Рядом с ней сидел ее любимый кот, рыжий, с белыми подпалинами вокруг носика и на шее, а на ногах — будто белые сапожки. Эдакий щеголь и красавец. Она подобрала его на улице, голодного, тощего, изможденного, выкормила, и он привязался к ней, как собачонка. Старался быть там, где она. На ночь укладывался возле ее ног, а по утрам будил, взбираясь на грудь и проделывая какие-то странные действия: начинал топтаться и драть ее когтями; было больно, но она терпела. Потом ложился и замирал; порой засыпал, да так крепко, что начинал храпеть. Она не раз слышала, что кошки лечат людей, чутьем угадывая больное место, а у нее с детства частенько побаливало сердце. Видно, он старался вылечить его, и она была благодарна ему за это.

Единственное, из-за чего они порой ссорились, это была еда. Когда-то бездомный, чуть не умерший от голода, кот на редкость оказался привередливым в еде. Халльгерд клала ему самое лучшее — отварное мясо, рыбу, сыр. Но он порой подойдет, понюхает и степенно зашагает прочь, брезгливо отряхивая лапки. Убила бы его, негодника, в этот момент!

Другой привереда в еде — Олег. Сама Халльгерд была неприхотливой и уминала за столом все подряд. Наверно, потому и подобрела и располнела. Не то, что Олег. У рыбы он отрезал только хребет и брюшко, в мясе копался, выискивая какие-то лакомые места, от иной еды отворачивался напрочь, хоть лопни, а съесть не заставишь. Халльгерд удивлялась: как же в военных походах он питается? Там мужской коллектив, там некому угождать его прихотям, что подадут, то и лопай… Какие же все-таки загадки задают иногда эти мужчины!

Захныкал ребенок. Халльгерд вмиг стряхнула тесто с руки, кинулась к кроватке. Нет, ничего страшного, Торульфу, видно, что-то приснилось, повозился немного и снова уснул. Вот уже второй годок пошел, растет крепким и здоровым.

Налюбовавшись на сына, она вернулась к квашне. Кажется, тесто готово, можно ставить в теплое место. А теперь за начинку. Больше всего она любила пироги с палтусом. Печь их научила мать еще в далеком детстве. Они и удавались ей лучше других.

В комнату вошла Эфанда, потягиваясь со сна. Лениво прошла мимо стола, нехотя спросила:

— Помочь, что ли?

— Сама управлюсь.

— Ну как хочешь…

Присела за стол напротив, подперла голову рукой, стала глядеть в лицо Халльгерд, загадочно улыбаясь. В свое время перебрала много парней, да так ни с кем не связала своей судьбы. Теперь стала перестарком: ровесницы давно семьи завели, а молодые парни на нее не смотрят. Вот и мечется девка. Чем это кончится?

— Что не спросишь, с кем последние ночи провожу? — спросила Эфанда таинственным голосом.

Хотя они и были одногодками, но за спиной Халльгерд три года семейной жизни, и она чувствовала себя намного опытней и мудрее своей бывшей подруги, а ныне золовки.

— Ну, рассказывай, кого ты на этот раз соблазнила, — поощрительно проговорила Халльгерд.

— Он из далеких стран, — растягивая слова, начала Эфанда. — Столько испытал, столько у него было всяких приключений, что для рассказов не хватает ночей…

— И ты снова с ним встретишься, чтобы дослушать до конца?

— Нет! Я решила пригласить его к нам в гости. Хочу познакомить с вами.

— Вот это разумно!

— Одобряешь?

— Вполне.

— А как, по-твоему, отнесется к этому братец?

— Думаю, одобрит.

Эфанда наморщила лоб, видно что-то обдумывая. Наконец произнесла:

— Вот в чем заковыка… Он не норманн.

— А кто же?

— Из славян. Откуда-то с балтийского побережья. Из племени бодричей.

— А как же к нам попал?

— Я же сказала: долгая история…

Помолчали.

Наконец Эфанда все с тем же озабоченным видом продолжила:

— И у него за плечами приличные годы…

— Это хорошо, что муж старше жены. Молодые, они глупее нас, женщин.

— А как же Олег?

— Мы с ним ровесники.

— Ну да… Но моему новому знакомому довольно много лет.

— За тридцать?

— Бери больше.

— За сорок?

— Угадала. Может, старше.

— Старше тебя раза в два? Более чем в два раза.

Халльгерд присела, стала внимательно разглядывать Эфанду.

Наконец произнесла, махнув рукой:

— Ну и пусть! Главное, мужик бы попался хороший.

— Мне понравился.

— У славян многоженство. Не было разговора, сколько у него жен?

— Говорит: ни одной.

— А ты и поверила! Чтобы мужик дожил до этих лет и остался одиноким? Ни за что не поверю!

Эфанда пожала плечами, ничего не ответила.

— Да что мы право! — вдруг спохватилась Халльгерд. — Ты с ним чуток повстречалась, а нам уж не знаю, что мерещится!

— И то верно! Пойду, понежусь в постельке еще с часок…

— Иди, наслаждайся волей. Замуж выйдешь, передохнуть будет некогда!

— Слышала!

Подошло тесто. Халльгерд разделила его на равные куски, стала раскатывать, начинять рыбой. Скребком отодвинула жар к дальней стенке топки, начала ставить противни с пирогами. Управившись с делом, села на скамеечку, очень довольная собой. Вот придут Олег, родня и гости, будут хвалить ее, Халльгерд, какая она умелая и искусная хозяйка!

Ей взгрустнулось. Не часто хвалит ее муж, не часто бывает ласков. Как поженились, был внимателен и не жен, но скоро охладел, будто отрезало. Стал равнодушен и раздражителен. Сначала она винила во всем себя, старалась быть ласковой и уступчивой. Но как-то пришла догадка, что все эти усилия напрасны, что он любит другую. Она гнала эти мысли, но они вновь и вновь возвращались. Ее смущало одно: как найти время для любви в военных набегах на другие земли? Она знала по рассказам викингов, которые слышала с детских лет, сколько опасностей и бед подстерегают их в дальних странах, сколько их гибнет, приезжает покалеченными — до любви ли? Вон Олег, пробыл полгода с Гастингом, в скольких сражениях побывал, а приехал почти пустой, без добычи. Потом сорвались в какую-то Градарику, говорят, еле ноги унесли… Нет, видно, Олег от рождения такой, суровый и черствый, и тут одна возможность растопить его сердце: быть верной и заботливой женой и матерью. Время творит чудеса, привыкнет, прикипит душой к семье, детям…

Вот в таких мыслях жила Халльгерд последние годы, об этом думала она, сидя на скамеечке в ожидании пирогов.

Олег пришел тогда, когда пироги были вынуты из печи, поставлены на стол и накрыты влажной холстиной. Он был явно навеселе, наверно, опять выпивал в компании викингов. Редко получаются хорошие хозяева из этих морских бродяг. Вместо работы на полях или, но хозяйству пьянствуют, гуляют, предаются воспоминаниям, рассказывают, были и небылицы. Как правило, никудышные из них выходят семьянины, редко подолгу задерживаются дома. Прибыв из похода, клянутся всеми богами, что больше не переступят через борт корабля, а немного погодя снова собираются в ватагу и отправляются за моря, оставляя жену и детей на произвол судьбы… Вот и от Олега жди чего-нибудь подобного.

Но вот и он. Подошел к ней, прижал к себе, поцеловал в губы. Давно не был таким ласковым, и Халльгерд зарделась от радости. Куда он денется от нее?

— Садись за стол. Сейчас пирогами угощу. С чем будешь — с медом, молоком или сметаной? — захлопотала она.

— Со сметаной.

Она наложила ему в глиняную кружку сметаны, дала ложку. Он съел кусок, похвалил:

— Вкусны, ничего не скажешь!

— А к нам сегодня гость должен заявиться, — поспешила она сообщить новость.

— Кто таков?

— Друг Эфанды.

— Это который?

— Последний…

— Ясно.

Похмыкал, пожевал жесткими губами. Произнес:

— Что ж, встретим. Пусть приходит.

Халльгерд направилась сообщить радостную весть золовке.

Олег был в благодушном настроении оттого, что за кружками пива собравшиеся викинги вновь заговорили о новом походе. Пока намеками, вроде того, что засиделись дома, надоело прятаться под юбками жен, хорошо бы погулять по морям-океанам и дальним странам… Олег при этих разговорах почувствовал, как щекочущее чувство жажды непредвиденных опасностей подползло к самому сердцу и заставило его биться неровно и сильно… И сейчас он, лежа на скамейке и вперя невидящий взгляд в потолок, перебирал весь разговор и прикидывал в уме, куда бы кинуться на этот раз. Во Франции, Испании и Италии уже были, в Градарике делать нечего. Остаются Англия и Германия. Правда, эти страны истерзаны набегами норманнов, там, наверно, живого места не осталось, но чем черт не шутит, может, удастся выбрать богатенькое местечко и пощипать, как следует…