Янвиллем ван де Ветеринг

Япония. Год в дзен-буддийском монастыре

Глава 1

Ворота монастыря, курица, продавец лапши

Ворота монастыря в Киото, духовной столице Японии. Если Токио — фактическая столица, то Киото — город священный, священный настолько, что американцы его не бомбили после обещания японцев удалить из города все зенитные орудия. В Киото восемь тысяч храмов, почти все буддийские. Я в одиночестве стоял у ворот одного из таких храмов, дзенского монастыря. Мне двадцать шесть лет, я опрятно одет, вымыт и выбрит, я пришел сюда, чтобы стать монахом или послушником. Жаркое летнее утро 1958 года. Я поставил на землю чемодан, в котором лежали только одежда, книги и туалетные принадлежности. Такси, на котором я сюда добрался, уехало. Передо мной серые отштукатуренные стены, футов шесть высотой, покрытые сверху черепицей из серой обожженной глины. За ними видны сосны с красивой кроной. Заботливые и умелые руки ухаживают за ними, обрезают ветви. Чуть дальше высится крыша храма: вершина плоская, бока покатые, с резко загнутыми вверх краями.

Я приехал в Японию несколько дней назад. Голландский корабль, на котором я прибыл из Африки через Бомбей, Сингапур и Гонконг, бросил якорь в Кобэ.

Никаких адресов, никаких знакомых, никаких рекомендательных писем. Денег у меня на три года умеренной жизни с редкими вспышками экстравагантности. Я не остался в Кобэ, а сразу же отправился в Киото (час езды на поезде). Я увидел зеленые японские поля зеленее лугов Голландии. Они пестрели серыми рекламными щитами. Я не мог их прочесть, и это делало картину сюрреалистичной. Я разглядывал попутчиков. Мужчины в старомодных европейских костюмах и белых рубашках, большинство без галстуков. Женщины в кимоно, маленькие и покорные, но с блестящими, любопытными глазами.

По-видимому, смотреть на меня было любопытно, так как они прикрывали рты ладошками, опускали взгляды и хихикали. Самый обычный по европейским меркам, здесь я оказался гигантом. Гигантом, пришельцем, редким созданием. Студент в форме, будто сошедший с фотографий времен Первой мировой войны, обратился ко мне на плохом английском. Турист ли я? Да, турист.

— Моя страна красивая, — сказал он.

Да, я заметил. Разговор прервался. Мы улыбнулись друг другу. Он угостил меня ароматной сигаретой. Я снова выглянул в окно.

Мне говорили, что Киото — это город храмов. Храмов и монастырей, таинственных, хранящих загадки, полных мудрости. Именно это я и искал. Мудрость, умиротворенность, безмятежность. В каждом монастыре есть ворота, дверь, вход, через который впускают тех, кто ищет мудрости, при условии, что ищущий искренен и честен.

Я стоял и смотрел на ворота. Небольшого размера деревянная конструкция в классическом китайском стиле, искусно сработанная черепичная крыша, множество украшений. Массивные створки были распахнуты.

Я оглянулся на улицу перед монастырем и обнаружил, что уже не один. У моих ног ходила курица, деловито высматривая в песке еду. Издалека приближался какой-то мужчина, толкавший перед собой тележку. Ветер донес запах жареной лапши. Мужчина вертел деревянную трещотку, и ее звук приподнял бы мне настроение, если бы я не думал о воротах. В монастыре никто о моем приезде не знал. Вчера я заночевал в небольшой гостинице. Швейцар говорил по-английски, и я спросил у него адрес действующего дзенского монастыря, в котором можно было бы изучать дзен. Он посмотрел на меня с удивлением: такие монастыри не были открыты для посетителей. Почему бы мне не отправиться туда или сюда: там сады и статуи, которыми можно полюбоваться. Если я захочу, он найдет мне проводника. Здесь любят свой город, и проводник показал бы мне множество достопримечательностей. Но я хотел изучать дзен.

Швейцар так и не понял меня. Он решил, что мне надо побеседовать с дзенским наставником, что я — журналист, собирающий материал для статьи. Мысль о моем желании поселиться в монастыре и стать монахом оказалась выше его понимания. Тем не менее я получил у него адрес и объяснения, как туда добраться.

Его объяснения оказались замысловатыми, и потому я взял такси. И вот я здесь. Продавец лапши подошел ко мне. Он остановил тележку и вопросительно глянул на меня. Я кивнул. Он принялся накладывать в миску лапшу и овощи. Очень приятный запах! Продавец замешкался, потом протянул мне пару палочек для еды, ложки у него не было. Я понятия не имел о цене и вручил ему пригоршню мелочи. Он легонько присвистнул и взял с моей ладони несколько монет, что-то около шести пенсов. Увидев, что я умею есть палочками, он облегченно улыбнулся и поклонился. Потом бросил немного лапши на землю, и курица набросилась на нее, словно это червяк. Мы оба рассмеялись. Да, подумал я, люди здесь, кажется, благодушные. Стоит, наверное, попытаться. И я качнул большой колокол из позеленевшей бронзы, который висел под крышей ворот. Продавец лапши торопливо поклонился мне и куда-то заспешил со своей тележкой. Позднее я узнал, что колокол был священным и пользовались им только во время религиозных церемоний, а от посетителей вовсе не требовалось шумно заявлять о своем приходе. Вот он, этот момент, ради которого я порвал с прежней жизнью и приехал сюда. Начало новой жизни, которую я с трудом себе представлял. Торжественный момент. Я — новорожденный, чистая страница. Радуясь и волнуясь, я вошел в сад и увидел монастырь во всем его великолепии, не огражденный стеной. Монастырь выглядел спокойным, погруженным в глубокое умиротворение. Казалось, он вырос из земли как часть сада, сада без цветов, но с камнями, кустами, деревьями и аккуратными ровными дорожками. И везде мох — множество разновидностей мха, от светло-серого до темно-зеленого. Спокойные, мирные тона. Впрочем, монах, шедший мне навстречу, вовсе не казался мирным. Трудно было признать в этом привидении своего современника. Нелепый гном в сандалиях на дощечках, благодаря которым он стал на два дюйма выше. Одет в черное платье, затянутое белым поясом так, что ноги были обнажены до колен. Его можно было принять за женщину, прачку или уборщицу, которую оторвали от корыта или тряпки. Монах быстро приближался ко мне, и его широкие рукава энергично развевались во все стороны. Голова гладко выбрита, а улыбка, убежище взволнованного японца, отливала металлом, поскольку зубы его были серебряными.

Не дойдя до меня нескольких шагов, монах остановился и поклонился. Его поклон заметно отличался от тех, к которым я привык. Японцы приветствуют вас поклоном, обычно делают это быстро и машинально. Спина согнулась на миг и тут же приняла прежнее положение. Но этот поклон был очень церемонным. Монах прислонил руки к бедрам и переломился в поясе так, что руки скользнули ниже колен. Я, как мог, скопировал его поклон.

— Добрый день, — сказал монах по-английски. — Что вам угодно?

— Я хотел бы встретиться с вашим настоятелем, — ответил я. — Хочу узнать у него, можно ли мне здесь пожить.

Я говорил медленно и четко, но он, по-видимому, не понял. Я показал на чемодан, затем на храм. Он следил за моим указательным пальцем, по-прежнему не понимая. Мы несколько секунд молча глядели друг на друга, затем он сделал знак следовать за ним.

На крыльце храма он указал на мои ботинки, и я снял их. Потом он кивнул на статую Будды, которая виднелась в открытых дверях храма, сделанных из деревянных планок и бумаги. Я поклонился Будде точно так же, как поклонился мне монах. Мы оба поднялись по деревянным ступеням, и монах провел меня в зал, где оставил одного. Чтобы войти туда, ему пришлось открыть две двери. Двери были раздвижными, они двигались между двумя деревянными решетками. Каждый раз он опускался на толстые циновки, которые лежали на полу, почтительно открывал дверь и повторял эту церемонию с другой стороны двери, закрывая ее. Я — на священной земле. В зале не было стульев, и я расположился в неудобной позе на полу. Мне хотелось курить, но нигде не было пепельницы, и я счел неприличным курить в такой обстановке, если тебе не предлагают. За мной была ниша, сделанная из некрашеного неструганого круглого дерева, из каких-то гладких и тонких стволов или толстых веток. В нише стояла статуя какого-то японского или китайского монаха, медитирующего в позе двойного лотоса [1].