Вся нервозность, неуверенность, растерянность и страх от возможности потерять желанного человека, так и не став его, вдруг выплеснулся из нее в этом раздраженном и, в чем-то даже детском крике. Таком громком, что тот разнесся эхом по пустому коридору. Отдался в ее ушах звоном.

И Агния только когда этот ее крик затих, осознала, что так и стоит, «грозя» пальцем Боруцкому, и только что, наорав на человека, которого все считают очень опасным бандитом. И не безосновательно, насколько она знала.

Впрочем, он не показался ей злым, скорее на лице Вячеслава Генриховича было недоумение. Будто он не понимал, кто посмел с ним, вообще спорить, да еще и в такой форме. И изрядная доля веселья.

— А не слишком ли ты крохотная, чтоб на меня орать? — насмешливо вздернув брови, уточнил он.

Протянул руку и обхватил своими пальцами ее ладонь с тем самым выставленным пальцем. Сжал в кулак. Не сильно. Просто обхватил и мягко надавил, заставив Агнию опустить руку.

— Какая есть, — огрызнулась она, хоть и начала стыдиться своей вспышки. И попыталась скрыть, как по ее коже прошла дрожь от тепла его руки, не показать, насколько ей это приятно. Его прикосновение. — Вряд ли уже выше вырасту, — почти про себя проворчала Агния.

Но он услышал и рассмеялся.

— Грозная ты, Бусинка, как я погляжу, — отсмеявшись, заметил Боруцкий. И пошел в сторону лестницы, ведя ее за руку. — Жуть просто. И смелая, это есть. Мало у кого хватит духу на меня орать.

Она молча шла за ним, не забирая пальцы и понимая, что начинает краснеть. Вроде и не понятно, то ли хвалит он ее, то ли нет, а все равно — так приятно стало внутри и тепло.

— А вот тыкать Щуру в морду, что он тебя не устраивает и хуже кого-то, было глупо, маленькая, — пальцы Вячеслава Генриховича начали поглаживать ее ладошку и запястье. Так ненавязчиво, и будто он сам не замечал, что делает. И Агния не акцентировала, боясь лишиться нежданной, но от того не менее желанной ласки. — Ты для него средство, ну, или материал, если хочешь. А не та, с чьим мнение такой человек может посчитаться или будет уважать. Не стоило, вообще, с ним говорить. Надо было мне сказать, что он тебя достает.

Боруцкий серьезно глянул на нее.

— Так я и не собиралась с ним говорить, — Агния сокрушенно покачала головой. — Я же не знала, что он здесь будет. Это Зоя Михайловна с ним какие-то дела завела. И все время меня грызет, чтоб я от вас… из ресторана ушла, — объяснила она, слегка запнувшись. — Знаете, я не думаю, что она со зла или что-то против вас имеет, — Агния поспешила объяснить свою мысль, пока он не придумал чего-то не того. Сашка вон, до сих пор лежал в больнице с переломом. — Мне кажется, что она со Щуром… — Агния запнулась. — Ну, понимаете… Я думаю, у них роман, или что-то типа того, — сконфуженно объяснила она, под насмешливым взглядом Боруцкого.

— Ладно, разберемся, чего там у них, и как, — он покачал головой, продолжая усмехаться, и вывел ее на улицу.

Со Щуром он поговорил на следующий день, прозрачно намекнув, что нечего его людей переманивать, тем более, если сами люди этого не хотят. Хотелось, правда, совсем без намеков, велеть оставить Бусинку в покое, но это могло выйти боком. И всплыть потом там, где и не ждешь. Боров, конечно, всегда обеспечивал защиту тех, кто работал под «его именем», но Щур был из тех, кто мог и заинтересоваться настолько всеобъемлющей «заботой о мнимой крестнице». А особенно тем, что Боров с девчонкой по консерваториям с какой-то радости шляется, на дополнительные уроки в праздничные дни. Потому пришлось давить на то, что Щур на его территорию заступил и пытается переманить человека, которого, между прочим, сам и привел, а теперь лезет, куда не надо. У Борова, может, свои планы на «раскрутку» этой девчонки есть. И коль уж он привел ее к нему тогда, а не сам раскручивать стал — пусть не обижается, но сюда ему «зась».

На слабое возражение Щура о том, что: «тогда он еще и не думал об этом, а потом просто начал поднимать все известные ему контакты, и ничего личного данный факт не содержит, да и Вячеслав Генрихович, вроде бы, поначалу не проявлял желания заниматься девчонкой», Боров не повелся.

И популярно объяснил, что нежелание возиться с ребенком — это одно, а профукать дело, которое реальными бабками пахнет — совсем другое, и он никогда не был тупым, чтоб так поступить. И если Щур сам поначалу струхнул из-за малолетства девчонки, и решил только понаблюдать — будет из нее толк или нет (а именно так он решил, пошерстив немного по разным осведомленным личностям), приведя в ресторан Борова, то теперь все, поезд ушел. И Щур с Зоей Михайловной на тот не успели.

Вячеслав не с пустого места начал разговор и предварительно узнал все, что хотел о деятельности Щура в последний год. Разведал, что кроме своей прежней посреднической деятельности и мелкого мошенничества, тот действительно заинтересовался возможностями шоу-бизнеса и продюсированием. В связи с чем наладил контакты со многими учителями и преподавателями музыкальных училищ, школ и консерватории. Так что в романтическом характере связи учительницы Бусинки со Щуром, Боров как раз сомневался, чтобы там сама малышка не придумала себе. А вот в материальную заинтересованность Зои Михайловны от «продажи» талантливой ученицы — верил вполне. Потому, очевидно, она так рьяно и давила на Агнию, заставляя сменить место работ. Вполне возможно, что это было у них со Щуром даже заранее оговорено, а может учительница и деньги уже получила, в зачет будущего, и теперь оказалась в неприятном положении из-за упорства ученицы.

Другой вопрос, что Борова подобный расклад касательно его девочки совсем не устраивал. И он собирался еще и с этой «мадам» потолковать. Но только после того, как все со Щуром уладит. Свою Бусинку он никому отдавать ни под каким предлогом не собирался.

И вроде бы даже утряс все, и растолковал, только вот удовлетворения и покоя в итоге не получил. Даже наоборот, Боров отдавал себе отчет, что с каждым днем становится все более напряженным, взвинченным и злым.

А все и не при делах вроде, и наказать за это будто бы и некого. Если верить тому, что ему говорили. Хотя, у Вячеслава имелись все более веские сомнения и подозрения, что на самом деле это не так. И кое-кто крупно облажался, а теперь пытается пропетлять, делая из Вячеслава идиота. По ходу, еще и Бусинку втащив в это все.

За последнюю неделю, если считать с первого января, каждый день только бесил его больше. Все эти непонятки, начавшиеся с того утра, когда он приехал к своей, якобы заболевшей малышке, и до сегодняшнего утра — уже достали его по самое «не могу».

А Боров же дураком не был, ну или сам предпочитал именно так считать, и мог сложить факты. И эти самые факты упорно утверждали, что между новогодней ночью и совершенно открытой, ничего не таящей от него Бусинкой, охотно тянущейся к Вячеславу, и утром второго числа, когда начался полный бардак — стояло лишь одно событие, расстояние метров в семьдесят-сто (от входных дверей клуба до его кабинета), и один человек. Федот. Который упорно делал вид, что ни фига не понимает претензий и наездов Борова.

Ладно, на это он бы не посмотрел, но и из Бусинки ничего выдавить не получалось!

Малышка в его присутствии вела себя все более странно, спасибо, хоть краснеть по поводу и без перестала. Зато, казалось, периодами впадала в какой-то ступор, не решаясь на него смотреть, даже когда Боров откровенно требовал это сделать. Она практически перестала к нему приближаться по собственной инициативе, о тех поцелуях в щеку и касаниях, которые так откровенно давали ему надежду последние несколько месяцев — не шло и речи.

Однако, странное дело, девчонка совсем не подавала признаков страха или напряженности, если Вячеслав сам подходил к ней. Она не боялась его, как он, было решил грешным делом, задумавшись, не спугнул ли Бусинку своим поцелуем. Более того, если Вячеслав вроде «в шутку» обнимал свою девочку или притягивал к себе — Бусинка охотно поддавалась. Она сама прижималась к нему. Уж дожив до своего возраста, Боров мог отличить, когда девчонка прижимается, а когда старается избежать любого контакта.