А с того момента, как он выдернул ее с концерта в Киеве, Агния ни разу не пела…
Вячеслав не знал почему. И так же не знал, стоит ли ее просить об этом или заставлять.
Сейчас он просматривал фотографии, раздумывая, куда их стоить повесить. Не гвозди в стены вколачивая, ясное дело, Бусинка же отдыхала. Возвращаясь сюда, он купил специальный двухсторонний скотч.
Предварительно распределив на столе эти снимки так, как собирался их размещать, Вячеслав достал из коробки другие фото: тот год, когда ему исполнилось сорок, а его малышке — двадцать. Год, когда он впервые задумался о том, сколько реально сможет защищать свою малышку от всего на свете. И как долго сумеет цепляться за жизнь, даже при самом благоприятном раскладе? Сколько потом его Бусинке придется одной встречать дни?
Эти мысли ни тогда, ни сейчас не доставляли ему радости или удовольствия. Не относились они и к тем, которые Вячеслав стал бы озвучивать при жене. Тогда, пять лет назад, он просто заталкивал их поглубже в своем мозге и старался получить максимум от каждого дня. Наверное, сейчас ему стоило поступать так же. И он пытался, рассматривая снимок, который вертел в руках: на фото малышка лежала прямо в огромном сугробе снега, нежданно выпавшего на его день рождения, в конце декабря. И так искренне хохотала, что даже просто глядя на ее смеющееся лицо, Вячек словно бы снова слышал этот смех.
Только вот теперь она так не смеялась. Вообще никак не смеялась. Хорошо, хоть улыбаться начала.
Отставив это фото, решив, что пока именно оно будет стоять у него на столе, Вячеслав сумрачно глянул на следующую коробку. Там было не так и много фото. Он точно это знал, хоть ни разу не раскрыл за этот год. Потому что именно сюда запрятал все снимки того времени, когда его жена была беременной.
И нельзя сказать, что Вячеслав так уж хотел ребенка. По правде сказать — и не задумывался. Его Бусинка была для него абсолютно всем, целым миром и вселенной. И она вроде бы ни слова не говорила о том, хочет ли детей. Они жили и жили. И все было просто шикарно. До одного дня.
Нет, и тогда ничего не стало плохо. Просто что-то изменилось. Раз и навсегда.
Он даже руку протянул, взяв эту коробку. Подвинул себе, решив, что надо прекращать отодвигать это в сторону и стоит вскрыть нарыв, чтобы легче стало и самому, и Бусинке. Его малышке надо будет отпустить и это. И он не сможет ей помочь, если сам не в состоянии хотя бы глянуть на карточки.
И все-таки не открыл. Чертыхнулся, резко развернулся и вышел на улицу через раздвижные стеклянные двери. Вытащил сигареты и глубоко затянулся, прикурив. Запрокинул голову, глянув на звезды. А потом зажмурился. Сильно-сильно. Но так и не смог выкинуть из головы картинку, вспоминая, как однажды Агния, напряженная и неуверенная, остановилась на пороге его кабинета в их старом доме.
Он только отправил Лысого восвояси, закончив разбирать приблизительный план дел и поездок Бусинки на неделю. Они уже давно старались просчитать это наперед, чтобы согласовать и график Боруцкого, хоть он и не особо часто заезжал в свой горсовет, куда переизбрался уже в который раз, а все равно время уходило. Да и бизнес тянул время. Но Вячеслав отдавал первенство времени, которое проводил с женой, потому и подстраивал их графики. В этом месяце у малышки ничего серьезного не планировалось, судя по списку Михаила. Да и Вячеслав не позволил ему протолкнуть ее на какой-то концерт, заметив, что Бусинка в последние дни стала как-то слишком уставать. Видно задергали ее всей этой кутерьмой. Он даже всерьез подумывал куда-нибудь отвезти ее, чтоб на пару месяцев она вообще забыла про все свои песни, студии и прочую суматоху.
Во дворе, судя по гаму, носился Плюх, давно выросший в матерого пса, а продолжающий беситься, как тот щенок, что в первый же день устроил переполох во всем доме, окатив Агнию водой и подняв их с Вовкой на ноги из-за ее визга. Видно, прицепился сейчас к Лысому, заскучав гонять бездомных котов, что часто забредали на их участок. Вячеслав даже встал, собираясь выйти на крыльцо, глянуть, когда двери кабинета открылись без всякого стука, и на пороге замаячила Бусинка. Да еще с таким лицом, что у Боруцкого в голове зашумело и как-то холодно стало, хрен знает с чего.
— Привет, — слабо улыбнувшись, его жена неуверенно дошла до свободного стула и села на тот, не глядя Вячеславу в глаза. Глубоко вздохнула, почему-то нервно потирая ладони.
— Бусинка? Ты чего вскочила, рано ж еще, — ощущая растерянность, он почесал пальцем бровь. — Ты же устала вчера, вроде…
— Вячек…
Прервав его, Агния с какой-то дури вдруг подхватилась со своего стула. Подошла к нему впритык и крепко обняла, будто прячась лицом у него на шее. Крепко сжала его футболку в своих кулачках. И снова как-то прерывисто и нервно вздохнула.
У него в затылке чего-то дергаться начало. И за грудиной сжало. По правде сказать, за эти семь лет Вячеслав так и не избавился от привкуса того дикого и беспомощного страха, который испытал однажды, осознав, что может потерять свою Бусинку по совершенно независимым от него обстоятельствам. Каждый день он засыпал лишь после того, как несколько минут вглядывался в ее лицо, и убеждался, что все хорошо, и малышка не выглядит измученной или усталой. И каждое утро он первым делом присматривался к ней. Два раза в год Вячеслав заставлял ее проходить полное обследование, и каждый раз напряженно ждал результатов, хоть за эти годы больше ни единого раза в ее анализах не было каких-то отклонений. Она ворчала, смеялась и недоумевала, совершенно не понимая, почему он так жмет на это, а Вячеслав ничего не объяснял. Просто таскал ее на анализы и дарил потом подарки, благодаря за то, что жена терпит его «тараканов» довольствуясь невнятным: «лучше провериться».
Вот и сейчас его тряхануло, потому как держа ее в руках, он очень хорошо ощущал, что его Бусинку телепает.
— Эй? — он погладил ее по щеке, безуспешно пытаясь заглянуть жене в глаза. — Малышка, ты что? Тебе нехорошо? Может ты еще все-таки ляжешь, загонял тебя Мишка с этим диском. На ходу в последнее…
— Вячек, я беременная, — прервав его, выдохнула Бусинка ему в шею.
— …время засыпа… Чего? — он оторопело застыл. Даже моргнул пару раз и уставился на ее светлую макушку. По ходу Вячеслав вообще не врубился в то, что она сказала. Вон, чего послышалось. — Ты чего?! — Вячеслав приподнял малышку, чтобы наконец-то глянуть ей в лицо. — Это… Как это? — начал было он.
А она на него так глянула, короче, он сам не понял, то ли смущенно, то ли испуганно. То ли еще чего. И вспомнилось, что врач сказал его Бусинке перерыв в таблетках сделать. А у них резинок не было. А у него крышу от нее и сейчас срывало так же, как и раньше. Если не сильнее, потому что еще роднее, еще ближе Бусинка ему была. Часть его самого. И нет, он не сглупил, и следил, и вышел, несмотря на искус и ее недовольно сморщившуюся мордашку. Хотя сама малышка испытала оргазм, он обеспечил это в первую очередь. В общем, вроде все путем должно было бы быть, а по факту…
— Слушай, ты уверена? — глубоко вдохнув, Вячеслав снова глянул в глаза жене.
Она кивнула с какой-то потерянной улыбкой, притаившейся в уголках рта.
Он выдохнул:
— Блин. Так. Ты, главное, не переживай, Бусинка, — Вячеслав притянул ее к себе, позволив спрятать лицо на груди. — Мы решим, я тебе говорю. Все путем будет…
— Нет, Вячек, — она запрокинула голову и поймала своими ладошками его лицо, заставляя смотреть на нее. А сама глядела с каким-то отчаянием. — Послушай. Я знаю, что ты не думал, и не хотел… Но… Если уж Бог дал… Я хочу ребенка, — зажмурившись, словно прыгая в ледяную воду, выдохнула она.
Вячеслав в некотором отупении уставился на нее, ощущая себя тормозом.
— Чего? — ну точно, как дебил, переспросил он.
— Я люблю тебя, Вячек, правда И знаю, что ты, наверное, не хотел ребенка, и не хочешь… Только я не буду ничего делать, не сердись. Но я хочу…Очень хочу твоего ребенка. Маленького и… и просто, он же твой. Наш, — его девочка вновь прижалась лицом к его груди.