Вызов в Москву и встреча с Лебедевым стали прологом к следствию по пересмотру «дела Старостиных». Правда, братья продолжали оставаться на поселении, но старший брат призывал их в письмах не падать духом. Ведь если освобождение от ссылки получал «главарь», то и на «подельников» автоматически распространялась бы та же мера.

Курировал процедуру заместитель главного военного прокурора Дмитрий Терехов, о котором упоминал в своих записках и Петр. В течение месяца следователи вызывали людей, чьи показания были подшиты в папках. Как писал Николай Петрович, «никто, конечно, их не подтвердил. Неопровергнутыми остались только два „пункта обвинений“: что я в работе склонен к диктаторству и что имел любимчиков».

Старостин жил дома, уже не опасаясь, что однажды опять за ним придут офицеры из органов. В назначенные часы ходил на Лубянку — по причудливому совпадению, в тот же самый кабинет, где его когда-то допрашивал следователь Рассыпнинский. И, конечно, не мог не побывать на футболе, на стадионе в Петровском парке, где его радостно встретили старые друзья-соперники — Владимир Демин, Григорий Федотов… А Всеволод Бобров сам пришел к Старостину домой — познакомиться с человеком, о котором много слышал.

И еще три документа из семейного архива:

Борис Каретников вспоминал, что когда в 1954-м Николай Петрович получил право вернуться в Москву, то купил шампанского, чтобы угостить команду, и даже сам выпил полстакана. А его окончательный отъезд домой совпал с турниром в Джамбуле, где играли динамовцы Алма-Аты: «Мы узнали, когда шел поезд „Алма-Ата — Москва“, в котором ехал Николай Петрович. Остановили этот поезд, организовали митинг и на полтора часа задержали состав…»

Но после двенадцати лет несвободы эти полтора часа уж как-нибудь можно было перетерпеть.

ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ЖИЗНИ — ДАЛЕКО НЕ ЗАКАТ

В исследовании Стивена Коэна «Долгое возвращение. Жертвы ГУЛАГа после Сталина» содержится такая мысль: «В течение трех лет после смерти Сталина, пока его преемники вели между собой борьбу за власть и политическое руководство, они, опираясь на бюрократические процедуры, изучали статус политических заключенных, большинство из которых были осуждены по печально известной 58-й статье как „контрреволюционеры“, и рассматривали растущий поток апелляций. Но больше всего шансов освободиться первыми, в 1953–1954 годах, было у тех, кто имел личные связи или был известен в партийно-советских верхах. В числе счастливчиков оказались как родственники самих партийных лидеров, чудом уцелевшие большевики и последние жертвы тирана — участники „дела врачей“, так и знаменитые деятели культуры и спорта, такие как актриса Зоя Федорова, руководители футбольной команды „Спартак“ братья Старостины, джазмен Эдди Рознер и кинодраматург Алексей Каплер».

В любом случае можно порадоваться, что выигрышный билет лотереи выпал им тогда, когда еще жива была мать. Дождавшись реабилитации сыновей, Александра Степановна переехала в знакомый дом на улице Алексея Толстого, на жилплощадь, которую прежде занимала семья Петра. На футбол, правда, уже не ходила, смотрела матчи по телевизору, но в обсуждении спортивных тем вместе с детьми и внуками участие принимала. Скончалась она 30 ноября 1956 года, в 76 лет, что для сахаровской ветви, в общем-то, не возраст…

Предвосхитив понятие «топ-менеджер»

Николай Старостин писал в одной из своих книг: «Тогда многие семьи распадались: ждать друг друга годами хватало сил не у всех жен и мужей. Наши, к счастью, уцелели».

Применительно к нему самому, Андрею и Петру это утверждение было справедливо на 100 процентов. А вот у Александра всё вышло не так. Из ссылки вернулся к Зинаиде, однако вместе они пробыли недолго. Почему — сейчас уже никто не даст однозначного ответа. «Увлекся», — предположила племянница Наталья Андреевна.

Появилась новая спутница жизни, Евдокия — бывшая супруга поэта Ярослава Смелякова, который тоже отбывал наказание в Инте. Дуся туда к нему приезжала. Киносценарист Валерий Фрид, товарищ Смелякова по несчастью, в «Записках лагерного придурка» рассказывал о том, что получивший 25-летний срок Ярослав понимал: жена его не дождется. И говорил то ли всерьез, то ли в шутку: «Валерик, вам через год освобождаться. Женитесь на Дуське! Она немного старше вас — но очень хорошая».

Евдокия работала экскурсоводом, растила ребенка, родившегося еще до ее знакомства с поэтом. Денег не хватало, а дочь Лена уже заканчивала школу. Поэтому, как выяснилось позже, Дуся принимала помощь от состоятельного наездника Александра Бондаревского. И приехавший в столицу после неожиданно быстрого освобождения Смеляков этого самого Бондаревского в квартире застал. Он не стал выяснять отношения, а просто развернулся и ушел — навсегда. В писательской среде, конечно, Ярославу Васильевичу сочувствовали, друзья попытались помирить его с любимой женщиной, но тот был непреклонен.

Поговорку «мир тесен» лишний раз проиллюстрировал тот факт, что в Бондаревском легко узнавался ас конного спорта, с которым приятельствовал еще в довоенные годы Андрей Старостин.

Александр с Евдокией поселились неподалеку от станции метро «Сокол», в доме, где располагался «Детский мир» (в те времена напротив был трамвайный круг). Держали собаку — словно в напоминание о егерских корнях Старостина.

Его возвращение в футбол было не столь полным, как у Николая или Андрея. Вспоминая финал Кубка СССР 1954 года, киевский динамовец Михаил Коман утверждал: «Встретились в решающем поединке с ереванским „Спартаком“. Наших соперников усиленно готовили братья Старостины, которые только что вышли из заключения». Теоретически это могло быть, ибо матч состоялся 20 октября, то есть когда все четверо уже были в Москве. Однако вряд ли за столь короткий срок они могли разобраться в реальной силе тогдашних команд, изучить особенности абсолютно новых для них игроков — тем более из столиц Украины и Армении. У Александра в Инте уж точно не было возможности отслеживать важнейшие футбольные события.