А от коренных жителей сохранились лишь форма жилищ крестьян, названия рек, гор, селений, растений и животных да тысячи слов в современном языке — куда больше, чем самих индейцев, — добавила она. — Кстати, знаете, как называется фирма, которая обслуживает в здешнем порту ваше судно?

— «Мамбисас», — сказал всеведущий комсорг Жора.

— Правильно. Это слово было боевым кличем индейцев.

Когда они шествовали по авениде Пинта, она процитировала апостола кубинской революции Хосе Марти:

— «Самым счастливым будет тот народ, который лучше всех обучит своих детей...» Когда первого января пятьдесят девятого года бородачи Фиделя вступили в Гавану и жители просили у повстанцев автографы на память, многие разводили руками: они не умели писать.

— А нынешний лозунг Кубы: «Чтобы быть свободными, надо быть образованными!» — вставила Хозефа и повела плечом с голубым треугольником бригадистки, подшитым к погончику.

Лаптев, выбрав момент, когда Лена отъединилась от группы, спросил ее:

— Ты счастлива?

Она удивилась:

— На такой вопрос можно ответить лишь в двадцать. — Задумалась. — Не так это просто — оторвать себя от всего... И столько повседневных проблем. И быт, как говорится, заедает...

Он подумал: т а  Лена не сказала бы ни одного этого слова.

Она спохватилась:

— У меня крепкая семья, интересная работа. А дочь! — горделиво посмотрела на Хозефу. — Мы дружим.

«Не та Лена... Другая. Деловита. Погружена в заботы семьи. Раздобрела... Что-то приобрела, наверное. Но уже не представить ее с голубой лентой в пшеничных волосах... — Оборвал себя. — Почему я так требователен к ней? Тоже мне, юноша! Поглядел бы на себя со стороны, пенсионер...»

Экскурсия по Гаване была вчера. На сегодня Лена оказалась занятой — операции в больнице. Поэтому опеку над Андреем Петровичем и его командой взял Росарио.

Не полагаясь на его пунктуальность — испанцы не знают цены времени, — Лаптев с утра пораньше поехал к Эрерро на службу.

В противоположность вчерашнему было ветрено. С Атлантики порывами налетал влажный солоноватый бриз. Насколько хватало глаз, от самого горизонта, он трепал море, разбивал волны о Малекон, выметал улицы, рвал голоса дикторов в репродукторах. Растрепанная и гулкая, Гавана под этим ветром была похожа на мучачу — озорную девчонку с огромными глазами.

На площади Революции, у вонзающегося в небо пятигранного обелиска — памятника Хосе Марти, вдоль которого тянулись каменные трибуны, радисты опробовали микрофоны. По площади гулко разносилось:

— ¡Uno! ¡Dos! ¡Tres!.. ¡Uno! ¡Dos! ¡Tres!.. [19]

Лаптев понял: идут приготовления к митингу.

На краю площади, напротив обелиска, возвышался тысячеоконный квадратный небоскреб. По фасаду его были натянуты портреты Карла Маркса и Ленина. Не так давно в небоскребе располагались министерства Батисты. Сейчас у стеклянного вестибюля сидели на стульчиках девушки-милисианос с самозарядными винтовками на коленях. Лифт вознес Андрея Петровича на восемнадцатый этаж. Ветер и здесь гулко хлопал дверьми, сотрясая дом. В кабинете Росарио были полированные столы, кресла, обтянутые мерцающей зеленой кожей, белые телефоны и неработающий эр-кондишн. А над столом его красовалась табличка: «Говори короче — мы отстали на 58 лет!» Вот уж что не свойственно кубинцам, как и всем латиноамериканцам, — так это говорить коротко. Лаптева озадачила и Цифра:

— Почему — пятьдесят восемь?

— Ровно столько хозяйничали на Кубе янки.

Океанский бриз гудел и в кабинете, колебля жалюзи окон, вороша на столах бумаги.

Росарио сам, видимо, решил придерживаться энергичного лозунга над столом — поднялся, затянул ремень на животе, поправил кобуру:

— Нас ждут в народном имении в Пинар-дель-Рио. Поехали!

— Это далеко? Мы должны обернуться к вечеру — готовимся к отходу.

— Нет проблем!..

Отечественный, львовский, взятый в управлении порта автобус осваивал живописнейшую дорогу. Поехал даже боцман Храпченко. Комсорг Жора дирижировал, одессит Саша бренчал на гитаре. Все дружно пели.

Росарио, держа микрофон у губ, исполнял роль гида.

Шоссе оторвалось от моря, и теперь по обеим сторонам тянулись невысокие горы с возделанными по склонам полями, на границе земли и неба ровняли строй белоствольные королевские пальмы, а вдоль дороги, в кофейнях-кантинах, восседали на стульчиках перед стойками мужчины в широкополых шляпах.

Дорога — именно она создает представление о стране. Первое впечатление, которое остается самым ярким. Разве не запомнил Лаптев на всю жизнь ревущий грузовик с ящиками снарядов в кузове и испанца, метнувшего в Лену золотое ядро апельсина?.. Странно... Образ той гибкой девчонки с растрепавшимися волосами не желал совмещаться с нынешней Леной.

Андрей Петрович прислушался к голосу гида. Росарио рассказывал:

— Куба — это материк в миниатюре. На острове есть почти все, что характерно для обширных континентов: горы и равнины, леса и саванны, реки и озера, болота и пустыни. Год здесь не делится на привычные весну, лето, осень, зиму, а разграничен на два сезона: сухой, с декабря по апрель, и влажный — все остальное время. Кубу отличает постоянство температур. Средняя январская равна двадцати одному градусу, средняя августовская — двадцати восьми, а среднегодовая — двадцати четырем.

— Посмотрите налево! Посмотрите направо!.. Обратите внимание на цвет земли. Нет, это не битый кирпич — это матанса, краснозем, самая богатая почва в мире. Она так плодородна, что практически неистощима. На Гаити, в Перу и на Ямайке сахарный тростник дает урожаи три-четыре года, а здесь — восемь и десять лет. Есть плантации, где его посадили и сто лет назад. С той поры только и руби в сафру — срубил, жди следующего урожая. Представьте себе, если бы так можно было выращивать хлеб — не сеять, а лишь жать? Учтите к тому же еще и то, что кубинский тростник — самый сладкий в мире.

— Я читал, сахарным тростником одарил Кубу Христофор Колумб? — продемонстрировал свою эрудицию Жора.

— Совершенно верно, он завез это растение на Большие Антилы с Канарских островов, — подхватил Эрерро. — К середине прошлого века тростник стал здесь монокультурой, сама же Куба превратилась в главного поставщика сахара на мировом рынке. Однако этот дар природы оборачивался для кубинцев бедой: народ был чуть ли не самым нищим на всем свете, потому что все доходы от сахара заграбастывали янки.

Парни слушали внимательно. Молодец, Росарио, продолжай в том же духе!..

— И первым же своим декретом революционное правительство провозгласило закон об аграрной реформе. Вспомните один из первых декретов вашей революции... — Эрерро щедро повел рукой. — Теперь вся земля Кубы принадлежит народу. Фидель сказал: «Наша революция — это социалистическая, демократическая революция обездоленных, совершенная обездоленными для обездоленных». И тысячи кубинцев аплодировали его словам и кричали: «Вперед и вперед! А кому не нравится, пусть примет слабительное!»

Матросы захохотали.

Через час они достигли цели своего путешествия.

— И вот теперь, друзья, вы уже можете увидеть, что приносит обездоленным аграрная реформа. — Росарио первым вышел из автобуса, жестом хозяина пригласил за собой гостей. — Это народное имение Лос Пинос. Прежде все земли принадлежали сыну Батисты. На плодородных участках он разбил плантации тростника, а крестьян вытеснил в болота.

Поселок народного имения напоминал маленький город. Вдоль асфальтированной дороги, обсаженной молодыми деревьями, поднимались новенькие двухэтажные коттеджи. В распахнутых окнах появились женщины. Высыпала детвора. Здесь еще не привыкли к экскурсантам.

Подкатил голубой ободранный «шевроле». За рулем сидел молодой человек в шляпе ковбоя. Хлопнул дверцей. Расправил плечи. Смуглое лицо, обрамленное смоляной курчавой бородкой. На мягких сапогах — шпоры. Лаптев перевел взгляд на Росарио и снова посмотрел на юного кубинца: будто копия пикадора тех далеких испанских дней!..