Аэри придержала коня, догадавшись по тяжелому дыханию гласеня о его переживаниях.

– Твой дар куда больше, чем ты сам позволяешь себе увидеть. Не надо думать о каноне. О силе голоса – тоже не надо. И о том, что ты гласень и тебя учили. Просто закрой глаза и сосредоточься, или наоборот – открой и выбери себе снежинку для наблюдения. Спой мне этот полдень. Не какой-то там чужой, отраженный в канонах и отгоревший сотню зим назад. Свой, этот. Как Ёрра нашел тропу, как мы хотим узнать ответ и как ты пожалел старую вампиршу, у которой болит спина. И что рассердился на меня – тоже.

Нагиал кивнул, прикрыл глаза. Сколько ни твердит ему Арина о свободе звучания, поверить невозможно. Вдруг он оскорбит Адалора или, хуже того, воззовет к Роллу? Ведь канон зачем-то существует! Правда, вампирша ехидно намекала, что весь канон – лишь неполная и плохо переведенная на язык людей часть основ знаний о звуке, присущих ее расе. Прочее либо затерялось, либо осталось непрочитанным. Полная основа как раз и предполагает искусство превращения в звук собственного настроения. И позже, на втором этапе – его изменения. А на третьем – создания… Если поверить Арине до конца, то придется принять и это. Что в ее народе имеются более высокие ступени школы звучания. Именно они дают контроль над людскими массами. Храм же восполняет свою безграмотность особой формой сводов.

Как не верить, если проповеди в семивратном столичном храме куда проще в исполнении и находят больший отклик в душах чад Адалора.

Нагиал так рьяно впился взглядом в снежинку, что та, как ему показалось, вздрогнула и сжалась. Полдень… Настроение у него тревожное, хоть за Ёрру и порадовался от души. Мыслей в голове мало, звучание выйдет коротким и блеклым.

К удивлению гласеня, эхо вернулось богатое и сильно измененное. Леди рассмеялась:

– Вот видишь, когда ты не боишься самого себя и не ищешь за каждым кустом хвост притаившегося Ролла, то можешь и отсылать, и изменять звук, не прилагая ни капли силы. Сегодня я довольна тобой.

– Почему вернулся иной звук?

– Потому что это мы и зовем, в самом общем случае, ответом. Ты полагал, что сомнения твои оправданны, но, судя по звучанию, они ложные. Рассеялись. И вернулась только гордость за Ёрру.

– Не понимаю.

– Но уже делаешь, – отметила Аэри. – Хочешь, я тебе спою полдень и даже добавлю вопрос?

– Что ты спросишь?

– Жив ли он. – Голос Аэри сорвался.

В каменный лабиринт метнулось несколько разрозненных звуков и, к общему удивлению, вернулись сильным многоголосым эхом.

– Ты про одного спрашивала? – усомнился зрец.

– Уже и не знаю. В ответе что-то такое намешано, – нахмурилась Аэри. – Люди, ампари… И еще невесть кто. Никогда не слышала о таких. Знаете, сегодня я больше не рискну задавать вопросы. И запомните, кстати: у нас не принято спрашивать часто. Нехорошо это. Лучше именно отдавать настроение и принимать отклик.

Храм открылся внезапно. Тропа обогнула высокую острую скалу и упала вниз, в ровную чашу каменной долины. Фарнор разочарованно вздохнул. Он ожидал увидеть большое величественное сооружение. С колоннами, узорами, а то и – куда денешься от въевшихся за долгие годы представлений – со здоровенной статуей гнусного Ролла. А здесь что? Невзрачная, в три роста конного, башенка. Круглая, никак не украшенная, серая, с остренькой черепичной крышей… Ни единого окна, ни единой щели. Только ворота, массивные, плотно закрытые.

Расчистить площадку перед ними от каменного крошева, дернины и мусора удалось быстро. Засов предусмотрительный сотник сперва промазал запасенным заранее маслом, затем подергал и пошевелил. Наконец мягко отодвинул, удивляясь тому, как легко скользит и как ладно пригнан этот не работавший сто кип механизм. Дверь открылась тоже без особого усилия.

Аэри подобрала камень, примерилась и разбила им глиняную емкость у стены. Оттуда в желоб потекло масло. Фарнор споро отыскал в вещах кремень, раздул паклю и бросил в желоб.

– Можно входить, – тихо сказала Аэри, глядя в пол. – Только я не знаю, хочу ли прочесть ответ. Вообще-то мы задаем вопрос и затем стараемся сами исправить то, что плохо. Я вот людей учу. Вас.

– Идем. – Ёрра обнял вампиршу за плечи и повел в храм. – Я в такой темноте не вижу ничего. Мне и не страшно. Подумаешь, ответ! Можно еще раз спросить, время-то прошло немалое, все переменилось.

– Не понимаю, – удивилась Аэри, глядя на то, что она описала как многоярусные весы. – Я говорила, что прочесть ответ легко, но я ошибалась…

Нагиал изучал чужой храм заинтересованно. Нагнулся, ощупал полированный каменный пол, покрытый толстым ковром слежавшейся пыли. Разгреб ее, пытаясь рассмотреть рисунок. Подошел к центру единственного помещения храма, изучая углубление, полусферу. Оказалась, в ней находится свободно, без всякой фиксации, вставленная ножка нижнего коромысла. Два шара лежат в ладонях – большой светлый в каменной чаше на коротком плече и малый темный – в лотке на длинном. В коромысле, с некоторым смещением относительно нижней ниши в полу, выбрано новое сферическое углубление. В него упирается очередная ножка, более тонкая, несущая свое коромысло – второй ярус. Над ним – третий, снова со смещением. И как такое может стоять, не падая? Выглядит исключительно шатко, а ведь не шелохнется! Самое невероятное, что все три белые шара сведены в одну линию.

– По-моему, вы сделали все, чтобы не получить положительного ответа, – усмехнулся Нагиал. – Как оно до сих пор не рухнуло…

– Если бы рухнуло, а шары укатились за желоб с маслом, это и считалось бы полным отрицанием, – задумчиво отозвалась Аэри, обходя сооружение в третий раз. – Не понимаю! Они словно приклеенные стоят. Отчетливо указывают на полное и окончательное решение. Тройное. Мы с вами будем жить в мире. Демоны уйдут. И вот – мир станет больше. Это совсем уже невозможно! Мы ведь просто указали нижним ярусом, что скоро намереваемся покинуть Дарлу, что уходим за море, смирились с утратой родины, и это данность. А шар занял положение, означающее новые горизонты. Хотя их нет.

– Угодить упырю нельзя, верное присловье, – прогудел Ёрра. – Что тебя беспокоит? Все удачно, глаже ровного! Но ты кипишь, как варево под крышкой.

– Ответ называется! – расстроилась Аэри. – Я и тогда говорила: ни к чему богов беспокоить. Все равно без пользы… Но здесь и здесь, как я понимаю, содержится намек на внешнюю помощь. Нет, я не могу это толковать. Идемте.

– Не может, а толкует преизрядно, – снова не смолчал Ёрра. – Я тоже рассмотрел. Хорошее место. И стрелочки сходятся на свете Адалора, белом и чистом. Все будет успешно. Поехали, Фарнор. Занятно мы прогулялись.

– Завтра вернусь и зарисую, – пообещал самому себе Нагиал. – Необычно выглядит. Глядишь, еще пригодится Гармониуму.

– Вместе съездим, – как о решенном, коротко подтвердил Фарнор.

Аэри не обратила на слова сотника особого внимания, еще раз пристально всматриваясь в положение камней. Сомневаться в столь удивительном ответе нельзя. Но принять его еще сложнее. Ампари ушли, малочисленные и утомленные войнами, непониманием и предательством. Люди утратили часть знаний и единство, находятся на грани внутреннего конфликта. Демоны вот-вот вернутся в мир, лишенный защиты. Ее сыновья на грани гибели… Где же надежда?

Глубоко в ее усталой душе, как бы леди ни усмиряла и не одергивала себя, всегда жила эта самая надежда. Упрямая и неистребимая, уцелевшая вопреки всему. Теперь, когда ей впервые позволили показаться на свет, – испуганная и бледная, как не знавшее солнца растение.

Всю обратную дорогу Аэри проделала молча. Съела полезную кашу, жидкую и не слишком вкусную. Пожелала хорошо отдохнуть своим спутникам и ушла в отведенную для нее комнату. Просторную, теплую, лучшую. Уже засыпая, леди согласилась с самой собой. Признала, что прятаться в замке Даннар было куда труднее. Убеждать старого грифа в собственной полезности, туманить сознание случайных людей, заподозривших ее природу. Каждый день бояться за сына… Ждать неизбежного: такой вот охоты, которая обязательно придет. Рано или поздно. И станет, кто бы мог предположить, не крушением ее надежд, а началом нового пути.