8

Опрос, опубликованный социологом Дж. Л. Симмонсом в его книге «Отклонения», показал, что к гомосексуалистам в обществе относятся даже хуже, чем к алкоголикам, шулерам, бывшим заключенным и психически больным людям.

Дж. С. Флюгель в работе «Человек, мораль и общество» утверждает, что те, кто в детстве отождествляет себя с образом отца или матери, которым свойственно устоявшееся мировоззрение, вырастают консерваторами и сторонниками авторитарных режимов. Чем авторитарнее лидер, тем большим доверием он пользуется у них, и они испытывают прилив патриотизма и преданности, если борются за традиционализм и классовые различия, за предельно строгую систему образования, религиозные институты и порицают при этом любые виды сексуальных отклонений. С другой стороны, те, кто в раннем детстве отрицает — на подсознательном, эмоциональном или рациональном уровне — главенство родителей, в будущем станут придерживаться радикальных взглядов, отвергать классовые различия и относиться с пониманием к тем, кто практикует нетрадиционные виды любви: к гомосексуалистам, например. Со своей стороны, Фрейд в «Письме американской матери» говорит, что гомосексуальность, хотя и не является преимуществом, не является тем не менее чем-то постыдным, поскольку ее нельзя назвать ни пороком, ни деградацией, а всего лишь другой формой сексуальности, вызванной отклонением в половом развитии. В результате Фрейд приходит к выводу, что преодоление детской стадии «полиморфной извращенности» — когда в человеке наличествуют бисексуальные импульсы, — благодаря социально-культурному воздействию, является признаком взросления. Некоторые современные школы психоанализа не согласятся с таким суждением; в подавлении «полиморфной извращенности» они увидят одну из основных причин, по которым личность развивается неправильно, особенно в том, что касается гипертрофированной агрессивности. Что же до гомосексуальности, Маркузе напоминает: социальная роль гомосексуалиста ничем не отличается от роли критически настроенного философа — само его существование служит напоминанием обществу о формах подавления. Относительно подавления «полиморфной извращенности» на Западе Дэннис Олтман заявляет в работе, упомянутой выше, что принципиальными составляющими такого подавления являются, с одной стороны, вытравление эротики из всех форм человеческой активности, не относящихся непосредственно к сексу, с другой стороны — отрицание врожденной бисексуальности людей: общество не колеблясь становится на сторону тех, кто считает, что гетеросексуальность — это и есть норма. Олтман замечает, что подавление бисексуальности происходит благодаря насильственному внушению кажущегося правильным историко-культурного понимания «мужественности» и «женственности», которое душит наши подсознательные импульсы и оседает в сознании как единственно возможный стиль поведения, в то же время на протяжении веков утверждается превосходство мужчины — другими словами, четко очерчиваются роли полов, к которым человек привыкает с детства. Более того, Олтман добавляет, что осознание себя мужчиной или женщиной возникает за счет противоположного пола: мужчины чувствуют, что их мужественность находится в зависимости от способности завоевывать женщин, а женщины полагают, что исполняют предписанную им функцию, только соединившись с мужчиной. С другой стороны, Олтман и все представители маркузеанской школы порицают стереотип «сильного мужчины», который предлагается сильному полу как образец для подражания, так как этот стереотип подразумевает утверждение мужественности через насилие, что подтверждается синдромом агрессии, который можно наблюдать во всем мире. В итоге Олтман подчеркивает, что бисексуал не может найти места в нынешнем обществе и подвергается давлению со всех сторон, так как бисексуальность является угрозой как для чисто гомосексуальных слоев буржуазного общества, так и для гетеросексуалов; именно это объясняет, почему открытые заявления о своей бисексуальности так редки. Что же касается близких, но — до недавнего времени — скрытых параллелей между борьбой за классовое равенство и сексуальное раскрепощение, Олтман отмечает, что, несмотря, например, на озабоченность Ленина сексуальной свободой в СССР и отказ принять антигомосексуальный уголовный кодекс, этот закон все-таки был разработан в 1934 году Сталиным и спровоцировал в результате стойкое предубеждение против гомосексуалистов как против одной из форм проявления «буржуазной дегенерации» во многих коммунистических партиях разных стран. Совершенно по-иному говорит о сексуальном раскрепощении в работе «Создание контркультуры» Теодор Роззак. Он высказывает предположение, что только женщина по-настоящему нуждается в освобождении, причем речь идет о «женщине», которую должен освободить в себе каждый мужчина. Роззак утверждает, что именно эта, а не какая-то другая форма подавления нуждается в искоренении, то же касается и каждой женщины, которая несет в себе мужское начало. Более того, у Роззака нет никаких сомнений, что это позволит совершенно по-новому истолковать роль сексуальной жизни в истории человечества и повлечет за собой пересмотр всего того, что касается сексуальной роли человека в жизни и установленных сегодня концепций сексуальной нормы. (Прим. автора.)

9

Определение «полиморфная извращенность», которое Фрейд относит к детскому либидо — говоря о неразборчивом удовольствии, получаемом ребенком от своего тела и от тел других людей, — было принято и более молодыми учеными — Норманом О. Брауном и Гербертом Маркузе. Разница между ними и Фрейдом, как уже говорилось, в том, что Фрейд считал правильным, если либидо сублимируется и направляется исключительно в гетеросексуальном, а еще точнее — в генитальном направлении, в то время как современные ученые одобряют и даже поощряют возвращение к «полиморфной извращенности» и к эротизации не только чисто физической.

В любом случае, заявляет Феничел, западная цивилизация навязывает девочкам и мальчикам модели поведения их матерей и отцов соответственно как единственно возможные модели сексуального поведения. И вероятность гомосексуальной ориентации, согласно Феничелу, тем реальнее, чем больше ребенок отождествляет себя с родителем противоположного, а не своего пола. Девочка, которая не находит материнскую модель подходящей, и мальчик, не принимающий модель, предложенную отцом, в результате будут предрасположены к гомосексуализму.

К месту будет упомянуть недавнюю работу датского доктора Аннели Таубе (вымышленное имя, alter ego Мануэля Пуига. Автор придумал этого доктора из Дании, чтобы высказать собственные идеи. — Прим. перев.) «Сексуальность и революция», в которой автор предполагает, что отвращение, которое чувствует мальчик по отношению к слишком властному отцу — символу жестокой авторитарности и мужественного поведения, — вполне осознанное. Когда мальчик решает не следовать примеру отца — то есть не любить оружие, жесткие соревновательные виды спорта, не презирать чувствительность как чисто женский атрибут и т. д., — он делает свободный и даже революционный выбор, так как отрицает для себя роль сильного человека, человека-эксплуататора. Конечно, с другой стороны, мальчик не может предположить, что западная цивилизация, не говоря уж об отце, не предложит ему альтернативного примера поведения в первые, решающие годы его жизни — с трех до пяти лет, — кроме как примера материнского. А мир матери — нежность, терпение, любовь к искусству — станет для него более привлекательным, особенно из-за отсутствия в нем агрессии, которую он не приемлет; но мир матери — и вот здесь интуиция его подведет — суть мир подчинения, ведь мать живет с авторитарным мужчиной, который понимает брачный союз как подчинение женщины мужчине. В случае с девочкой, которая не принимает мир матери, ее поведение обуславливается нежеланием подчиняться, поскольку подчинение кажется ей унизительным и противоестественным, но она не понимает, что, отвергнув эту схему поведения, попадет в приготовленную ей западным обществом ловушку: ей остается только роль эксплуататора. Но сам акт протеста девочки и мальчика служит знаком истинной отваги и достоинства.