1 ноября 1817 года мы впервые сошли на берег. Горькое зрелище являл собой возделанный нами, теперь пустынный клочок земли. Не осталось и сорняков, даже звездчатки {201} , которые свидетельствовали бы о наших благих намерениях. Мы не пали духом при виде того, что неизвестные обстоятельства свели на нет результаты наших первых усилий, и энергично взялись за работу. Сад был засажен еще гуще. Оставив немного саженцев и семян для Ормеда, тех, что было больше, мы раздали друзьям. Каду с лопатой в руках что-то втолковывал, учил, советовал. Мы ели и ночевали на берегу. У нас оставалось еще несколько арбузов; вместе с другими растениями, которые дал капитан, мы распределили их между радакцами, и они поступили с ними так, как сказал Каду. Вечером друзья спели нам много песен, в которых мы услышали наши имена и слова, свидетельствующие о том, что здесь помнят о нашем пребывании.
2-го на берег доставили собак и кошек; первые убежали в лес, а вторые — к людям и тотчас же набросились на крыс, сожрав нескольких; я был спокоен за них: их будущее обеспечено за счет докучливых, подлежащих уничтожению тварей.
Коз и свиней следовало бы увести подальше от наших посадок, переправив на другой остров, но радакцы не решались иметь дело с незнакомыми животными. Вмешался Каду и сделал все, как надо. С этого острова он отправился на Ормед, чтобы позаботиться о тамошнем саде, однако по пути встретил направлявшегося к нам Лаергаса и вместе с ним вернулся на «Рюрик». Старый, добрый друг привез нам плоды хлебного дерева и кокосовые орехи. Он посетовал на то, что мы не остановились у его острова. Вскоре обе шлюпки отправились на Ормед. Я также решил поехать с ними и сел в шлюпку старика. Каду сперва собирался на Отдиа, но последовал за нами. Вечером я посадил сахарный тростник (прежний пострадал от засухи) и приступил к садовым работам. Каду присоединился ко мне. День, проведенный на Ормеде среди этих очаровательных детей природы, в привычной для них обстановке, без принуждения и вмешательства посторонних,— самое яркое и светлое впечатление за все время моих странствий. Жители острова — трое мужчин, женщины и дети — собрались на берегу около уютного костра. Каду рассказывал о своих приключениях, вплетая в них занимательные, хитрые сказки; девушки пели веселые песни о нас, которые сами сочиняли. Старшие, сидя в стороне, отдыхали. Уже было далеко за полночь, а песни и разговоры не умолкали.
Я говорил выше о чистоте нравов и простоте отношений, о трогательной стыдливости и высокой морали островитян. Не об этом ли мечтали последователи Сен-Симона — о таких же омываемых морем садах? Они потерпели крах, пытаясь совершить невозможное, надеясь, что смогут заставить время двигаться по кругу, пока оно не достигнет той точки, у которой их мечты были бы уже осуществлены. Вот один из примеров, иллюстрирующих нравы радакцев. Вечером я сидел в кругу островитян рядом с юной девушкой и разглядывал изящную татуировку на ее руке; я видел узор темно-синего цвета и, казалось, мог ощутить его, прикоснувшись к слегка вздувшейся нежной коже. И, поддавшись искушению, я легко провел рукой по татуировке. Этого не следовало делать! Но как могла девушка выразить свое недовольство промашкой дорогого гостя, незнакомого с местными обычаями и слабо знающего язык? Как могла она пресечь его действия и защитить себя? Сначала я не понял, что же было непозволительного в моем поступке. Но как только песня, которую в это время пели, закончилась, девушка встала, под каким-то предлогом ушла и, вернувшись, села не на прежнее место, рядом со мной, а на другое — возле своих подруг. При этом она держалась так же весело и дружелюбно, как и прежде.
Утром мы посадили растения и посеяли семена, и нам очень старательно помогал Каду. На этот раз я встретил на Ормеде таро и ризофору (Rhizophora gymnorrhiza),причем отдельные экземпляры попадались даже на пустынном рифе Айлук [Крузенштерна]. До сих пор на островах группы Отдиа они мне не встречались. Как только работа была завершена, Каду крикнул: «На корабль!» Мы распрощались с друзьями и подмяли паруса.
О том, что последовало дальше, я рассказал в другом месте (см. «Наблюдения и замечания»: «Познание, какое имеем мы о первой провинции Великого океана», раздел «Радак» {202} ). К тому, что там написано, мне нечего добавить.
Друг мой Каду, ты выбрал лучшую долю; ты расстался с нами, любя нас, а мы заслужили твою любовь, ибо нашей целью было — и мы старались ее достичь — сделать побольше добрых дел для твоей родины. Ты решил и дальше поступать в том же добром духе. Да будет благословен твой труд и да хранит тебя в твоем благом деле тот, кто правит судьбами людей! Пусть он еще некоторое время удержит европейцев вдали от ваших бедных рифов, где для них нет ничего привлекательного. Они принесли бы вам лишь грязь, Оваи. А что бы стал делать ты в нашей старой Европе? Мы поиграли бы с тобой в глупую игру; мы показали бы тебе своих правителей и господ; они навешали бы на тебя медалей и других побрякушек, а потом забыли бы о тебе. Рядом с тобой не было бы любящего учителя, в котором ты, добрая душа, так нуждаешься. Нам не удалось бы остаться вместе, и ты затерялся бы в холодном мире. Ты не нашел бы себе подходящего места, и даже если бы в конце концов мы вернули тебя на родину, во что бы ты успел превратиться?
Вторым путешествием капитана Коцебу и его посещением Отдиа в апреле и мае 1824 года для нас завершается история Радака.
Прибытие капитана на Отдиа повергло всех в ужас. Когда же его узнали, появились старые друзья — Лагедиак, Рарик, Лаергас, Лангиен, Лабигар. Каду среди них не было. В поведении друзей сквозили страх и робость. Дело в том, что исчезла медная плита, которую в 1817 году мы укрепили на кокосовой пальме у дома Рарика. Из всего, что мы оставили на Радаке, капитан Коцебу увидел лишь одичавших кошек и корни ямса. Виноградная лоза, добравшаяся до верхушек самых высоких деревьев, высохла.
Каду будто бы находился на Ауре у Ламари, с которым подружился и благодаря заботам которого животные и растения, завезенные туда, сильно размножились. Не привилась якобы лишь виноградная лоза. Капитан Коцебу сообщает, что, к сожалению, из-за больших размеров корабля он не смог приблизиться к Ауру, чтобы навестить Каду.
С большим сомнением мы вынуждены были принять эти маловразумительные разъяснения.
Каду участвовал в военном походе, предпринятом Ламари в 1817 году. Он сражался в европейском платье в красной шапке с саблей в руке. Железо, много железа обеспечило Ламари перевес. Он вернулся домой победителем.
Люди острова Одна [Аилинглапалаи] в группе Ралик недавно под командованием своего вождя Левадока напали на Кавен, и, желая отомстить за разбойничий набег, Ламари готовился теперь перенести военные действия на территорию Одиа. Так рассказывали друзья.
Лагедиак тайно предлагал капитану Коцебу взять власть на Радаке и обещал ему поддержку. Когда капитан отверг этот план и стал готовиться к отъезду, Лагедиак обратился к нему с просьбой взять с собой в Россию его сына, но, узнав, что капитан посещает Радак в последний раз, не захотел расстаться с ребенком. Когда на «Рюрике» уже поднимали паруса, Лагедиак вручил своему другу прощальный подарок — молодые кокосовые пальмы, чтобы посадить их в России, ибо, как он слышал, там таких деревьев нет.
4 ноября 1817 года, покинув риф Отдиа, мы вошли в пролив Шишмарева. Стояла хорошая погода, дул слабый ветер. Мы прошли мимо Эрегуба [Эрикуба] и по указанию Лагедиака и других друзей взяли курс на Лигиеп [Ликиеп]. 5-го в первой половине дня мы увидели эту группу, близ которой ветер совсем прекратился. Слабый ветер с севера положил конец этому становившемуся уже мучительным положению. Навстречу вышла лодка, с которой за нами наблюдали издали. Мы назвались, после чего там осмелели, подплыли, привязали лодку к кораблю и доверчиво поднялись на палубу. Во время своего похода Ламари хорошо о нас отзывался, поэтому сейчас нам вручили подарки — кокосовые орехи и изящные ожерелья из ракушек. Островитяне свободно и непринужденно общались с нами, как со старыми, добрыми друзьями. Они настаивали на том, чтобы мы посетили их острова, расхваливая при этом красоту дочерей Лигиепа. Такие речи на Радаке мы слышали впервые. Подарки не остались без ответа. Островитян удивила наша щедрость, особенно обилие железа. Мы сообщили им все, что знали об их друзьях с Отдиа.