— Тогда чего ради удрал с совещания? — примирительно проворчала Таня. — Не успел пересчитать мои царапины, слишком быстро сбежала?

— Как вы любите переводить разговор на себя!

— Мы — это, естественно, женщины?

— Угадала.

— Хочешь сказать — у тебя ко мне дело?

— Снова угадала.

— И какое?

Таня пошлепала рукой по подоконнику, и Колыванов послушно сел рядом, он не собирался спорить с Татьяной по пустякам. С ней вообще лучше не спорить.

Колыванов улыбнулся в настороженно поблескивающий серо-голубой глаз — второй было не разглядеть, настолько распухла щека, — и коротко сказал:

— Развод.

— Чей?!

— Мой, конечно. Тот, что ты обещала оформить по первому требованию.

Таня по-детски приоткрыла рот. Колыванов невольно хохотнул: здоровый глаз стал совершенно круглым, и синевы в нем прибавилось.

— Ах, то-от… — пробормотала Таня. — На Нинке, значит, женишься…

— Ошибка.

Таня смотрела непонимающе. Колыванов любезно пояснил:

— С Ниной мы расстались.

— Тогда… зачем?

— Какая тебе разница?

— Ну… — замялась Таня, с любопытством изучая излишне невозмутимую физиономию брага. И потрясенно воскликнула: — Ты влюбился в другую?!

— Допустим. И что?

— Да нет, ничего. Твое дело. Просто вы так долго встречались с Нинкой, я думала…

— И напрасно!

— Что — напрасно?

— Думала! Думать вообще вредно, разве не знаешь?

Таня показала брату кулак, чтоб не забывался, и почему-то шепотом поинтересовалась:

— И кто она?

— Ты о ком?

— О девчонке, на которой женишься.

— О женитьбе речь не идет, — хмыкнул Колыванов. — Я говорил лишь о разводе.

— Да ладно тебе, — отмахнулась Таня. — Лучше скажи: она красавица? Красивее Нинки, да?

— Почему обязательно красавица? — поморщился Колыванов. И с неожиданным сарказмом воскликнул: — Может, наоборот — я нашел наконец свою Золушку? Работницу, так сказать, тряпки и швабры. Маленькую, тощенькую и пугливую. Да, и еще — в очках!

— Так я тебе и поверила, — рассердилась Таня. — Это после Нинки?!

— Ага. — Колыванов обреченно уронил голову на грудь. — Именно после нее.

Таня негодующе фыркнула. Колыванов состроил печальную рожицу и шепотом признался:

— У меня, детка, аллергия, представляешь?

— Аллергия? — не поняла Таня. — При чем тут аллергия? И на что? На тополиный пух, что ли?

— Не на «что», а на «кого»!

— Ну, на кого? На кошек?

— Вовсе нет.

— На собак?

— Опять-таки нет.

— А на кого?

— На красавиц.

— Шут!

Таня в сердцах замахнулась на брата, но не ударила, слишком была заинтересована. Помолчала и спросила:

— Так ты насчет развода серьезно, что ли?

— Да, — кивнул Колыванов. — Хоть сам себе не верю.

— И насколько все срочно?

— Ну… лучше не тянуть.

— Понятно.

Таня задумалась. Колыванов посмотрел на часы, но торопить не стал: обойдется Векшегонов и без него. Вопрос в принципе решен, а нюансы пусть обговорит с заказчиками сам, уже три года филиал возглавляет, пора учиться принимать самостоятельные решения.

— Может, на моем дне рождения все обсудим, неделя всего осталась. — Таня машинально поправила галстук, вечно он съезжал у Женьки набок.

— Почему не сейчас?

— Ну, тебе же с Сауле встретиться нужно, я так понимаю. Вы должны вместе в ЗАГС пойти, заявление на развод подать, не через суд же вам разводиться…

— Странное имя — Сауле, не находишь?

— Казахское, — вздохнула Таня. — Саулешка говорит — никакой экзотики.

— Ну, Восток — дело тонкое, — непонятно к чему заметил Колыванов.

Лицо его показалось Тане отстраненным, Женька явно думал о чем-то своем, и Тане внезапно стало обидно за подругу: побывала замужем, называется! Женька, бессовестный, даже в лицо ее не видел, а уже разводиться собрался, ишь — торопится…

A-а, ладно!

— Сауле тоже приглашена на день рождения, — хмуро сказала Таня. — По-моему, очень удобно получится. Я вас оставлю в своей комнате, и вы договоритесь, когда все это, — она неопределенно взмахнула руками, — можно провернуть. Ну, вы же оба работаете, как минимум нужно время согласовать…

— Ладно, — рассеянно кивнул Колыванов, — неделя меня вполне устроит…

Глава 13

ЗАПАХ ПОЛЫНИ

Сауле с трудом улыбнулась сыну: Китеныш снова рассказывал о своем новом друге, да как рассказывал — взахлеб, а она не знала, что ответить.

С одной стороны, Сауле вроде бы радовалась — у мальчика появился взрослый друг, наконец, мужчина, а не женщина. С другой стороны, она чувствовала себя виноватой, Китенышу явно не хватало отца.

Сауле впервые задумалась, так ли была права, сбегая от Нурлана. Нет, она не сомневалась, что с ним была бы глубоко несчастна, ее отвращение носило чуть ли не физиологический характер, он никогда не нравился ей, с самой первой встречи, но…

Имела ли она право думать только о себе? Не зря ведь на Востоке похищенную женщину скрывают лишь до появления ребенка или явной беременности, что одно и то же. Потом практически всегда следует брак, считается: малыш цементирует семью. Брак по расчету, не по любви — самое естественное дело на юге, и появление ребенка мирит всех.

Сейчас, через семь лет, повзрослев, Сауле понимала: Нурлан Мазитов вовсе не плохой человек. Это любовь к ней сломала его, а ответь Сауле взаимностью…

Сауле вздрогнула, услышав скандал за стеной: снова сосед напился и начал «наводить порядок» в семье. Снова мат-перемат, снова драки, снова, захлебываясь, плакал младший ребенок и угрюмо огрызался, изредка срываясь на крик, старший.

Кивая сыну, Сауле увела его в комнату — незачем Китенышу слышать это непотребство — и села с ним в одно кресло. Привычно сунула нос в пушистый затылок и хмуро подумала: «Ненавижу пьяных. Ни дня не осталась бы с мужем, веди он себя так по-скотски. Не удалось бы развестись, взяла бы детей и ушла в никуда, не пропали бы, руки есть, ноги есть, без работы я бы не осталась. Пусть не так сытно ели бы, зато малыши не дрожали бы от страха…»

Она с сожалением покосилась на незапертую дверь, крики пусть глухо, но доносились и сюда.

Никогда раньше Сауле не видела столько пьяных. Не то чтобы в Казахстане совсем не пили, но не напивались так по-свински — это точно. Пьянство считалось позором, может быть, влияние мусульманского окружения? Ведь и христиане там не пьют, как здесь, в России, — не принято. Ну, рюмку-другую за столом, ну, хорошее вино к мясу, ну, для настроения или чтобы подчеркнуть торжественность момента…

Сауле вдруг улыбнулась, вспомнив Анну Генриховну — старуха на все имела свое мнение. И о религии говорила как о чем-то важном, нужном, но несостоявшемся в современной России. Мол, желание верить в Бога есть, а вот самой веры…

То ли разучились за семьдесят лет советской власти, то ли это естественный процесс «взросления» человечества. Мол, и дети малые вначале верят родителям на слово, а едва подрастут, начинают думать, слепой вере места уже нет, как и слепой любви, обожанию, всему тому, на чем стоит религия.

По ее мнению, множественность религиозных конфессий тоже мешает, особенно когда между священнослужителями нет взаимного уважения: мол, одному делу служим, одному Богу молимся, пусть по-разному, что объясняется лишь обычаями данной местности и менталитетом народа. А то: не молишься как я, значит, неверный или еретик, не будет тебе прощения Господа! Вот думающий человек и шарахается.

Сауле тряхнула головой, пытаясь прогнать мучительные для себя сомнения — ну, не умела она верить в Бога, хоть и хотела! Все время прикидывала: вот если бы взять от мусульманства уважение к старшим, отрицание спиртного и утерянную Западом мораль — Сауле современное телевидение приводило в ступор, — а от христианства — сегодняшнюю терпимость к наукам…

И смеялась над собой: вот если бы приставить нос…

И завидовала Анне Генриховне, старуха как-то совершенно спокойно примирила в собственной душе все конфессии. Могла запросто зайти в любой храм, не делая разницы между католиками, православными или мусульманами, она же к Богу шла, а не к священнослужителям с их вечными заморочками. А раз Бог един…