— Да, наверное. — О сцене в туалете я ему говорить не стала.

— Ты не хочешь мне рассказать, что творится между тобой и Алексом?

— Как-нибудь в другой раз. Когда время будет. Но не сегодня. Я еще минут двадцать, может, и продержусь, а потом отрублюсь на месте.

Я наклонилась, чтобы поцеловать его на прощанье. Неожиданно Энгус крепко меня обнял.

— Хочешь, поймаю тебе такси?

— Со мной все будет в порядке, — с признательностью сказала я. — Это же Холборн, что тут может случиться? Разве что заболтают до смерти.

— Ну, тогда спокойной ночи.

Я улыбнулась, повернулась и ушла побыстрее, пока меня не угораздило что-нибудь отколоть и все испортить.

На улице я заметила такси и уже вскинула было руку, как вдруг чей-то слабый голос окликнул меня из темноты.

Вопреки очевидному, я решила, что это злой дух явился за мной из мрака ночи. Потом разглядела руку и признала в ней нечто человеческое. Это внушало надежду.

Я приблизилась и склонилась над жалким существом.

— Господи, Алекс! Я тебя искала, но решила, что ты ушел.

— Мне было нехорошо.

— Что с тобой случилось?

— Он меня ударил. А потом я очень устал и лег спать. А потом проснулся и не знал, что делать. А потом ты пришла.

— Это потому что я ангел, — сурово сказала я. — Встать можешь?

Надо было выяснить, насколько плохи дела. Все еще вдрызг пьяный, Алекс обзавелся великолепным фонарем под глазом, но его патрицианский нос сохранил свою патрицианскую прямоту. Я помогла ему подняться.

— И еще меня стошнило.

— Это точно. — Я только сейчас обнаружила это, но не решилась оттолкнуть Алекса.

— Чарли?

— Не знаю.

— Фран?

— Не знаю.

Я вздохнула:

— Идем, ты…

Таксист, увидев, что я волоком тащу окровавленные, заблеванные останки, газанул прочь.

— Ублюдок! — завопила я вслед.

Часом позже под воздействием морозного ноябрьского ветра все мои пьяно-сентиментальные чувства испарились. Я костерила на чем свет стоит и Лондон, и вечеринки, и таксистов, а особенно — тот большой и вонючий мешок с картошкой, который мне приходилось волочь на себе лишь потому, что я была в него влюблена.

Наконец мы наткнулись на такси до такой степени ржавое и разбитое, что его владельцу было наплевать на наше состояние (судя по запаху, стоявшему в машине, пьяницы были его специальностью), и в половине третьего утра добрались до Кеннингтона. Дом был погружен в темноту. Алекс мечтал только о том, чтобы завалиться в постель, но я прямо в одежде запихнула его под душ и включила воду.

Алекс яростно взвыл. Я с размаху заткнула ему рот, но попутно сорвала перекладину с занавеской. Она обрушилась с жутким грохотом, и я замерла — зажимая Алексу рот, изогнувшись под немыслимым углом, под струями воды. Занавеска обволакивала нас, как саван — привидение, и в любой момент вся округа могла сбежаться и зашвырять нас башмаками. Растерянный Алекс смотрел на меня расширенными глазами. Я зажмурилась, прикидывая, куда податься, когда меня вышибут из квартиры.

Но ничего не произошло. Я выпуталась из занавески и прислушалась. Ни звука. Я выволокла Алекса из душа, и он покачивался рядом, пока я пыталась пристроить занавеску на место. В конце концов я решила плюнуть на все и свалиться спать — в надежде, что к утру все развеется.

Половина воскресного дня уже миновала, когда я выползла на кухню, отчаянно мечтая промочить горло. Я выдула полпинты молока — тьфу! — поскольку ничего другого не нашлось, и заставила себя заглянуть в ванную. Там царил идеальный порядок, словно накануне ничего и не происходило. Занавеска на месте, кровь смыта. Я на минуту задумалась, не приснилось ли мне все, потрясла головой, чтобы прочистить мозги. Гм, Линда?

Я робко постучала в ее дверь. Она открыла с таким видом, какой бывает в сериалах у женщин, когда их любовники удирают через изгородь за домом.

— Да? — Линда смотрела на меня сквозь свои толстые стекла.

— Я… Извини, пожалуйста, за занавеску для душа.

— Все нормально.

— Я… Я куплю новую или еще как-то…

— Все нормально.

Играть с ней в гляделки я не собиралась и потихоньку отступила назад, чувствуя себя довольно гадко. Затем вернулась в спальню со стаканом молока. Алекс все еще пребывал в бессознательном состоянии; под глазом у него сияли все цвета радуги.

— Алекс! — зашипела я. — Алекс, проснись! Я боюсь своей необщительной соседки. Кажется, она задумала зарубить меня топором. И оставить здесь, чтобы меня не могли найти три недели.

— Пфа!

Алекс попытался открыть глаза и обнаружил, что сделать этого не может. Наконец он сфокусировал взгляд на стакане молока и тотчас позеленел.

— Нет! Не блевать! — Я отдернула стакан. — Еще раз!

Глаза Алекса плавно закрылись, и он отключился снова.

Великолепно, сказала я себе. Застряла между бессловесной психопаткой и бесчувственным роботом.

Надо было убираться из квартиры. И конечно же, следовало выяснить, что случилось с Фран. Я решила, что лучше не звонить, а просто пройтись, подышать заодно свежим воздухом и разогнать похмелье. Натянув джинсы и пару первых попавшихся свитеров, я вышла навстречу морозному дню.

Фран жила в полумиле от меня. Ее комнатушка была белая, чистая и совершенно пустая. Это вовсе не заморочка дизайнера: у Фран не было воображения, это место она ненавидела, потому и жила, в сущности, у меня. Пускай дом был полон психов, но это хоть какая-то компания. По дороге я приняла спасительную порцию диет-колы, пока меня саму не стошнило от молочного передозняка. И пивного, надо полагать. Парадная дверь, как водится, была открыта, и я поднялась по лестнице.

— Йо-хо! — закричала я, колотя в дверь. — Вставай и сияй, солнышко! Есть много о чем посплетничать, особенно вам, мисс Трусики!

Внутри послышался шум, там явно кто-то двигался.

— Открывай! — нетерпеливо крикнула я. — Я хочу все узнать про вас с этим тощим маленьким говнюком и рассказать тебе о Фрейзере, Энгусе и обо всем!

За дверью снова зашумели, — кажется, кто-то пытался натянуть штаны, потерял равновесие, некоторое время прыгал, а потом повалился на пол.

Тут до меня дошло, что Фран вполне может находиться там не в одиночестве. Я попыталась припомнить, что стало с Джонни Маклоклином после того, как он вернулся в бар. Черт! Он наверняка улизнул сюда! Только бы он не расслышал, как я назвала его говнюком! А ведь Фран даже не знала, что он женат. Или это… Тьфу ты, я ведь так и не выяснила, куда подевался Чарли. А вдруг ей снова приспичило «затрахать его до смерти» — вот она, наверное, разозлится. Здорово! Женатый мужчина или самовлюбленный наглец — ничего себе выбор.

Я наклонилась к двери:

— Гм… Хочешь, я уйду и вернусь чуть погодя?

Слишком поздно: Фран уже распахнула дверь, измученная, в мужской рубашке и в полотенце, обмотанном вокруг талии. Я скривилась.

— Могу уйти, не проблема.

— Привет, Мел, — с трудом выговорила она. — Нет, по-моему, все в порядке.

Фран оторвала руку от косяка, я вошла в темную, душную комнату — и увидела Энгуса, застенчиво проверяющего, застегнута ли у него ширинка.

— О-о…

Мы уставились друг на друга. Энгус побагровел.

— Привет! — весело сказала я и прожгла Фран взглядом.

— Привет, — промямлил Энгус и притворился, будто смотрит на часы. — Э-э… Я, пожалуй, пойду… Я сказал Фрейзеру, что… гм, помогу ему выбрать галстук.

Я медленно кивнула. Мы стояли как вкопанные, пока Фран не сообразила, что надо вылезти из его рубашки. Энгус буквально вырвал рубашку у нее из рук и застегнулся со сверхзвуковой скоростью.

Фран, ничуть не смущаясь, стояла в лифчике. В какой-то момент у меня создалось ощущение, что она пожмет Энгусу руку и сердечно поблагодарит за визит.

Заикаясь, Энгус попрощался и молниеносно исчез. Я выждала мгновение и развернулась к Фран:

— Это еще что за черт?!

— Брось, Мел, не из-за чего так белениться.

— Кто это беленится? Я? Это я, выходит, поимела двух парней за восемь часов?