Через год ее «трудоустройством» вновь занялся отец. Но богатый фабрикант из Тасе был настолько скуп и капризен, что она вскоре «уволилась по собственному желанию». Бездушный отец тут же перепродал ее цыганам. Странствуя по Франции с кочевым табором, Альфонсина усовершенствовалась в любовных изысках, присовокупив к своим знаниям цыганские страсти. Добравшись до Парижа, цыгане отдали ее в обучение к модистке. Жалкие гроши, которые она зарабатывала иглой, не шли ни в какое сравнение с доходами от ночных похождений по злачным уголкам столицы. Студенты и мелкие чиновники без сожаления расставались с деньгами: ночь, проведенная с Альфонсиной, того стоила. Девушке нравились эти мимолетные романы с юными, ею выбранными кавалерами.
Шестнадцатилетняя красотка приглянулась и состоятельному владельцу ресторана «Пале-Ройяль». Мсье Нолле решил, что такой «жемчужине» нужно и достойное обрамление: поселил Альфонсину в небольшой, но хорошенькой квартирке, приодел и решил вывести в свет. Почти сразу он был вынужден расстаться со своей пассией. Герцог Аженор де Гиш, элегантный молодой лев из Политехнической школы, был в восторге от своего «приобретения». За три месяца он истратил на Альфонсину десять тысяч франков, и когда она вошла в знаменитую «инфернальную ложу» Оперы, у мужчин перехватило дыхание. Грациозная, как лань, с тонкими чертами лица и точеной фигуркой, Альфонсина вызывала зависть: мужчины завидовали герцогу, а женщины — ее совершенной красоте. Самые элегантные дамы полусвета Алиса Ози, Лола Монтес и Атала Бошен вынуждены были признать, что появилась соперница, равная им.
Вот и сбылись мечты деревенской девчонки: дорогие наряды, меха, драгоценности, мужское внимание и преклонение. Однажды она откровенно призналась знаменитой французской актрисе де Жюдит: «Вы хотите знать, почему я продалась? Потому что честный труд никогда не дал бы мне той роскоши, к какой я так стремилась, которой так жаждала. Что бы вы там не думали обо мне, я никогда не была ни алчной, ни корыстолюбивой. Мне лишь хотелось узнать, как живут люди высшего общества…»
Альфонсина чувствовала себя достойной этой жизни, полной услады, круговорота светских развлечений, дорогих апартаментов с мебелью в стиле «ампир» и богатых поклонников, которые обеспечивали ей блистательное будущее. Юная, но необразованная красавица с непостижимой скоростью переняла от своих мужчин светские манеры и изысканную речь и теперь ей, как даме полусвета, не пристало зваться плебейским именем. Она страстно мечтала купить себе участок земли в Плесси, близ родного Ноана, и поэтому заранее незаконно изменила не только имя, но и фамилию на дворянскую. Так появилась Мари
Дюплесси — самая знаменитая куртизанка Парижа первой половины XIX века.
Любовь Мари стоила очень дорого. Быстро разорившийся герцог де Гиш вынужден был уступить ее более богатому кавалеру. От виконта де Мериль она забеременела и, чтобы не смущать общество своей испорченной фигурой, почти год прожила в Версале, в стороне от светских развлечений. Мари родила мальчика и, веселая и беззаботная, вернулась в Париж. Сына забрал к себе де Мериль, будущий префект Бургундии, и больше она о ребенке ничего не знала.
Ее вновь окружили самые блистательные мужчины — Анри де Контад, Фернан де Монгион, Эдуард Делессер и десятки других. Но не только на безделушки тратила Мари заработанные любовью деньги. Лучшие парижские репетиторы обучали ее изысканному французскому, игре на фортепиано, литературе, искусству танца. На полках ее библиотеки рядом с душещипательными романами стояли книги Рабле, Сервантеса, Скотта, Гюго, Дюма-отца, Ламартина и Мюссе. Поэтому никого не удивляло, что в ее изысканно роскошном салоне можно было встретить не только светских львов, но и литературную гордость Франции — Эжена Сю, Роже де Бовуара, Альфреда де Мюссе. Мари неплохо разбиралась в литературе и любила хорошую поэзию. Когда модная куртизанка садилась за фортепиано и исполняла задумчивые баркаролы и волнующие сердце вальсы, ощущалось, как глубоко она чувствует музыку. Поэтому к Мари относились со смешанным чувством уважения, восхищения и жалости, что не обделенная талантами девушка занялась таким ремеслом.
Но другой жизни для себя она не хотела. Уже через три года Мари называли самой красивой и элегантной женщиной Парижа, королевой французских бульваров. «В ней сквозила такая изысканность, которой нельзя научиться, она не утрачивала своей тактичности при любых обстоятельствах, — отмечал в своей книге „Англичанин в Париже“ А. Вандам. — Она никогда не позволяла себе ни одного грубого слова. У Лолы Монтес, ее главной соперницы, не было ни одного друга, у Мари Дюплесси — ни одного врага. Но даже в самых веселых и шумных компаниях она оставалась спокойной, безучастной, часто подолгу молчала, о чем-то размышляла, порой впадала в меланхолию. Она знала, что больна, что скоро умрет, и эта грозная мысль постоянно сверлила ее мозг, лишала радости наслаждения жизни… Ее содержал тогда какой-то аристократ-иностранец, любивший ее как дочь».
Бывший русский посол в Париже, барон фон Штакельберг, познакомился с Мари на водах в Спа, где она лечилась от туберкулеза. Взяв ее на содержание, он проявил себя как поборник нравственности и пообещал пожизненную ренту любого размера, если Мари прекратит заниматься проституцией. Его это, конечно, не касалось. Может, поэтому юная куртизанка распустила слух, что между нею и бароном нет любовной связи, а материальная помощь бескорыстна, так как она напоминает ему рано умершую дочь. Щедрость старца не знала границ: прекрасный дом на улице Мадлен, роскошная двухместная карета, пара чистокровных лошадей, мебель в стиле Людовика XIV, кресла с дорогими гобеленами из Бове, шифоньеры работы Ризенера, севрский фарфор и море цветов… Роскошь, достойная королевы.
Многочисленные поклонники начали называть Мари не иначе, как «Дама с камелиями». Она очень любила все цветы, но тяжело переносила их благоухание. А белоснежные камелии, изящные и хрупкие, как и она сама, издавали легкий аромат свежести. «Ее заточили в крепость из камелий», — тонко заметил французский писатель А. Гуссай. Мари тяготилась обещанием, данным ей барону. Свободолюбивая, порывистая, она привыкла к поклонению и светским развлечениям. Жизнь в золоченой клетке была ей скучна, как и давно надоевший нудный старик, твердящий о добродетели с масляным от похоти взглядом. Респектабельной женщиной Мари стать не удалось. Сила привычки взяла верх. Барон сердился, что птичка ускользнула от него и вновь стала вольной королевой полусвета.
Сентябрьский вечер 1844 г. Мари провела в Опере, как обычно, привлекая к себе внимание сильной половины. Ни одна из красавиц не могла соперничать с ней. Головы мужчин были повернуты к ее ложе, как подсолнухи к солнцу. Заехавший поразвлечься среди смазливых девиц, Дюма-сын был просто околдован. «Она была высокой, очень изящной брюнеткой с белоснежно-розоватой кожей. Головка у нее была маленькая, продолговатые, как миндалины, глаза, казалось, были подернуты голубоватой эмалью, как у японок, только они были не неподвижными, а юркими и живыми, а главное, в них чувствовался гордый взгляд; красные, вишневого цвета губки и прелестнейшие на свете ровные зубки. Вся она напоминала собой хрупкую статуэтку из прекрасного саксонского фарфора. Узкая талия, лебединая шея, поразительное выражение чистоты и невинности во всем облике, байроническая, загадочная бледность, длинные локоны, ниспадающие на английский манер на плечи, декольтированное платье из белого атласа, бриллиантовое колье, золотые браслеты на руках, — все это делало ее царственно прекрасной». Так описал Александр Дюма-сын свой первый восторг от встречи с Мари.
Обворожительная женщина покинула театр в сопровождении брюзжащего барона, не дождавшись окончания спектакля. Дюма-сын с приятелем тут же разыскали знакомую, которая могла бы ввести их в дом к известной куртизанке. Но Мари была не одна, барона заменил «очередной граф». Она выпроводила богача, а молодых людей приняла любезно, веселилась без меры, пила шампанское и даже ругалась, как грузчик. Александр никак не мог понять ее настроения, не мог понять, понравился ли он. Они с Мари были одногодками. Дюма-сын был привлекательным молодым человеком, полным сил и здоровья. Курчавые светло-каштановые волосы обрамляли покатый лоб и аристократическое холеное лицо. Ни единая черта не напоминала, что он внук черной рабыни. Александр одевался с большим вкусом и часто не по средствам, держался надменно и своими неистощимыми, чаще всего колючими остротами веселил одних и доводил до белого каления других. Как и отец, он пользовался популярностью у женщин, но словно бы стеснялся этого. Александр всегда помнил, что был незаконнорожденным ребенком и что Дюма-отец бросил их с матерью и признал его только в семилетнем возрасте.