Подробно растолковал Старостин и нюансы тренерской работы: «Система Бескова основана на принципе: порядок бьет класс. Он очень требователен к игрокам, может быть, в некоторой степени и чрезмерно, но в конечном счете это приносит свои плоды… Он упорно может говорить об одном и том же до тех пор, пока не убедится, что игрок его до/конца понял. С одной стороны, футболистам трудно выдерживать такой ритм, с другой — именно, вероятно, поэтому, на мой взгляд, „Спартак“ сейчас на уровне техники, особенно в передачах мяча, близок к лучшим мировым образцам».

Как видим, всё очень лояльно. Более того, не самые корректные, может быть, обороты, употребленные в реальном разговоре, на бумаге смягчены: вместо «с упорством маньяка» — «упорно может говорить». Но сотрудничество двух мэтров неумолимо двигалось к концу. В конце 1988-го разногласия стали столь принципиальными, что чей-то уход оказался неизбежен…

На следующий год в беседе с корреспондентами украинской газеты «Комсомольское знамя» начальник команды объяснял: «Дело не только в том, что Бесков невероятно труден в общении, что признавал лишь авторитарное, волевое руководство людьми, а любой совет даже сведущего человека воспринимал как личную обиду. В последнее время главный тренер стал просто невыносим. Незаурядный в прошлом игрок, он и как тренер многое сделал для своего, динамовского, клуба. Но там совсем другая специфика — суровая, даже жесткая дисциплина, беспрекословное подчинение. У каждого футболиста — воинское звание — он попросту обязан повиноваться. Но что хорошо в „Динамо“ — в „Спартаке“ неприемлемо. Ему присущи демократизм, раскованность. У „Спартака“ свои традиции, свой статус игрока, основанный на уважении к личности. Потому-то Бесков и старался избавляться от исконных спартаковцев. Почти всех разогнал».

Надо полагать, конфликт был неизбежен не только в силу личностных характеристик или разных футбольных родословных. В профессиональном спорте, как это и было на Западе, тренер — наемный работник, чьи полномочия ограничены чисто спортивными делами. Но в Советском Союзе эта категория специалистов вольно или невольно брала на себя более широкие функции. И Старостин, ощущавший себя хозяином положения, получалось, опять-таки опережал время, пытаясь узаконить отношения в московском клубе по мировым образцам. Естественно, это наталкивалось на сопротивление Бескова, из окружения которого в адрес оппонента доносились характеристики вроде «интриган».

К слову, мысль о необходимости перехода футбола на профессиональные рельсы Николай Петрович пытался отстаивать последовательно и на разных уровнях — вплоть до ЦК КПСС. Как писал Лев Филатов, «самим фактом своего существования в должности начальника Старостин напоминал, взывал, убеждал, втолковывал, что неладно, глупо, неуклюже, лживо устроены отношения как в клубах, так и в масштабе федерации. Его с удовольствием слушали на разных совещаниях (красно говорит!), читывали его статьи и книги, но никто и не подумал прислушаться к глубокоуважаемому чудаку, куда как удобно было отмахнуться».

После того как Константин Иванович все-таки написал заявление об уходе, Старостин организовал немыслимую для нашего футбола вещь: тендер на должность главного тренера «Спартака». Правда, его итоги были предопределены заранее: преемником Бескова стал 35-летний Олег Романцев. Вот как выглядела ситуация в интерпретации Евгения Ловчева:

«В 1988-м Старостин, если называть вещи своими именами, уволил Бескова из „Спартака“, а выборы нового тренера провели голосованием игроков. Я тогда работал в майкопской „Дружбе“ и с Чапаем случайно встретился у метро. И он предложил мне поучаствовать в выборах вместе с Олегом Романцевым и Игорем Нетто. Я согласился, а буквально накануне события позвонил Александр Бубнов и предупредил, что уже все решено в пользу Романцева, а остальные — лишь для того, чтобы присутствовала альтернатива».

Позднее Ловчев признавал: встань у руля команды он, «Спартак» вряд ли бы достиг таких высот, как с Романцевым. Креатура Старостина оправдала себя в первый же год: красно-белые стали чемпионами СССР.

В 1989-м клубный офис перебрался в 1-й Коптельский переулок, что неподалеку от станции метро «Сухаревская». Может, кабинет у Николая Петровича и стал чуть просторнее, но даже если визуальное впечатление обманывало посетителей, общался он с ними с традиционной любезностью. Разве что просил сесть с определенной стороны, поскольку на одно ухо слышал хуже.

Один из авторов этой книги внес посильную лепту в общее дело, когда был поднят вопрос о присвоении Николаю Старостину звания Героя Социалистического Труда. А именно — поставил свою подпись от имени Клуба болельщиков «Спартака» под обращением к академику Станиславу Шаталину с просьбой оказать содействие при ходатайстве в Верховный Совет Союза ССР. Под письмом также стояло много фамилий действующих мастеров и ветеранов футбола.

Толчком к этой инициативе стало награждение аналогичным званием Льва Яшина. Вот только власть предержащие решились отметить заслуги великого вратаря лишь тогда, когда жить ему оставалось считаные дни. Поэтому всем хотелось, чтобы звание стало для Николая Петровича не запоздалым призванием его заслуг.

В частности, в письме говорилось: «„Спартак“ — это философия общественной нравственности, а Николай Петрович является ее творцом и хранителем. И если не все это понимают сегодня, то спустя годы мы будем остро ощущать значимость этого человека в многогранной жизни „Спартака“. Считаем, что в сегодняшней обостренной политической ситуации и экономической нестабильности, когда принципы нравственности подчас искажены и искривлены, мы имеем неподражаемый пример жизнеутверждающей честности и благородства, порядочности и бескорыстия…»

22 апреля 1990 года (что интересно — в воскресенье) был подписан указ президента СССР «О присвоении звания Героя Социалистического Труда тов. Старостину Н. П.». Награждение состоялось через несколько дней во Владимирском зале Большого Кремлевского дворца, а вот с датой в источниках возникли разночтения. «Правда» указала 29 апреля, «Вечерняя Москва» — 27-е, причем оба издания — в номере за 30-е число, публикуя материалы ТАСС. Другой из авторов этой книги в тот год трудился как раз в Телеграфном агентстве Советского Союза, и знакомство с кухней выпуска на ленту официальной информации заставляет предположить, что более «легкомысленная» «Вечерка» могла допустить опечатку. Ведь если бы глава страны провел церемонию 27-го, в пятницу, то отчеты должны были появиться уже на следующий день, 28-го, в субботних номерах.

Елена Николаевна свидетельствовала, что отец очень гордился высокой наградой:

«При случае охотно прикалывал золотую звезду на лацкан пиджака и, на мой взгляд, присвоение высокого звания расценивал как признание государством его заслуг, а не как извинение. Ведь государство, по его мнению, извинилось перед ним еще в пятидесятые годы, когда реабилитировало его, вернуло награды, восстановило в звании заслуженного мастера спорта».

А Евгений Ловчев даже рассказал байку, связанную с вручением звезды героя, хотя иных подтверждений ее достоверности нет:

«Торжественную церемонию вел, как принято, глава государства Михаил Горбачев. Каждый из награжденных, выслушав напутствие генсека, почему-то говорил, уходя: „Я постараюсь“. Подошла очередь Николая Петровича Старостина, который получил звезду и сам стал что-то говорить Михаилу Сергеевичу. А тот ответил: „Я постараюсь“».

В каком-то смысле это был разговор людей одного уровня. Ведь неслучайно и братья, и их свояк Петр Попов говорили о старшем из Старостиных: «У Николая государственный ум». То же утверждал и Никита Симонян: «Николай Петрович нашел бы себя на любом поприще, вплоть до управления государством. Но он больше всего любил футбол и отдал ему все свои знания и силы».

Впрочем, сам Старостин признавался в интервью Петру Спектору: «Я никудышный политик». Вероятно, он имел в виду пристрастие к определенным ценностям, ради которых невозможно идти на уступки. В спортивном плане, по мнению Александра Соскина, это проявлялось в ортодоксальности позиции: хорошо только то, что хорошо для «Спартака». Если же касаться политических взглядов, то о своей принадлежности к КПСС старший из братьев говорил так: «Я разделяю идеалы, записанные в уставе. Вопрос в том, что люди, которые десятки лет руководили партией, осуществляли их лишь на словах…»