Я уже упоминал о здоровой супружеской чете, живущей на Гуахаме,— родоначальнице шести поколений. Дон Луис де Торрес, сам дедушка, приходился им внуком; к шестому поколению вела другая линия.
В Перу, откуда дон Хосе де Мединилла-и-Пинеда прибыл на эти острова, он встречался с Александром Гумбольдтом и с гордостью рассказывал, как однажды, когда тому надо было появиться при дворе вице-короля, одолжил ему свою шляпу. Позже в Маниле, столице Филиппин, с давних пор поддерживавшей оживленные связи с Новым Светом, мы часто встречали произносимое с уважением имя нашего всемирно известного земляка и встречали немало людей, особенно из среды священников, гордившихся тем, что знали или видели Гумбольдта.
Я уже упоминал о том, что, идя навстречу пожеланию нашего капитана познакомиться с народными танцами и праздниками островитян, дон Хосе де Мединилла-и-Пинеда приказал устроить оперно-балетное представление при свете факелов. Я сам слышал, как однажды, желая показать нечто необыкновенное, он советовался со своими приближенными и на их возражения ответил: «Но он хочет посмотреть танцы!» Итак, нам показали танцы.
Хорис, наделенный талантом быстро и легко писать акварельными красками портреты, весьма сходные с оригиналом, как-то утром попросил разрешения нарисовать портрет губернатора. Последний тут же пошел переодеться в парадный костюм и вернулся обутый в башмаки с пряжками, кроме того, на нем были шелковые чулки. Хорис же изобразил его только до пояса, запечатлелись лишь эполеты. Это обстоятельство дало злым языкам повод утверждать, что дон Хосе не сможет послать портрет своим родным, для которых он, собственно, и предназначался, поскольку право носить эполеты даровал себе сам.
Наступило 28 ноября — день, когда мы вновь должны были взойти на борт корабля. На прощание я решил подарить несколько пиастров испанцу, прислуживавшему мне в доме губернатора. Но этот человек, незнакомый с нашими нравами, казалось, совсем не понимал, что я хочу. Боясь его обидеть, я сказал, что эти деньги предназначаются para los muchachos(для низших слуг), и лишь тогда он взял их. Ни капитан, ни кто-либо другой из нас не смог вручить чаевые. Однако какая-нибудь вещь, например пестрый платок, какие обычно повязывают на голову, или другое в том же духе, была бы принята с большой благодарностью. На пиастры же здесь они получат только то, что предложит им единственный здешний купец — губернатор.
Мне довелось быть свидетелем трагикомического конфликта между губернатором и нашим капитаном. Первый сделал широкий жест, по законам гостеприимства отказавшись от какой бы то ни было платы за предоставленный «Рюрику» провиант. У капитана были с собой для подарков русские медали, и вручал он их всегда с таким видом, словно они отчеканены в честь нынешней экспедиции. В Агадне, да и во многих других местах, не умеют хорошо читать по-русски. Одну медаль он хотел вручить и нашему благородному хозяину с обычными словами, что «она должна служить напоминанием и т. д.». Но дон Хосе де Мединилла-и-Пинеда совершенно не понял его намерения. Что он вбил себе в голову, не знаю. Короче говоря, он оттолкнул предложенную медаль и упорно отказывался ее принять от возмущенного капитана. С большим трудом мне удалось наконец убедить его взять казавшуюся опасной вещь, и, таким образом, мы выиграли спор.
На Гуахаме я впервые увидел трепанга {205} . Губернатор, по приказанию которого этот ценный продукт моря собирают и отправляют на рынок в Кантоне [Гуанчжоу], сообщил мне много сведений о различных видах голотурий, поступающих на рынок, об их происхождении, о том, как их готовят, и, наконец, о торговле ими. Эти сведения я изложил частично в «Наблюдениях», частично в «Verhandlungen der Akademie der Naturforscher» (т. X, p. II, 1821, с. 353). Он достал мне несколько трепангов — одни были еще живые, другие копченые, в том виде, в каком они поступают на рынок. В берлинском Зоологическом музее есть несколько экземпляров трепангов. Губернатор был так любезен, что откликнулся на мою просьбу дать нам возможность попробовать приготовленное из них блюдо, до которого так охочи китайские гурманы. Но со мной случилось то же, что с одним немецким профессором, который однажды, будучи в картинной галерее, внимательно слушал и старательно записывал ученые объяснения чичероне, а когда вернулся домой и перечитал записи, то ничего в них не понял и был вынужден просить своего спутника объяснить, что же, собственно, было изображено на картинах.
Голотурий следует медленно варить на небольшом огне два раза по 24 часа, поэтому отведать их мы могли лишь на прощальном обеде, который устраивал дон Хосе де Мединилла-и-Пинеда перед нашим отъездом с Гуахама. Я ни разу не был в лесах близ Гуахама, видел их только мельком, издали, и мне хотелось бросить на них прощальный взгляд. Я отказался от обеда и использовал это время для того, чтобы пешком пройтись к гавани и собрать нужные растения. Меня сопровождал дон Луис. (В деле сбора растений Эшшольц вполне мог на меня положиться, а вот я на него никогда.)
Вечером 28 ноября вместе с членами нашего экипажа на борт «Рюрика» прибыло много испанских офицеров. Мы весело провели время, и они остались ночевать. Все, что у меня еще было из мелких скобяных изделий, стеклянных бус и т. п., я передал дон Луису де Торресу и просил его как друга индейцев быть моим душеприказчиком. У Хориса я приобрел большие ножи, которые ему не удалось сбыть, и просил раздать их в качестве подарков от Каду его друзьям и близким на Улле.
Утром 29 ноября 1817 года на «Рюрик» прибыл дон Хосе де Мединилла-и-Пинеда и передал капитану послания для губернатора Манилы. Мы попрощались с друзьями, салютовали капитан-генералу, когда он покидал борт судна, пятью пушечными залпами и троекратным «ура!», и ветер наполнил наши паруса.
От Гуахама до Манилы
Выйдя 29 ноября 1817 года из гавани Гуахама [Гуама], мы взяли курс на север Лусона, чтобы пройти в Китайском море [Южно-Китайское море] между находящимися там вулканическими островами.
1 декабря (координаты: 16°З1' сев. широты, 219°6' зап. долготы) морские птицы принесли нам весть о рифах, которые, согласно карте Эрроусмита {206} , должны были находиться к западу от нас с подветренной стороны. 6-го на «Рюрике» поймали хищную птицу.
«Несколько дней назад,— писал капитан Коцебу,— на судне была обнаружена сильная течь; вероятно, оторвался один из медных листов, и черви, которые во множестве водятся в коралловых рифах, прогрызли дерево». 12 декабря он сделал следующую запись: «Вода в судне прибыла». Заимствую упоминание об этом обстоятельстве из его описания путешествия («Reise», т. II, с. 136). Сам я тогда либо не знал об этом, либо забыл записать.
10-го мы обогнули северную оконечность Лусона между островами Баши на севере, скалами Ричмонд и Бабуянскими островами на юге. 11-го мы увидели главный остров и направились вдоль его западного берега к югу. Мешало встречное течение, но сильный ветер нес судно к намеченной цели. В этот день поймали бониту. Часто встречались летучие рыбы.
Ветер стих. 15-го днем мы оказались у входа в Манильский залив. Телеграф острова Коррехидор сообщил о нашем прибытии. Остров, защищающий вход в красивую бухту, как мне показалось, представляет собой верх частично затопленного кратера. Когда мы плыли вдоль побережья Лусона, нам встретились два парусных судна; здесь их было уже немало.
Наступала ночь, и мы лавировали против восточного ветра, чтобы войти в бухту; к нам подплыла двадцативесельная лодка с офицером пограничной стражи. Он доставил лоцмана, который должен был провести нас в Манилу.
Мы продвигались вперед крайне медленно; оживленное движение судов в бухте свидетельствовало о близости крупного торгового города. Ветер прекратился, и днем 17-го мы стали на якорь. Генерал-губернатор Филиппин дон Фернандо Мариана де Фульгерас прислал двух офицеров приветствовать капитана. Капитан воспользовался случаем п в их лодке отправился на берег, взяв и меня с собой. На рейде стояло восемь английских и американских торговых судов. Губернатор принял нас весьма любезно и обещал предоставить помощь. Та же лодка доставила нас обратно. В этот вечер мы снялись с якоря, чтобы направиться в Кавите, гавань и арсенал Манилы, где нам надлежало ожидать распоряжении губернатора. Однако штиль задержал нас и вынудил снова бросить якорь. Рыбацкие лодки привезли нам на продажу свой улов. Лишь 18-го днем мы прибыли в Кавите. 19-го дон Тобиас, комендант арсенала, получил относящиеся к нам указания. «Рюрик» сразу же ввели в арсенал. Его груз и команду разместили на пустом галеоне {207} ; нам был отведен приличный дом. 20-го мы поселились в нем. Капитан пожелал, чтобы у его дверей стояли часовые, но, не имея права претендовать на почетный караул, согласился на простую охрану. Мы были уже не в Чили, а здесь разбирались в том, что согласуется с европейскими обычаями, а что нет. Вместо желаемого часового появился вестовой, присланный в распоряжение русского капитана, который отослал его, с трудом скрывая недовольство.