Мадан рассказывал без эмоций, как о чем-то очень далеком, случившемся в другой стране, с другими людьми.

...Переночевали в Доме для приезжих, где мне отвели большую чистую комнату с деревянным столом без скатерти, деревянной постелью без белья и покрытым коростой зонтиком душа, под которым стояли три ведра с чудесной прозрачной ледяной водой. День был жаркий. Вечер жаркий и влажный. А ночь наступила горячая, знойная и ветреная.

Мы — на юге Индии.

Мадан сказал мне, что он будет ночевать в комнате, где уже остановились несколько сикхов.

Я встала на заре и залюбовалась ярко-синим морем в обрамлении пальмовых крон.

Когда на веранду вышли остальные, я заметила, что у всех, кроме Мадана, за ночь разболелись зубы. Щеки у всех были перевязаны так, что концы белого платка сходились у каждого на макушке головы.

— Подумайте, какой ужас! — сказала я. — Впрочем, у меня у самой немного болели ночью зубы. Это, наверно, от ветра!

И я ободряюще улыбнулась.

Индийцы посмотрели на меня недоуменно. Один без улыбки спросил:

— Какие зубы?

Я все с той же ободряющей улыбкой указала на его повязку. Тогда он все так же, без тени улыбки, произнес:

— Это не зубы. Мы прессуем бороды!

Ведь уже два года живу в Индии и забыла, что сикхи прессуют бороды! Получилось прямо как в детстве: пока не стукнешься лбом, не запомнишь, что степа именно стена!

Я извинилась и объяснила, что все еще не знаю многих индийских обычаев. И улыбалась я не потому, что не уважаю обычаев народа, а... просто так. Мне было неловко. Действительно, глупая привычка — улыбаться при встрече с чем-нибудь неожиданным!

— Откуда вы? — спросил сикх.

Я объяснила.

— Гагарин! — воскликнул сикх. — А мы из Пенджаба... Тут, в южной Индии, редко встретишь советских людей. Англичан и американцев много. У них — плантации, фабрики, банки... Приезжайте к нам в Пенджаб. Недалеко от Дели...

От этого своего собеседника-сикха я узнала то, Что, кажется, уже слышала раньше, но не успела записать и запомнить: сикхи, одна из народностей Индии, постоянно носят на головах тюрбаны, похожие на прочно закрепленные чалмы, никогда не стригут волос, носят на руках железные браслеты. Все это призвано обозначать, что сикхи храбры и сильны как львы и что у них железная хватка.

...Бенгальский залив. Он называется заливом, но у него темперамент океана. Я совершенно спокойно пошла навстречу сравнительно невысокой волне. Когда я поняла, что она собой представляет, было уже поздно. Невысокая волна приближалась, негромко, но злобно рыча. Она приближалась набычившись, как будто выставив вперед упрямый стальной лоб со свисающими буйными прядями мощной гривы, Негромко рыча, волна бухнула меня стальным лбом, опрокинула, перевернула сто раз, злобно протащила по жесткому, острому песчаному дну и ушла вперед на берег, раздраженно расшвыривая по пути ракушки и камни. Я попыталась еще раз договориться с океаном, именовавшимся здесь заливом, но получила еще один увесистый пинок и все прочее. Поплелась с купанья избитая. Была моя очередь вести машину. Еле-еле сняла ее с ручного тормоза. Мадан вопросительно взглянул на меня. Не желая вмешивать товарища по работе в мои личные отношения с океаном, я сказала:

— Отлично освежилась. Через четыре часа, если все еще будем ехать по берегу, еще раз выкупаюсь!

— Эз ю лайк!

...По утренней набережной города Каликут рывками движется высоко нагруженная бревнами телега. Два полуобнаженных индийца — лишь повязка на бедрах и повязка на голове, — напряженно выгибаясь, тянут телегу, двое толкают ее сзади. Каждый рывок телеги вперед сопровождается гулким и хрипящим — словно рушится дом — стоном людей.

Потом пробежал мимо еще один полуобнаженный человек, везущий какого-то маленького, белесого, с огромным портфелем. Вид у седока был будничный. Он сидел удобно. Для него привычное дело — пользоваться в своих служебных поездках дешевым человеческим транспортом. А человеческое существо, везущее седока с портфелем, стонало на бегу... Человеческое существо, русский собрат которого покоряет космос!..

...Несколько слонов вышли из зарослей, пересекая нам путь. Мы остановились. Владелец зверей объяснил, что слоны возвращаются с работы на дневной перерыв.

— Переносили цепные породы деревьев, которые — важный вид экспорта Южной Индии.

Мадан, уже проявивший сдержанный интерес к моему фотографированию, — как я потом узнала, он с детства мечтает о фотоаппарате, — сказал что-то владельцу зверей. Тот выслушал, склонив голову набок и глядя вверх, словно старался уразуметь птичий щебет. В этих местах Южной Индии говорят на языке малаялам, хинди понимают плохо. В конце концов владелец слонов медленно улыбнулся и выговорил по-английски:

— Вот эту зовут Лакшми. Ей тридцать лет. Вот эту зовут Перимала. Ей сорок лет. Вот он — Басурадж, сын Перималы. Два года. Меня зовут Джамадар Пакру. Шестьдесят лет.

От Джамадара Пакру я узнала также, что у слонихи за всю ее жизнь может быть лишь один детеныш. Лакшми еще бездетная. Перимала была очень ленивая, до тех пор, пока у нее не появился слоненок. Теперь Перимала работает отлично, гораздо лучше Лакшми, хотя та моложе. Перимала перетаскивает стволы деревьев двенадцати футов длиной и трех футов в диаметре.

— Она очень старается, потому что учит Басураджа, как надо работать! — сказал Джамадар Пакру.

...«Установила отношения» с Бенгальским заливом, выработав несколько твердых правил: ни в коем случае не убегать от волны, какой бы страшной она ни казалась; если вздумаешь убегать, волна все равно догонит и свалит. Идти навстречу волне, и тогда она не свалит, а поднимет, что само по себе громадное удовольствие! Не пытаться устоять на месте, зарываясь в песок, так как волна все равно свалит. И ни в коем случае не пугаться, какая бы громадная волна ни надвигалась!..

...Взбираемся на гору, как по виткам гигантского штопора. Ночь. Туман. На каждом повороте коротенький луч фар упирается в громадные черные буквы на желтоватом фоне камней. Скалы «разговаривают» с путешественниками откровенно и прямо:

В конце концов мы выбрались на плоскость, но из-за тумана не знали, во-первых, действительно ли кончился подъем или это — горная площадка; во-вторых, — утро сейчас или все еще ночь? Впереди метнулись неистово блистающие зеленые огни.

— Коровы! — сказала я. — Ну конечно, коровы!

— Хау кэн ай тел ю? — неуверенно произнес Мадан и еще более неуверенно: — Эз ю лайк!

Мадан достал из-под сиденья увесистую металлическую клюку и стал непрерывно сигналить. Неистовые зеленые огни исчезли. Разговаривать я не решалась. Для укрепления бодрости духа я вспоминала, как индийцы любят зверей.

Еще когда-то в Бомбее я зашла в аптеку «Том сан Энд Тейлор», увидела зубной порошок с английским названием «Колгейт» и спросила почти машинально:

— Это индийское или английское производство?

Продавец аптеки понял вопрос как-то по-своему: то ли ему показалось, что я сомневаюсь в способности индийской промышленности вырабатывать зубной порошок, то ли что мне не нравится индийский зубной порошок. Словом, уже после того, как я купила индийский одеколон и индийскую пудру, продавец попросил разрешения задать мне вопрос.

— Пожалуйста.

— Почему вы, американка (или, может быть, вы — англичанка?), относитесь с предубеждением к Индии?

С этого вопроса начался разговор, который просто невозможно себе представить в аптеке любой другой страны, разговор, который, по-моему, не может случиться ни в каком американском или европейском магазине.