Но если бы не Гарри Таннер, девочка так и осталась бы неучем. Она очень недолго посещала брайтонскую школу. Там ей было скучно. Дядюшка занялся ее образованием сам и особенно преуспел в литературе. А живя в течение года в Париже у тетки, девушка усердно посещала музеи, совершенствовалась во французском языке и серьезно занималась музыкой с известными педагогами. На вопрос: «Кем быть?» — Стелла ответить не успела. В 17 лет она безоглядно влюбилась в Патрика Кэмпбелла, который был старше ее на три года, и вышла замуж. Чувства были настолько сильны, что девушка не заметила, насколько новоиспеченный муж похож на ее легкомысленного отца. Беспечный молодой человек любил цветы и птичек, коллекционировал бабочек, хорошо пел и танцевал — не слишком много достоинств, чтобы создать семью. Через три года, когда иллюзии растаяли, на руках миссис Патрик Кэмпбелл были двое маленьких детей — сын Бео и дочь Стелла — и неприспособленный к жизни муж, который твердо решил, что удача ожидает его не где-нибудь, а в южных странах — колониях Англии. Многие годы она получала от супруга письма: то наивно-восторженные, то жалобно-беспомощные. Но если он мог позволить себе «искать удачу», то Стелле пришлось много и тяжело трудиться, чтобы содержать себя, детей, а заодно и высылать деньги Патрику на его очередные «прожекты» разбогатеть. Муж регулярно писал то об охоте на гиппопотамов (вот радость детям!), то о разработке алмазных шахт, лишь изредка вспоминая, что жена пытается выжить в одиночку: «Что я за животное: оставил тебя одну сражаться со всеми испытаниями и невзгодами». Стелла оказалась на удивление стойкой, мужественной и любящей женщиной. Она годами ждала своего Патрика. Ее близкие друзья говорили, что она отдала себя без остатка — всю свою любовь, нежность, сострадание, понимание и боль — мужу и от нее осталась одна великая актриса.

Финансовые проблемы заставили Стеллу искать заработка. С ее внешними данными, прекрасным голосом, музыкальным чувством слова и врожденным артистизмом у нее был один путь — на сцену. Дебют в 1886 г. состоялся совершенно случайно. Кто-то из знакомых уговорил ее заменить заболевшую актрису в любительской постановке. После нескольких спектаклей в 1888 г. Стелла заключила контракт и дебютировала на профессиональной сцене в Ливерпуле в комедии «Холостяки». Условия договора показались ей просто сказочными. В жизнь вошла сумятица постоянных разъездов. Стелле пришлось обратиться за помощью к дяде, чтобы он позаботился в ее отсутствие о матери и детях. Многочисленные родственники были не в восторге от ее затеи. Парижская тетя писала с негодованием: «Ты совершила безумный поступок: тебя ждут стыд, унижение от того, что ты выставляешь себя на позор перед добропорядочными людьми». Но Стелла не унывала и не отказывалась ни от каких ролей: выступала во всех жанрах, пела куплеты, играла в пантомимах.

Как актриса, Кэмпбелл сразу же обратила на себя внимание. Притягательность красоты лица и фигуры, незаурядное оригинальное дарование и какое-то тревожное обаяние несла она на сцену. Но главное, была искренна в каждой роли и серьезно относилась к любой пьесе. Она нравилась зрителям. Стелла вспоминала о дебютных выступлениях: «Когда я вышла впервые на сцену, то почувствовала, будто зрители очень далеко от меня и надо непременно дотянуться до них, приблизить их к себе». Это желание и стало основой ее драматической неповторимости. Но вхождение в «актрисы» было для нее большим испытанием. Отсутствие профессиональной школы оборачивалось огромным перерасходом сил. Стелла играла 8–9 раз в неделю, утром и вечером. Свободные от выходов на сцену дни были заняты утомительными переездами. Как-то она тяжело заболела и потеряла голос. Речь вскоре восстановилась, но петь, как прежде, Стелла уже не могла. Даже будучи прославленной актрисой, она работала с такой же нервной и физической отдачей. К тому же, совершенствуя свое мастерство, миссис Кэмпбелл обнаружила в себе стойкость характера и большую внутреннюю силу. Тяжело приходилось тем, кто пытался противостоять ей в работе. Характер Стеллы стал неуравновешенным. Вспышки гнева и «капризы» во время репетиций обрастали легендами. Ничто и никто не могли помешать ей сыграть роль так, как она ее чувствовала и видела.

Три года колесила Стелла по стране. 1 августа 1891 г. состоялся ее дебют в Лондоне в мелодраме «Зов трубы». Во время премьеры случился казус. Стелла в роли Астреи — покинутой мстительной, полубезумной женщины — вышла на сцену и почувствовала, как к ее ногам падает юбка. Ничуть не смутившись, она подхватила ее и весь акт играла, придерживая рукой. Сила магнетического воздействия на зрителя была такова, что все было принято как должное. Никто даже не хихикнул. Ее эмоциональная, нервная игра была совершенной.

Спустя два года «миссис Пат», как ее прозвали лондонцы, стала одной из самых модных и популярных актрис английской сцены. Роль Паолы во «Второй миссис Тенкерей» Пинеро была первой звездной ролью актрисы. Она раскрыла в героине пьесы такие глубины, которые тревожили и притягивали внимание зрителей трагизмом звучания. Бернард Шоу, внимательно наблюдавший за триумфальным взлетом Кэмпбелл, утверждал в одной из критических статей, что своей игрой Стелла сумела «бог знает в какой раз растрогать зрителя». Но спектакль получился настолько совершенным благодаря «вредному» характеру актрисы, идущей в трактовке роли наперекор идеям автора и режиссера. Они были вынуждены во всем согласиться с ней. После триумфального успеха этой постановки Стелла каждую роль репетировала самостоятельно, чтобы раскрыть в образе то, что почувствовала стихийно, на подсознании. Особенно хорошо ей удавались роли женщин с «трещинкой» в сердце. Но оказалось, что ее сценическое дарование глубоко специфично и то, что прекрасно воспринималось зрителем в спектаклях современного репертуара, давало сбой в классике.

Быть звездой английской сцены и не играть в пьесах Шекспира — немыслимо. Стелла проявила на редкость субъективное трактование драматургии прославленного автора. В ее Джульетте (1895 г.) проглядывало что-то греховно-притягательное, завлекающее, по-итальянски экспансивное, но в глазах жил страх и беспокойная обреченность. «Актриса изображала настроение, а не страсть», — констатировал Шоу. Такая Джульетта ему понравилась, покорила грацией движений, виртуозностью владения телом и голосом. Стелла даже музыку шекспировских строф передавала по-своему. И привычно мягкую, изящную Офелию (1898 г.) Кэмпбелл играла на критической ноте гибели человеческого разума. Это был надрыв чувств, настоящий разлад душевных сил. Только голос Шоу противостоял общей нелицеприятной критике: «Патрик Кэмпбелл с присущей ей смелостью, которая несносна, когда актриса делает неверные вещи, на этот раз сделала верную вещь: она представила Офелию по-настоящему сумасшедшей». В роли леди Макбет (1898 г.) она попыталась заворожить зрителей неразделимостью любви, коварства и искусительства. Ее вновь не поняли. В общем, шекспировской актрисой Стелле стать не удалось: она была слишком современна, эффектна и экстравагантна для классики.

Зато в очередной пьесе Пинеро «Знаменитая миссис Эббсмит» (1895 г.) она выплеснула такую экспрессивность, стремление довести человеческие страсти до накала, что успех был оглушающим. Доверяясь своей интуиции, «она властно отбрасывает в сторону пьесу и своей игрой окончательно вытесняет автора и этим спасает его от провала. Она создает иллюзию жизни и заставляет нас испытывать самые разнообразные и волнующие чувства. Мы верим, что ее прекрасные безумные глаза действительно устремляются в загадочное прошлое, что ее трепетные раскрывшиеся губы предвкушают близкое будущее, что тонкая игра ее рук и напряженная сдержанность тона вызваны загадочным настоящим. Конечно, мы ждем: вот-вот родится великая трагедия!» — писал Б. Шоу, признавая миссис Кэмпбелл «гениальной актрисой».

Столь пристальное внимание к Стелле со стороны прославленного драматурга, театрального критика и публициста было связано не только с ее профессиональной деятельностью. Как женщина, она глубоко запала в его душу и сердце. Конечно, в первую очередь она потрясла его как актриса. Он капитулировал перед ее талантом и признал, что стоило Стелле на сцене «сверкнуть глазами», как тут же «все нормальные мужчины лишались способности правильно оценивать художественные достоинства этого произведения». Шоу называл это воздействие «трагическим ослеплением». И хотя сам не причислял себя к «нормальным мужчинам» и заводил «театральные романы» в виде многолетней переписки с актрисами Эллен Терри, Флоренс Фарр и другими, но «эпистолярная любовь» с «беломраморной красой» — Стеллой Патрик Кэмпбелл — в его жизни и творчестве заняла совершенно исключительное место.