня напал кабан. Он чуть не убил меня, и я ужасно испугался — но ничего не произошло! У меня не возникло ни того противного ощущения, ни боли, и я ни секунды не чувствовал и не понимал того, что чувствовал он!

Колдун покачал головой:

— Торак, Торак, все бывает совсем не так. Подумай! Ты достаточно много знаешь о магических искусствах, чтобы понимать: даже обычным колдунам, если они хотят вылечить больного, необходима помощь, чтобы высвободить их души. Для этого есть немало различных способов. Транс. Особое зелье, высвобождающее души. Иногда помогает даже голодание или задержка дыхания. Вот и с теми, кто обладает блуждающей душой, бывает по-разному. Для тебя, например, оказалось недостаточно просто испугаться — как в случае с тем кабаном, — чтобы выпустить души на свободу.

Торак вспомнил другие случаи, когда с ним это происходило. Во время исцеляющего обряда — Саеунн тогда использовала особые курения. Когда он попал в сеть и чуть не утонул. И во второй раз он уже тонул — когда вдруг превратился в Хранителя племени Тюленя. Все эти, как ему казалось, случайности начинали обретать строгий порядок и вполне определенный, но такой ужасный смысл…

— Кроме того, — сказал Тенрис, и Торак с удивлением увидел, что губы у него вновь изогнулись в той же полуулыбке, — тебе просто повезло, что души твои не проникли в тело того кабана. Его души очень сильны и, вполне возможно, одержали бы над тобой верх. И ты, оказавшись в этой ловушке, мог навсегда остаться в кабаньем теле.

Торак вскочил, спотыкаясь, отошел к самой воде и долго стоял там, весь дрожа. Он не хотел быть иным! И все же — не потому ли его отец старался не подпускать его к людям? И почему он сказал, умирая: «Я столь многого не успел тебе рассказать»?

— Это проклятие! — пробормотал Торак, стуча зубами. — Я не хочу быть другим, я хочу быть таким же, как все! Это проклятие!

— Нет! — Тенрис подошел и встал с ним рядом. — Это не проклятие, а дар! Сейчас ты, возможно, так не считаешь, но со временем непременно это поймешь!

— Нет, — сказал Торак. — Нет.

— Послушай меня, Торак, — сказал колдун, и его звучный голос дрогнул от избытка чувств. — То, что ты сделал так легко, не учась этому, без проб и предварительных попыток, составляло цель жизни многих мудрейших магов и колдунов. Они мучительно, порой долгие годы стремились достигнуть этого умения — и не достигали. Я знал колдуна, очень хорошего колдуна, который в течение целых шести лет пытался заставить свои души странствовать свободно. Шесть лет он непрерывно разными способами погружался в транс, принимал всякие зелья, постился… Наконец ему это удалось, но… всего на несколько мгновений! И он считал себя счастливейшим из людей!

— Я не хочу этого, — твердо заявил Торак. — Мне никогда…

— Но, Торак, это ведь и есть главная цель магического искусства! — Изуродованное лицо Тенриса в эти мгновения было прекрасно; оно светилось вдохновением и страстью. — Мы изучаем магию не для того, чтобы обманывать глупцов цветными языками пламени! Мы хотим обрести глубинные знания! Хотим познать души других существ! — От волнения у Тенриса перехватило дыхание. — Подумай только, на что ты был бы способен, научившись пользоваться своим даром! Какие великие тайны ты мог бы открыть! Ты мог бы узнать языки всех охотников и их жертв. Ты мог бы обрести такую власть…

— Но мне ничего этого не нужно! — крикнул Торак, и по ту сторону костра шевельнулся во сне Бейл. — Мне ничего этого не нужно! — гораздо тише повторил Торак.

Он никогда еще не чувствовал себя настолько испуганным и сбитым с толку. Всю жизнь он был просто Тораком, а теперь Тенрис уверяет его, что он кто-то совсем другой!

Глядя на холодные бурные волны, Торак страстно мечтал оказаться сейчас рядом с Волком, поведать ему обо всем. Вот только как сделать, чтобы Волк его понял? Вряд ли он сумеет объяснить ему по-волчьи, что такое блуждающая душа. И в данной ситуации это казалось Тораку самым худшим — ибо, не сумев объяснить Волку столь важную вещь, он окажется полностью от него отрезан.

— Что же мне теперь делать? — спросил он холодное Море.

И снова Тенрис положил руку ему на плечо и спокойно сказал:

— Тебе следует поступить так, как мы и собирались. Я сейчас разбужу Бейла, мы подготовимся к отплытию и отвезем корень на стоянку племени. И в канун летнего Солнцестояния — а значит, завтра ночью — мы отнесем корень на Утес, и ты поможешь мне приготовить лекарство. Вот, собственно, и все, что тебе пока предстоит сделать.

Голос его казался Тораку столь же неколебимым, как мощный дуб, что не гнется даже в бурю. И, чувствуя, что черпает в этом голосе силы, Торак сказал:

— Хорошо. Это верно: ничто не может изменить того, что я поклялся сделать. Верно, Тенрис? — Он повернулся и посмотрел колдуну прямо в глаза.

— Верно, — подтвердил Тенрис, — этого уже ничто изменить не может.

Глава двадцать девятая

Наконец-то Волк загнал голод в его Логово и освободился от него! Теперь пора было искать бесхвостую самку и Большого Брата.

Но пока он жадно глотал вкуснейшие куски уже чуть подгнившей черной рыбины, наступила тьма. Не настоящая Тьма, а та темнота, что спускается сверху, когда Большой Гром на что-нибудь сердится. Только теперь Гром сердился не на Волка. Теперь опасность грозила бесхвостым.

Волк быстро бежал по горячей черной земле, потом вверх по склону, потом снова вниз — к тем валунам, за которыми бесхвостая самка ждала Большого Брата. След сказал ему, что Большой Брат тоже приходил сюда и сердито спорил здесь с самкой. Да: сердито спорил! Волк просто собственному чутью поверить не мог! Они тут рычали, показывали друг другу зубы…

Быстро отыскав Яркого Зверя, Который Больно Кусается, Волк обнаружил возле него двух спящих подростков со светлой шерстью на голове и на загривке и, к ужасу своему, понял, что опоздал: Большой Брат уже уплыл отсюда по Великой Воде на одной из этих плавучих шкур.

Скуля от огорчения, Волк карабкался вверх, следуя за запахом бесхвостой самки. А вот она повела себя умно! Она вернулась к Тихой Воде, где ей гораздо меньше грозила опасность со стороны Большого Грома, и там спустила на воду плавучую шкуру. Шла она против ветра, и Волк прекрасно чуял ее след. Теперь он знал, что делать. Он должен последовать за ней. Она ведь тоже очень хочет найти Большого Бесхвостого!

Загремел Большой Гром. Засвистел ветер в долине. Сверху обрушились потоки воды, посланной Большим Громом. Деревья пригибались к самой земле, птиц-рыболовов сбивало ветром со скал, точно листья с деревьев. И все же Волк умудрялся бежать довольно быстро, прыгая, петляя, пролетая над скалами и маленькими сердитыми водопадами, струившимися с вершин.

На бегу его настиг еще один знакомый запах, он резко затормозил и остановился. Подняв морду, несколько раз сильно втянул ноздрями воздух и убедился окончательно.