Борис Кригер

Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста

Самороман

Гражданин, вас здесь не стояло…

(Вместо предисловия)

Словно из черноты небытия прорвавшись в толпящейся массе отживших и еще не живших душ, моя душа смотрит в узенькую щелку, через которую виден безграничный мир с гулкими сводами созвездий. Я хочу лететь туда, к ним, я хочу пропускать через себя все магическое счастье бытия, подаренное моим, чудом проклюнувшимся наконец сознанием. Но чужие души наступают мне на пятки, недовольно волнуясь и шипя: «Гражданин, вас здесь не стояло», и пытаются оттеснить меня туда, в тоскливый шепот небытия, в скучную обитель сумрачных духов.

Я тороплюсь. Я очень тороплюсь, пока есть эта маленькая щелка, связующая меня с миром. Я встаю на цыпочки и не дыша впитываю в себя все, что может успеть впитать ничтожная моя поспешность.

Увы, это правило любой жизни – проходить, не задерживаясь… Это правило, которым регулируется тонкошеий мир, грациозно склоняющий свою голову на мои колени. Мы с ним равны, потому что я капля, отразившая в себе весь мир, и поэтому являюсь его полноправным, хоть и несмелым эквивалентом.

У меня просто нет другого выхода, как только прожить тысячу жизней. Сто – будет мало. Миллион – не успеть. А тысячу – в самый раз.

Нажиться – это вам не наесться. От жизни живот не болит и в сон не клонит…

Я, по всей видимости, честно выстоял в очереди к щелке с видом на настоящую вселенную, и теперь, пожалуйста, не толпитесь, товарищи. Дайте мне отстоять свое время, получить, так сказать, по отбитому чеку. Не наступайте мне на пятки. Я все равно вцепился мертвой хваткой и не разожму сведенных судорогой пальцев.

Ну вот, за спиной, кажется, успокоились, и у меня выдался редкий, возможно, единственный момент жить свою тысячу жизней. Только быстро. Очень быстро – пока не отобрали.

Сознание работает спокойно. Так бывает на высоте прыжка: еще не время вниз, но и выше уже не подняться. И тогда осматриваешься по сторонам так, как будто нет обрюзгшей гравитации.

Я осматриваюсь и вижу континенты и острова, морские пучины множатся в моих зрачках и делают их парадоксально голубыми.

Истерика закончилась. Пыл борьбы с толпой, что за моей спиной, рассыпался в прах. Теперь я парю над миром, одетый по-простому, в свою невзрачную удобную домашнюю одежду. И мне все равно. Я спокойно начинаю жить всю свою тысячу жизней, аккуратно доставая их из пакета в коричневой промасленной бумаге советских времен.

Я наивно полагаю, что все дело в географии, и перемещаюсь из жизни в жизнь, поспешно меняя меридианы. Потом я думаю, что дело в языках, и впиваюсь в вымя вавилонской коровы, из которого жадно высасываю молоко индоевропейских корней и даже иероглифических знаков. Далее я думаю, что дело в философских и космологических теориях, и верю то одной из них, то другой, и наконец я понимаю, что дело еще и во мне самом, в бездонном колодце моего мироздания, отразившего в себе мир и ставшего оттого самим этим миром.

Впрочем, я прав, дело и в географии, и в языках, и в теориях, и во мне самом.

Природа спокойно сторонится и дает мне пройти. Пройти туда, где переплетаются самые ее глубокие корни.

У меня нет времени жить тысячу жизней по одной, неторопливо рассматривая их загнутые, как в читанной на ночь книжке, уголки.

Я живу жизни сразу пачками, выхваченными из всей тысячи жизней, одновременно, как пробовал курить пачку сигарет несчастный в своих страстях волк из мультика «Ну, погоди!». Я соблюдаю некоторую очередность, не отдавая предпочтения ни одной из жизней, но и не уступаю упрямому соблазну просто лечь спать и предаться мутным сновидениям.

Вот появляются на горизонте новые жизни – в них тайны движенья, переходящего в танец, в них скупость романтики, поделенной на формулу обвораживающего спокойствия духа.

Я принимаю и их, мои жизни усаживаются рядами по обе стороны бытия и тихо внимают моим настойчивым увещеваниям. Нам хорошо. Мы одна веселая компания —я и моя тысяча жизней…

Часть первая

СТРАНА ВООБРАЖЕНИЯ

Глава первая

Почему я все время мечтаю

Дело в том, что многие мечтают постоянно. Просто иногда они этого умудряются не замечать. Желаете пример? Извольте.

«Вот я пойду сейчас, открою холодильник и наверну ложку салатика, того, что остался от вчерашнего молниеносного посещения гостей. Как хорошо, что я некоторым образом им нахамил и они отчалили внезапно, а салатик остался…» – думают одни.

«Вот я выйду на улицу сегодня в булочную за хлебом и встречу любовь всей моей жизни, с такими свойствами и прочими подробностями – просто закачаешься», – мечтают другие.

«Вот я приду сегодня на работу, вызову начальника в туалет на деловой разговор и так ему заеду по зубам, что ему мало не покажется… а там хоть трава не расти…» – безутешно мечтают третьи.

Я, конечно, мечтал и про салатик, и про любовь всей своей жизни, и про заехать в зубы. Но это всё мечты мелкие и оттого, как это ни удивительно, неподатливые. Может быть, мечта насчет любви всей своей жизни и не мелкая по сути, но с булочной она сочетается не очень. Не топографически, конечно, а эмоционально. Ну а остальные мечты из списка и вовсе незначительные и иллюзорные. То есть, если кто-то до тебя в холодильнике похозяйничал – то и нет больше никакого в нем салатика. А если кто-то до тебя в булочную сбегал или накануне в подворотне твоему начальнику зубы выбил (не по производственным причинам, конечно, а по социально-бытовым, без всякого идейного контекста, а-ля: «Эй, дед, дай закурить! Ты чё, не поал?») – значит, кончилась твоя мечта, практически не начавшись. Непорядок.

Когда я указал в названии главы, что я все время мечтаю, я имел в виду не этот сорт грез, результатом которых является быстро проглоченный салат, невстреча любви всей своей жизни у булочной или так и не выбитые вами зубы начальника.

Есть и иная страна грез, более возвышенная, чем указанные выше материальности. В ней пребывают преимущественно в детстве и в прозрачной, едва проклюнувшейся юности, когда все еще свежо, и тянет туда, вверх, к безоблачным просторам над облаками. Эти мечты невыразимы и неописуемы и, видимо, имеют ту же природу, что и дыхание морей или почти неслышные отголоски отчалившей грозы… Такие возвышенности я называю Альпами Грез, ибо они так же блистательны, как вершины этих воистину незаменимых для Европы наших душ гор! Они сродни чистым и спокойным снам, которые случаются с нами нечасто, а потому есть вещь неуловимая и столь сложно поддающаяся описанию.

Говоря о своих мечтах, я не имел в виду эти восхитительные полеты воображения. Увы, случаются они нечасто и с возрастом вовсе остаются на задворках памяти высохшим осиновым листком детства, забытым голосом прошлого столетия, которое было явью буквально на днях, но теперь выветрилось, как запах заморских парфюмов, – внезапно и безвозвратно.

Для меня отношение к мечтам описывается удачной фразой одного весьма знаменитого писателя бразильского происхождения – Пауло Коэльо, который как-то сказал: «Сама возможность осуществления мечты уже делает жизнь интересной».

Есть люди, которые добиваются поставленных перед собой целей и потом полностью теряют к ним интерес. Встречаются и такие, которые теряют интерес к возможным достижениям еще на уровне мечты. Помечтал и бросил… Как будто если в мечтах достиг чего-то, то и этого достаточно. Не откажешь в рациональности такой экономии сил…

Мои мечты имеют совершенно иной характер. Они размечены, как логарифмическая линейка. Я ставлю цель, которая сначала вырисовывается неясно, далее все четче и четче. Когда цель ясна, я начинаю заполнять промежуток, отделяющий меня от поставленной цели, подробностями, таким образом формируется вполне совершеннолетняя, упитанная мечта.