— Дьявол! — Ник оторвал меня от себя — можно подумать у тебя это впервые. Делай что-то, шевели языком. И я подчинилась. Несмотря на его грубость, на насилие, внутри поднималась до боли знакомая дрожь, от кончиков пальцев и до низа живота. Ведь это мой Николас.

Он проникает в мой рот. Я ведь мечтала ласкать его таким образом. Мечтала дарить ему наслаждение. Сейчас я могу коснуться его языком. Заставить его стонать. От одной мысли, что он в моей власти, что сейчас он принадлежит мне, несмотря на то, что думает иначе, я возбудилась. Даже больше, я просто забыла обо всем.

Обхватила руками его бедра и осторожно облизала головку члена языком, приникла к нему ртом, вбирая в себя, ощущая его силу. Ник почувствовал перемену. Уже через несколько секунд его пальцы ослабили хватку, теперь он поглаживал мои локоны, совершенно инстинктивно. И я увлеклась, это оказалось восхитительным удовольствием дарить ему то, что раньше в другой жизни, где мы были счастливы, он дарил мне. Теперь я уже слышала его стоны. Низкие хриплые. Ник вдруг поднял меня с колен, посмотрел мне в глаза. Я чувствовала, что он хотел приникнуть к моим влажным губам и передумал. Между его бровей пролегла складка. Его рука легла мне на грудь, пальцы погладили сосок, приласкали, но нежно, а жестоко сжимая и я взвилась от острого наслаждения, от сумасшедшего желания показать ему как сильно я его хочу. Как тосковала и мечтала о нем. Я застонала, глядя ему в глаза, чувствуя, как схожу с ума, как увлажняется моя плоть, немедленно готовая принять его. Но он воспринял все иначе.

- Значит, тебя возбуждает грубость? Возбуждает, когда тебя бьют и трахают как шлюху? Он подтолкнул меня к столу, развернул спиной к себе и низко наклонив меня, порвал на мне трусики. Он раздвинул мне ноги коленом, но я уже тряслась от страсти и нетерпения. На все стало наплевать, обо всем забыла. Его рука скользнула между моих бедер, он проник пальцами во влажное лоно, и я услышала его хриплый стон. Через секунду Ник безжалостно ворвался в мое тело. Больше он не произнес ни слова. Он двигался во мне, молча, с какой-то яростью, хладнокровием, надрывом, больше я не слышала от него ни стона, ни вздоха. Попыталась подыграть ему, пошевелиться, но он требовательно сжал мои ягодицы пальцами и пронзил меня еще сильнее, стараясь унизить, причинить боль. Где-то в глубине моего тела нарастал ураган. Сумасшедшее цунами. Взрыв страдания и наслаждения. Я изголодалась по нему. Я желала и любила его все так же безумно, как и раньше, и даже эта грубая схватка не могла охладить мою страсть. Оргазм обрушился на меня внезапно, захлестнул, выбивая крик удовольствия, заставляя содрогаться всем телом, мышцы моего лона крепко сжали возбужденный, раскаленный член мужа и я услышала как он грязно выругался, почувствовала как семя изливается в мое дрожащее тело. Он замер ровно настолько, сколько ему потребовалось, чтобы прийти в себя. Потом резко вышел из меня натянул брюки, застегнул ширинку. Я слышала скрип змейки. Мое тело все еще содрогалось, я повернулась, чувствуя, как предательски подгибаются колени. Наклонилась за платьем и накинула на себя разрезанную ткань, прикрывая наготу. Николас закурил сигару, налил себе виски и сел в кресло. Я тоже хотела сесть, приблизилась к стулу, но он приказал мне стоять. Ничего не изменилось даже после этой дикой вспышки. А потом он заговорил, все так же жестко и безжалостно. Каждое слово резало меня как лезвием.

— Для тебя в этом доме теперь иные законы. Ты — рабыня, хуже, чем слуги, ниже, чем проститутки. У тебя нет права голоса. Жить ты будешь в каморке для сторожа на том крыле дома. Впрочем, ты уже и так там освоилась. Запоминай чего тебе делать нельзя: тебе нельзя появляться в моих покоях без моего разрешения, тебе нельзя никому звонить и пользоваться интернетом, тебе нельзя выходить на улицу. Теперь то, что можно — ты можешь обедать вместе со слугами, ты будешь готовить, стирать, убирать вместе с ними. Когда в этот дом придут гости, ты будешь исполнять свою роль любящей жены. Ты будешь им улыбаться и развлекать их, словно ничего не случилось. Для них всех ты невиновна. Но не для меня и не для нашей семьи. Отныне, этот дом — твоя тюрьма. И еще — ты не будешь мне мешать и лезть в мою жизнь. Иногда я буду приходить к тебе, чтобы попользоваться твоим телом. А может и не буду. Ты мне отвратительна и былого удовольствия я с тобой больше не испытываю. Тебя вполне может заменить любая шлюха. Я закусила губу. Сейчас он ударил меня еще раз. Словами, оскорблением.

— Ослушаешься — тебе будут пороть и запрут в подвале, ясно? На голодный паек, но не надейся, ты не умрешь. Хоть Влад и отказался от тебя, но я дал ему слово, что не убью его проклятую дочь. Я слышала все сквозь туман, не верила, что это происходит на самом деле. Что тот кого я люблю так безумно стал моим палачом, моим личным мучителем, моим персональным адом. Почему от меня отказалась семья? Что произошло с Самуилом? В чем они все меня обвиняют, кроме измены, которой не было? Что вообще произошло, пока я томилась в темницах Берита?

— Самуил…ты сказал… Николас вновь побледнел от ярости.

— Не произноси его имя вслух, стерва. Не смей. После того как ты вырвала ему сердце. Я убила Самуила? Я? Но это же ложь, это ложь. Самуил мертв? Его больше нет? Но почему в этом обвиняют меня.

— Я не делала этого, — мой голос звучал едва слышно. Осознание того, что меня обвиняют в смерти любимого деда все еще не пришло ко мне. Удар кулаком по столу и я зажмурилась от страха, что Ник снова меня ударит.

— Я этого не делала, — упрямо повторила и уже смело посмотрела ему в глаза. Муж подошел ко мне и грубо схватил за лицо:

— Тогда есть кто-то, кто очень сильно похож на тебя, солнышко. Настолько похож, как две капли воды. У тебя есть близнец?

— Нет! — прорыдала я — но я не убивала Самуила, я не спала с Беритом, и я не предавала тебя. Господи, почему ты мне не веришь?!

— Сука! — И он ударил снова, щека зарделась, но слезы не брызнули, застряли в горле.

— Ты можешь меня бить, ты можешь меня душить и рвать на части. Но я никогда не признаю себя виновной. Слышишь? Никогда не признаю. Когда-нибудь ты узнаешь правду, только возможно я уже не смогу тебя простить, как это бывало раньше. Я выплюнула ему в лицо эти слова и тут же перестала бояться. Я не виновата. Плевать, что меня приговорили, но я не виновата.

— Простить? Меня? Да ты знаешь, что я для тебя сделал, тварь? На какие уступки пошел Бериту, чтобы он отдал тебя мне? Ты это знаешь? Я купил тебя. Очень дорого купил, ценой жизней моих собратьев, которых обменял на тебя. На тебя — продажную тварь. На тебя дьявольское отродье. Они сейчас расплачиваются за то чтобы ты не сдохла. Ты поняла? И каждый из них лучше тебя. Ты понимаешь, какое преступление совершили мы с твоим отцом? А Совет? Весь Совет был куплен. Каждый из этих проклятых судей получил жирный кусок за то, чтобы ты стала свободной.

Миллиарды. Они стали богачами. Я должен просить прощения? У тебя? Да ты должна ползать передо мной на коленях.

— А ты не думал что все это подстроено? Что меня оболгали. Что это все кто-то хорошо спланировал. В ответ он грубо оттолкнул меня от себя. Ухмыльнулся, оскалился.

— Не работает. Ничего не работает, Марианна. На меня больше не действуют твои уговоры. Я бы вырвал тебе язык, но, увы, он появится снова. Как жало гремучей змеи. Единственное что я могу делать, так это заставлять тебя пить то зелье, что приготовила Фэй, чтобы уменьшить твои силы и превратить тебя в почти человека. Это добило меня окончательно. Выбило почву из-под ног. Я прохрипела, хватаясь за горло:

— Фэй? Фэй с вами заодно?

— С нами заодно? Заодно в чем? Марианна, тебе ничего не поможет. Никто и ничто не спасет тебя от наказания. Фэй видела, как ты убила моего отца и своего деда, она видела и многое другое, всю ту грязь и разврат что ты творила в замке Берита. Все мы желали тебе смерти, все за то, что ты с нами сделала. За то, что ты сделала с Самуилом. В глазах Николаса блеснули слезы. Слезы моего палача. Но заплакала я. Впервые. Не потому что он меня ненавидел, а потому что поняла — это конец. Меня приговорили. Все, кого я любила, отвернулись и даже Фэй. Тогда меня уже ничто не спасет. Николас меня раздавит, он растерзает, он меня сломает.