Доброжелательный и степенный мажордом двора ввел нового хранителя в круг его обязанностей, а любезные и предупредительные мальчики-пажи в течение первых дней службы неизменно сопровождали Эйриха от его комнат до витой решетки, ведущей на мост, соединяющий замок с Гробницей, выстроенной на отвесной скале над морем, и окруженной стройными кипарисами и ажурными соснами. Никто, кроме императора и хранителя не мог вступить на этот мост. Даже граф де Вер, теперь неизменно сопровождающий повсюду своего друга и повелителя, оставался по ту сторону ворот, терпеливо ожидая императора, который мог часами грезить о несбыточном, прижавшись лбом к каменной крышке саркофага, или безмолвно глядя на статую прекрасного длинноволосого юноши с задумчиво склоненным лицом и точеным телом. Эйрих слышал от придворных и слуг, что скульптор ничуть не приукрасил достоинства покойного — Динео, сын одного из советников императора, покоривший сердце Конрада, и проведший рядом со своим повелителем пару счастливых лет, погиб при загадочных обстоятельствах в возрасте двадцати лет и в расцвете своей красоты…

Также Эйрих узнал историю сватовства принца Манфреда к прекрасной леди Марион, с которой был помолвлен с детства — принцу отказали в угоду его старшему брату, чья невеста внезапно умерла от болезни легких, и Конрад решил вступить в брак с невестой брата, представительницей наиболее знатного из родов государства. Младший брат искал забвения в войне — это Эйрих еще мог понять, но ненависть всегда вызывала в нем негодование — сам он так и не научился ненавидеть, не взирая на все удары судьбы.

Сложнее было понять мотивы дяди императора, толкавшие его к предательству, но и здесь все складывалось в логичную и более или менее ясную картину — из обрывков чужих разговоров и сплетен, до которых юный хранитель не был охоч, но с которыми неизменно сталкивался, живя во дворце. Верховный жрец считал старшего племянника излишне мягким правителем, опирающимся не на грубую военную силу, а на силу интеллекта и предпринимательских способностей. Конрада окружали эстеты и торговцы, архитекторы и ученые, путешественники и поэты. Он не особо жаловал грубых вояк, сплотившихся вокруг младшего брата, предпочитая войне охоту, насилию — легкие забавы добровольной любви, пьяным пирушкам — музыкальные и спортивные состязания. Исключение составляли монсеньор де Вер и его бравые гвардейцы, неизменные стражи и спутники императора, негласное покровительство которых не раз спасало Эйриха от домогательств со стороны излишне пылких поклонников. Поскольку в Ланмарке принято было открыто ухаживать за представителями обоих полов и любых возрастов, и двор вскоре убедился, что юный хранитель отнюдь не проводит ночи в опочивальне императора, что не соответствовало бы и соображениям местной морали, у красавца дана вскоре появилась целая армия знатных, богатых и талантливых обожателей. Поэты посвящали ему свои стихи. Меценаты искусств заказывали его изображения. Ему присылали дорогие подарки и приглашения на пиры и охоты. Но Эйрих отвергал всех, не желая вступать даже в разговоры с огорченными поклонниками. Он привык к странным нравам своей новой родины — а иначе он и не желал воспринимать этот дивный по красоте край с лазурными небесами и бескрайними солнечными просторами! — но не желал покоряться им в угоду чьей-то прихоти. А его собственное сердце молчало, как и прежде…

Обделенные мужским вниманием дамы также бросали на прекрасного хранителя пылкие взгляды. Не раз и не два Эйрих заставал в своих покоях пробравшуюся тайком стройную фигуру в струящихся шелках, но и здесь он оставался холодным, словно лед, оправдывая собственное прозвище — Северный цветок, полученное с легкой руки принца Манфреда, сейчас осаждавшего города его далекой заснеженной родины…

… Эйрих давно уже научился находить дорогу к Гробнице, самому отдаленному строению вне пределов Коронного замка, без помощи пажей и рабов. Вот и сейчас он уверенно шествовал через дворы и переходы, пока не достиг центрального двора, больше похожего на главную городскую площадь, и бросил взгляд на подножие лестницы, по которой поднялся ровно полгода назад… Больше ему не доводилось бывать в Тронном зале и парадных покоях замка. Ему там нечего было делать. Его обязанности уводили его далеко-далеко от журчащих фонтанов, разноцветных витражей и уютных беседок — в строгий полумрак особого мира Гробницы, мира, где царили Печаль и Смерть.

Однажды, будучи вынужден покинуть место службы раньше, чем император совершит свой ежедневный визит, после которого Эйрих мог быть свободен, — внезапно закончился запас благовонного масла, которым он заправлял светильники для ночного времени, — юный дан вернулся к решетке, отделяющей замок от моста над пропастью, когда там уже расположился эскорт правителя во главе с командиром гвардии.

— Приветствую тебя, Эйвинд, — граф де Вер церемонно поклонился, следуя этикету, но улыбка его была неофициально-теплой. Юноша в длинной белой мантии с капюшоном, какие носили все жрецы и служители заупокойных культов, слегка улыбнулся в ответ — он чувствовал, что при иных обстоятельствах знакомства этот внешне строгий аристократ вел бы себя с ним гораздо свободнее… это и задевало самолюбие крылом лести, и все еще вызвало легкое неприятие…

— Я выходил за маслом для светильников, — он не обязан был отчитываться перед графом, поскольку подчинялся лично императору, и больше никому, но счел нужным объяснить свое отсутствие — Конрад, погруженный в свою непроходящую печаль, может и не заметить его отсутствия. — Давно он там нынче?..

— Не дольше обычного, — граф взглянул на солнечный диск, едва затуманенный полупрозрачными облаками.

— Ясно, — Эйрих взялся за створку решетки, но его остановил вопрос Бертрана де Вера.

— Ты ведь хотел еще о чем-то спросить, Эйвинд?..

Юноша обернулся. Их взгляды встретились. Напряженное внимание и тень надежды в одном, и легкое смущение в другом.

— Да… я понимаю, что не должен интересоваться… но как на самом деле погиб Динео?..

«Что они с ним сделали?!» — синие, будто небо над головой, глаза дана впились в темные зрачки императорского друга.

— Хм… — граф положил руку на парапет ограждения, защищающий площадку перед мостом, и взглянул вниз, в глубокую пропасть под мостом, на дне которой неслышно шелестел узкий ручей, едва различимый среди острых скал и обломков камней. — Он неловко оступился, зачем-то взобравшись на ограждение балкона в своей комнате… это видели несколько слуг… должно быть, потянулся за цветком… он любил цветы…

— Да, я слышал об этом…

«Значит, его сбросили?!»

— Почему же вы так ничего и не…

Граф внезапно схватил его за рукав мантии и вскинул руку перед собой.

— Смотри, Эйвинд, орел парит над пропастью! Это добрый знак!

«Замолчи сейчас же, глупый! Ты обещал быть осторожным! Что же развязало тебе язык?!»

«А почему вы до сих пор ничего не предприняли? И убийцы все еще свободны?!»

— Ступай, хранитель, императору может понадобиться твоя помощь, — Бертран де Вер отпустил руку юноши и распахнул перед ним створки решетки, пропуская на узкий, сверкающий под солнечными лучами каменный мост.

Эйрих шел по нему, приближаясь к белому зданию Гробницы, и впервые в его душе вскипало незнакомое доселе возмущение. Этим прекрасным краем под солнечными небесами, этими просторами полей и лесов, благословенными плодородием самими богами, всеми этими землями, пастбищами, стадами, пашнями, виноградниками, шумными городами, охотничьими угодьями, фигурными замками, завоеванными странами и тысячами рабов, бескрайней гладью моря с флотилиями и россыпью диковинных островов — всем этим миром владел мертвец, живущий в сердце императора! Которому не было дела до мира живых! Который без улыбки встречал рассвет на ложе с очередным коротким увлечением, и который оставался безучастен к прелестям своей все еще бездетной жены! Который рассматривал планы нового строительства, торговых предприятий и завоеваний, не испытывая тяги к жизни!