Изменить стиль страницы

Зато начались другие — через две недели, в столице, должен был проходить конкурс между учащимися консерваторий страны. Участвовать приглашались студенты второго курса и старше. Разумеется, ехали туда выступать и студенты их консерватории. Эту новость обсуждали в коридорах и аудиториях. Кто-то организовывал студентов в группы поддержки, чтобы «болеть» за своих, кто-то делился впечатлениями от прошлогодних выступлений. Все желали победы своим и пытались посетить хоть одну репетицию, чтобы послушать, чем собираются преподаватели покорять столицу. Агнию, вроде бы, это все тоже должно было коснуться лишь боком. Но вышло иначе — за день до отъезда Зоя Михайловна очень сильно попросила свою ученицу поехать вместе с ними и выступить во внеконкурсной программе. Очень уж хотелось консерватории похвалиться ее дарованием. Проблема состояла в том, что из-за достаточно юного возраста Агнии, для такой недельной поездки требовалось письменное разрешение опекуна. И Агния, возбужденная и взбудораженная такой возможностью и шансом показать себя, отправилась к Боруцкому.

Тот в это время, насколько она знала, должен был находиться в одном из своих клубов. После шести вечера ей посещать те не разрешали, по возрасту она не подходила под контингент посетителей, как, посмеиваясь, замечал Вячеслав Генрихович. А вот днем он несколько раз сам приводил ее в эти клубы, показывая обстановку и, с заметной гордостью рассказывая, что и как здесь они с Федотом изменили.

Она не сомневалась, что с разрешением не будет никаких проблем.

А Вячеслав Генрихович, непонятно отчего, оказался против. Заявил, что нечего ей еще одной по стране кататься, мала еще. Тем более в компании студентов, которые старше. Ничего толкового от этого не будет.

Агния не могла его понять. Вот не могла, и все. Она пыталась объяснить, что это ведь такой шанс, и возможность, и вся ее жизнь, если все получится так, как ей хочется, будет состоять из поездок и гастролей. Да и не с одними же студентами она едет, там еще и преподаватели будут.

Однако, в ответ на все эти доводы, Боруцкий только становился мрачнее, а его глаза, вдруг вновь стали непонятными для нее и пугающими, напомнив Агнии давнюю ассоциацию этого человека с демоном. Он не хотел разрешать ей участвовать в этой поездке, ворчал что-то про то, что в ресторане петь некому, и некоторые сначала требуют работу, а потом смываются невесть куда. Грозил попойками и чуть ли не оргиями, в которые, разумеется, выливается любая вольная поездка студентов, что он, мало примеров такой гульни в своих клубах и ресторане видел? Да, она себе даже представить не может, что вытворяют все эти студенты после нескольких рюмок алкоголя. А он на подобное любуется каждый вечер. Нет, ни о какой поездке и речи быть не может. Тем более что Лысый не сможет поехать вместе с Агнией.

Агнии, наверное, показались бы довольно смешными эти аргументы, учитывая, что при первой встрече, Боруцкий предложил ей попробовать свои силы в качестве уличной проститутки. Однако в тот момент, она не видела ничего веселого. Наоборот, ей стало так обидно. Просто до слез, что Боруцкий не желает понять то, насколько этот конкурс важен для нее. То, как она хочет поехать, да хоть просто посмотреть на выступления других участников, погрузиться во всю эту атмосферу, в концерты и оперу, на которую не было времени за последний год. Ведь после смерти родителей Агния не посетила ни одного концерта. И, наверное, именно из-за этого, она сказала то, чего бы даже и не подумала еще час назад.

Едва сдерживая рыдания, совсем по-детски, против воли, видимо, подтверждая своим гневом мнение Вячеслава Генриховича о том, что она еще, по сути, ребенок, Агния с обидой глянула на него:

— Вы, ведь, по-настоящему, мне никто. Никакой не крестный. — Вскинув голову и сжав дрожащие от этой же обиды губы, заявила она. — И не имеете никакого права что-то мне запрещать, или указывать, как жить! Что вы понимаете в этом? Что вы знаете о концертах и опере?!

В кабинете Боруцкого повисла такая тишина, что Агния отчетливо услышала шум машин, проезжающих по соседней улице. Лицо Вячеслава Генриховича, и до этого мрачное, просто потемнело, а глаза стали холодными и, словно, колючими. Такими, какими она их еще не видела.

Ей стало страшно. Сильно-сильно, так, как в первый вечер. Только испугалась она не Вячеслава Генриховича, а того, что натворила своими обиженными и глупыми словами. Да, какая разница, поедет она или не поедет? Разве это важно?

Ничего не говоря, он в два шага пересек расстояние между ними, выдернул у Агнии из рук форму на разрешение, и так же резко, стремительно двигаясь, поставил свою подпись. Почти бросил эту бумажку обратно, и отвернулся.

— Пошла отсюда. — Сквозь зубы отрывисто велел он, глядя в окно.

Агния сглотнула и сделала шаг, только не к двери, а к нему. Ей уже и в Киев расхотелось. Резко. В один миг. И бумага эта руки жгла.

— Вячеслав Генрихович, — позвала Агния, надеясь, что он обернется. Отчаянно желая исправить все, повернуть время вспять. — Я не это имела в виду. Простите, правда…

— По-шла на-хрен. — По слогам рыкнул он, так и не обернувшись, и с силой ударил кулаком по столу, у которого стоял. — И в ресторан не приходи, раз оно тебе не надо.

Агния вздрогнула от глухого звука этого удара. И, не зная, как его убедить, как попросить прощения, не имея ни опыта, ни знаний, ни понимания — послушно ушла. Она очень хотела надеяться, что он еще даст шанс ей все исправить и попросить у него прощения. Вот успокоится немного, и даст.

И дело было не в работе.

Просто при одной мысли о том, что больше не будет их встреч, их обедов и чаепитий, не будет разговоров, только представив то, что он никогда не захочет ее больше видеть — Агния начала плакать. И пришлось сильно наклонить голову и закусить губы, чтобы не дать этим рыданиям вырваться в голос. Внутри стало так больно. Очень-очень. И безумно стыдно из-за того, что она такое сказала ему из-за мелочной и эгоистичной обиды.

Дважды за вечер она ходила к Алине Дмитриевне и пыталась позвонить, чтобы еще раз попробовать попросить прощения. Но Боруцкий не брал трубку.

На следующий день, после обеда, она сидела в купе плацкартного вагона и грустно смотрела в окно, понимая, что уже давно не ощущала себя настолько одинокой и несчастной. Агния еще три раза пыталась позвонить Вячеславу Генриховичу с утра, и так же неудачно. То ли он был занят, то ли, зная номер Алины Дмитриевны, не желал разговаривать с Агнией. И в принципе, она его могла понять в таком случае. Стыд за свои вчерашние слова никуда не делся, только усилился.

Эта поездка теперь злила и раздражала, так же, как и Зоя Михайловна, обрадовавшаяся участию Агнии в концерте. Раздражали и все студенты, которые сейчас веселились и громко разговаривали в вагоне. Их ехало больше двадцати человек со всех курсов, студенты заняли почти все места. И ни одного из тех, кого бы Агния знала. Парни и девушки общались и смеялись, о чем-то шутя и разговаривая, а она даже не пыталась прислушаться или присоединиться к беседе, несмотря на то, что некоторые пытались вовлечь и ее в компанию.

Агния уставилась в окно, за которым шел дождь, и просто игнорировала всех вокруг. Она даже не сразу заметила, как студенты постепенно разделились на группки, стоило поезду только тронуться. Зоя Михайловна и еще один преподаватель ушли в соседний вагон, где у них были места в купе. А из сумок ее «сотоварищей» по поездке начали появляться бутылки с пивом и какими-то слабоалкогольными напитками. Разговоры становились все щекотливей, а смех громче.

Впрочем, и это ее не сильно встревожило, лишь бы саму Агнию не трогали. Однако этому желанию, похоже, не суждено было сбыться.

— Ты чего грустишь, крошка? — Веселый голос заставил ее повернуться. — На, вот, выпей, веселей станет.

На полку, рядом с Агнией, бухнулся парень, протягивая ей бутылку с надписью «джин-тоник». Напротив нее, с другой стороны стола, сел второй, такой же веселый и «подогретый», как и первый.