Дин Кунц

Багровая ведьма

Пролог

Кружась, она вынырнула из бури, разъяренная, как сто тысяч чертей. Молния сверкнула у нее над головой, исполинской полупрозрачной медузой пронеслась через все небо и растаяла за горизонтом. Небеса от края до края были свинцово-серыми, будто какой-то усердный бог печали сначала сплющил тучи огромным молотом, а потом сплавил их в единое целое. Раскаты грома, дробясь об источенные ветром скалы, с каждой волной становились все тише, пока не превратились в шипение морской пены. Бум-шшуусскрак! Гнев ее бушевал так же яростно, как духи стихий вокруг, и полосовал ее душу жаркими острыми лезвиями.

Широкие багровые одежды трепетали у нее за спиной, и она летела сквозь ночь, словно окруженная горящими атласными крыльями. Вспышки молний за этими крыльями казались кроваво-красными. Она погрузилась во влажные, тяжелые тучи, вынырнула из просвета между ними, не потревожив их, и вслед за пульсом могучей бури двинулась вниз, к маленькой, полной страха земле.

Какой-то буревестник, мечтая о сытном обеде, налетел на нее, не заметив ее приближения. Она превратила его в белый дым и серый пепел и пронеслась через то место, где он только что был, спускаясь все ниже и ниже.

– Будь он проклят! – прокричала она сквозь вой бури.

Одежды ее трепетали, как крылья.

– Будь он проклят! – прокричала она опять. И это относилось не к буревестнику.

Буря на все лады повторила проклятие, безумно грохоча своими кимвалами, с сумасшедшей силой колотя в свои барабаны.

– Чтоб ему провалиться в преисподнюю!

И многократным эхом вторила ей буря.

Ведьма могла бы проклясть его – в буквальном смысле. Она могла бы приговорить его к адской жизни или к смерти или ввергнуть в десяток промежуточных состояний. Будь он нормальным, обычным, как все Простые, она могла бы поднять его в воздух одним движением пальца, даже не прикасаясь к нему, и швырнуть его в трещину земной коры, утопить в пучине вечного проклятия – или, по крайней мере, навсегда упрятать в толщу скалы. Но он не Простой. И в этом-то вся загвоздка. Никакие магические пассы не смогли защитить ее, помешать ему сделать с ней то, что он сделал, – овладеть ею, попользоваться ею, поиметь ее на все лады – сделать все, что он хотел. И вот она летит сейчас, а в лицо ей хлещет дождь, и огонь в ее чреслах говорит ей, что это было не совсем изнасилование, не совсем одностороннее действие... В конце концов, он красив. Но нет. Нет! Ее колдовство на него не подействовало, и он ею овладел. Она должна считать это изнасилованием. Она должна подогревать в себе ненависть, возводить грозные бастионы враждебности. Ведь он ею попользовался!

А ею, Черин, еще никто никогда не пользовался. Она была хозяйкой и своего тела, и своей души. Никто не стоял выше ее, никто никогда не указывал ей, что, как и когда делать... Это она могла попользоваться другими, а не другие – ею. Так было всегда! Никто не мог овладеть Черин – Багровой Ведьмой, да еще уйти после этого безнаказанным.

Неожиданно она оказалась под тучами и летела уже над самой землей. Внизу мелькали деревья и скалы, реки и хижины, бесцветные и почти неразличимые во мраке бури, которая обескровила их и заставила весь мир сжаться от страха перед ее черным великолепием. Впереди вставала Глаз-Гора – гора с красным оком, бездумно глядящим во мрак, и зрачок этого ока вспыхивал снова и снова. Ведьма полетела туда, медленно развернулась на границе почвы и скал, мягко приземлилась на ноги, на свои красновато-коричневые босые ступни, и устремилась в свое убежище.

Завеса Смерти зажужжала, но узнала хозяйку и, вместо того, чтобы укусить, закрыла свою невидимую пасть. В первое время после того, как Черин создала Завесу Смерти, камни у подножия скалы были завалены останками тех, кто осмелился попытаться пройти сквозь этот невидимый барьер в надежде завладеть пещерой Багровой Ведьмы и нежным телом ее хозяйки.

Но теперь, поскольку примеры были слишком наглядными, подножие скалы оставалось чистым, а неприкосновенность ее жилища была гарантирована.

В черном полированном камне иола отражались языки пламени очага. Черин могла бы сотворить вечный свет – это умение не входило в Утраченное Искусство, – но живое пламя было чем-то особым, и оно будило в ней чувства, которых не могли разбудить голубые холодные звезды квазиогня. Но сейчас огонь в очаге был необязателен: пламени, горящего в ее глазах, хватало, чтобы осветить пещеру. Огня ненависти. Хорошо вскормленной, заботливо взращенной ненависти.

– Я его проучу! – выкрикнула она самой себе.

Будучи красивой, Черин, как ни странно, оставалась одинокой. Она не искала ничьего общества, довольствуясь тем, что давала ей ее магия. Будучи горячей, она изо всех сил старалась казаться бесстрастной и прослыла одной из самых причудливых и холодных гордячек во всем королевстве.

Она остановилась перед котлом с ярко-зеленой жидкостью, поверхность которой отражала ее лицо так же подробно, как самое лучшее зеркало. Это было прекрасное лицо, прелестное лицо. Черные, как полночь, волосы в беспорядке вились вокруг идеально красивого лица, зеленых-презеленых глаз, непокорно вздернутого носика и пухлых, словно наполненных медом губ.

Ее голос метался от ярости до наэлектризованного спокойствия, от острого как бритва ужаса до монотонного завывания ветра.

– Я, Ведьма Глаз-Горы, Багровая Ведьма, Черин, дочь Малгэй, повелеваю тебе показать мне то, что я желаю увидеть.

Она прикрыла свои сияющие, как драгоценные камни, глаза и нахмурила лоб.

Жидкость пошла пузырями, вспенилась и, бурля, стала подниматься к краю котла, прилипая к его бокам, словно намагниченная. Потом пузырьки начали постепенно уменьшаться, и, наконец, поверхность жидкости, успокоившись, снова стала гладкой. Но в ней уже не отражались ни прелестное личико Черин, ни изящный изгиб ее шеи, ни вызывающе высокая грудь. Сейчас по зеленой глади проплывали другие картины...

Черин глядела во все глаза.

И вместо своего отражения видела мужчину и с ним – дракона...

Глава 1

Поход начинается

Джейк, подпрыгивая и покачиваясь в такт движениям своего огромного "скакуна", правил им, глубоко вдавливая ноги в толстые бока зверя. Держась обеими руками за высокий роговой гребень, он сидел, глядя вдаль, на другую сторону ущелья. Оттуда, снизу – из того места, где Ледяная Река с плеском падала на Дьявольский Валун и, шипя, взрывалась яростным белым фонтаном, – оттуда, змеясь, поднимался пар. Еще ниже, сужаясь, становясь чище и чуточку потеплее, река продолжала свой бег. За ней, рассеченные трещиной в земле, которую одни Простые называли Чертовой Ухмылкой, а другие – Губами Сатаны, торчали пурпурные скалы, похожие на гнилые зубы. Темные изумрудные леса окружали их, будто опухшие десны. Горы звали к себе, манили. Джейк видел, как облака, белые и пухлые, проплывая между ними, шевелились, словно призрачные пальцы какого-то живого существа, сотканного из тумана. В горах он мог бы найти то, что ему нужно, то, за чем он сюда явился. Он позволил себе немного помечтать об успехе. Наконец – вся филейная часть у него горела и ныла – он соскользнул с гигантской спины своего зверя и стал спускаться, преодолев последние десять футов, отделявших его от земли. Он встряхнул непокорной гривой своих светлых волос и с удовольствием услышал, как клацнули раковины в его ожерелье, свисающем до самого пояса. Он обогнул огромную ногу зверя и сказал:

– Вон там – Лелар.

– При одном упоминании о Леларе меня бросает в дрожь, – сообщил дракон, наклоняя свою огромную голову, венчавшую его гибкую шею.

Зверь посмотрел на горный хребет, щелкнул языком и тяжко вздохнул.

Джейк не отрывал взгляда от гор, перебирая в уме обрывки желаний.

– Разве тебя вообще можно чем-нибудь испугать?

Дракон, которого звали Калилья[1], опять щелкнул своим гигантским розовым языком. Этот звук отдаленно напоминал ружейный выстрел, заглушенный подушкой, которую приставили к стволу.