Борис Кригер

Кухонная философия. Трактат о правильном жизнепроведении

Что такое кухонная философия?

(Вместо предисловия)

Кухонной философией презрительно именуют умничание по кухням, дилетантские взгляды, высказываемые простыми представителями рода человеческого, ищущими ответов на вечные вопросы философии, религии, политики, искусства. Увы, никто не дает мне удовлетворительного ответа, как пить горький каждодневный напиток жизни, о чем думать, к чему стремиться, на что надеяться. Всякому мыслящему человеку рано или поздно приходится решать для себя эти вопросы. В этом сборнике эссе я пытаюсь искать ответы для себя. Это просто мои мысли – ничего более. Они не являются ни счастливыми откровениями, ни научными теориями, ни нравственными наставлениями. Боже упаси, я ни на что не претендую, не потому, что не считаю себя неправым, а потому, что не желаю тратить силы и время на пустые споры. Примите мои мысли как некоторую данность, если пожелаете; если не пожелаете, забудьте о моем существовании, как не знали о нем до того, как открыли эту книгу. Ибо, говоря словами Декарта: «Кто берется давать наставления, должен считать себя искуснее тех, кому он их дает; малейшая его оплошность заслуживает порицания <…> я надеюсь, что [это сочинение] кому-нибудь принесет пользу, никому не принося вреда, и что все будут признательны за мою искренность».[2]

Прощение как средство достижения свободы

Хотим мы того или нет, наша жизнь полна постоянными конфликтами, скрытыми и явными, вызванными объективными столкновениями интересов или вымышленными причинами. Жизнь сама по себе начинается с конфликта – наше рождение знаменуется криком новорожденного, личиком, сморщенным в гримасе неудовольствия, плача и протеста против той силы, которая выталкивает его наружу. В конфликтах протекает наша юность, зрелость и старость. Борьба есть вечный и неизменный спутник существования. Именно поэтому взрослый человек представляет собой опытного борца, тогда как главными его оппонентами становятся другие ему подобные борцы, называемые ближними.

Цикл борьбы включает бесконечное количество обменов ударами, пока противников не разводит судьба или пока они не находят себе, в результате опять же поворотов судьбы, новых партнеров по бою. Иногда людям удается уничтожать друг друга более радикально, например, убивать или сживать со свету. Но таким крайностям мы пока не уделяем свое внимание. Нас больше интересует само состояние бесконечной борьбы, в которой пребывает человек от своего первого дыхания до последнего. Человек борется не только с себе подобными, но и с неодушевленными предметами. Я, например, долгое время наделял предметы душой, проникнутой, в основном, злонамеренными свойствами. Стукнувшись о какой-нибудь предмет, мы стукаем его порой в наказание. Нередко мы разговариваем с вещами, спорим с ними, угрожаем им. Конечно, нечего и говорить, что мы постоянно конфликтуем со всеми представителями живого – растениями и животными, насекомыми – кусачими и не очень. Насекомые вообще являются для нас заповедной территорией законного каждодневного убийства. О, как мы конфликтуем с Господом Богом! Или «судьбой», или любым другим названием для всего того, что в нашем сознании объединяет силы, не зависящие от нас и так или иначе правящие миром и нами. Мы боремся с законами природы. Особенно мы ненавидим гравитацию: почему люди не летают, как птицы? Не любим термодинамику: отчего ж так холодно зимой? Сердимся и ненавидим погоду, электроприборы и смерть. Факт неминуемой смерти вообще просто выводит нас из себя. Долгий процесс эволюции от сине-зеленых водорослей до тех, кем мы стали, твердо вписал на века в нашу жесткую память, что проигрыш есть нестерпимая обида и в конечном итоге граничит со смертью, которая нами всегда и воспринимается как проигрыш наибольший и окончательный. Процесс борьбы чрезвычайно жаден до наших энергетических ресурсов, которые растрачиваются в этом бесконечном круговороте обид, расстройств, нападений и оборон, ушибов и потираний ушибленных мест. Эта борьба, которая ранее сводилась к борьбе за выживание, теперь хоть и трактуется подобным образом, но таковой более не является. Проигравших или не ввязавшихся в современные конфликты больше не убивают, и чаще всего они могут остаться жить и даже оставить потомство.

Итак, хотя бы частичный отказ от борьбы и участия в конфликтах в настоящее время необязательно обозначает неминуемую смерть, а посему у человека появляется уникальная возможность уделить хотя бы часть своей энергии созерцанию и отражению в себе вселенной, как раз тому, для чего и работала вся предыдущая эволюция от звезд, создающих тяжелые элементы, из которых мы состоим, до нас самих, которые, возможно, продолжим эту эволюцию далее, пусть не в биологическом, так в кибернетическом смысле.

Свобода есть возможность выбора, и отказ от участия в конфликте есть неотъемлемая часть свободы. Прощение обидчика, будь он стол, больно стукнувший вас ящиком, или ближний, в очередной раз предавший и обокравший вас, прощение врага есть путь к освобождению своей энергии на лучшие затеи. Борьба и ненависть, всегда сопровождающая эту борьбу, чрезвычайно разрушительны для духа и сознания. Даже если не принимать во внимание подход любви ко всему нас окружающему, который, наоборот, заряжает нас положительной энергией, борьба в некоторых случаях является нерациональной, поскольку чаще всего не может привести к окончательному уничтожению противника. Я пытался опровергнуть себя, как и во всех прочих выводах и убеждениях, и наконец от противного убедился в истинности своего предположения. Прощение наиболее выгодно прощающему во всех отношениях, ибо прощающий всегда более свободен, чем прощенный, поскольку прощающий выбирает сам, прощать ему или нет, а прощенный всегда остается в роли объекта.

Невозможность познания добра и зла

Как и всё, что мы можем наблюдать, осознавать и ощущать, добро и зло есть вещи относительные и взаимоисключающие. То, что наблюдает себя как получающее добро, весьма возможно, получает это добро за счет другого, который в сем ничего, кроме зла, не видит.

Всяческое рассуждение на эту тему всегда вызывает некоторое беспокойство, поскольку обычно завершается такими выводами, которые неизбежно причиняют кому-нибудь зло.

Мы не будем останавливаться на весьма доказанном различии морали разных народов, времен и даже возрастов. Кантовский моральный закон внутри, которым, как и звездным небом, он не переставал восхищаться, может быть вовсе аморальным, вынеси его на поверку какому-нибудь аборигену или, может быть, даже мне.

Сократовское настойчивое стремление опровергать любые определения вообще делает проблематичным определять что бы то ни было.

Просто быть агностиком, отрицающим вообще какую-либо возможность познания истины. Но это низводит куда-то туда, в лепестковое существование, с дуновениями ветра как единственной опцией эстетического наслаждения.

Формулировки типа утверждения Блаженного Августина о времени (когда не спрашивают, что это, – то знаю, а когда спрашивают – то не знаю) тоже могут внести мало ясности в суть вопроса.

Зачем нам, людям, так важно разделение всего на добро и зло? Мы, конечно, допускаем и полутени. Что-то для нас – немного добренькое зло, а что-то – самую малость злобненькое, но добро. Однако всё равно подходим мы ко всему с этим мерилом. Конечно, как и практически всё, что у нас есть, мы унаследовали это деление на добро и зло у животных. Возьмите рыб – холодные, казалось бы, совсем безмозглые твари, а ведь тоже хитрят. Забросишь удочку, а они стоят, как небольшой эскадрон, плоские в прозрачной воде, и не решаются – то ли схватить приманку (то бишь добро), то ли это западня (то бишь зло). И не пишут об этом записок, видимо, только потому, что в воде бумага размокает.