— Испугался и озлобился.
— Верно сказал. Почаще тебе таким быть надобно.
— Стрелять во всех, налево и направо?
— Это слишком, но вот чтоб тебя не взнуздали, стоит иногда показывать. А то и не заметишь, как на шее хомут окажется, захочешь выскочить, да куда там, уже телегу волочишь
И снова смолк, посматривая на входную дверь в ожидании гонца, то на меня.
Хотел было возразить, набрал полную грудь воздуха да сдулся. Нечего возразить. Не че го!
Но от чего-то обидно стало, нет, Никодим здесь, не виноват, на себя обида. Реальность…
То что там, увидев в метро попрошайку или нищего, перешагиваешь и идешь дальше. И все из-за того что слишком хорошо знаешь про них из телевизора. А здесь всё по другому, ещё крепки узы семьи и рода и если человек просит 'за ради Христа' это действительно так. Гораздо позже, с девятисотых годов, нищенство станет профессией, целые деревни будут, ездить в Москву на заработки, но это время ещё не пришло…
А у меня все вверх ногами, нищего пну, над юродивым посмеюсь, а кому- то, кого впервые вижу, верю за красивые словеса и слезливую историю.
По своей сути, в истории с Курским парнем, надо было купить у него медь, сел бы он в свои сани, да уехал. Того что он нам наговорил, судить о его проф пригодности нельзя, это мы и сами все знали.
Из этой выволочки есть только один вывод. Я облажался, а Никодим прав.
За спиной скрипнула входная дверь, это вернулся посланец.
Мишка поставил на стол, доску с вареной требухой и хреном, рядом лежала половина каравая хлеба, три огурца, выставил кувшин с вином.
— Досканы, давай… — Сказал Никодим и пацан метнулся в заднюю комнату, мухой притащил все что нужно. Медник отрезал ломоть ржаного, сверху добавил кусок ливера, — Бери, заработал.
Указал на еду Мишке. Тот схватил и впился зубами, мне даже показалось, что заурчал от удовольствия.
А наш хозяин, вдруг протянул руку и неуловимо быстрым движением, ухватил пацана за ухо, подтянул и, заглянув в глаза, напомнил, — Ежели где, слово молвишь… И Федор не поможет, шкуру спущу…
Замерший подросток, с куском еды в зубах… То ещё зрелище. Если бы не плескавшийся в глазах страх.
Я, недоумевая, переводил взгляд с одного на другого. Мне, почему-то казалось, что Миша понял и все будет хорошо, но вот у Никодима, на этот счет было свое мнение. Отпустив, несчастного, буркнул неразборчиво, от чего отрок просто испарился. А он улыбнулся мне, — Вот и первый твой хомут, Феденька. Дома тебя ещё четыре дожидаются, по весне, когда надобно будет строиться, ещё толпа набежит.
Я тут сговорился, бревно еловое купить на постройки, с мужиков слово взял, что артелью, как снег сойдет, придут, кормежка наша, алтын в седмицу за работу, старшому четверик. Ты мне скажи, для чего тебе сарай такой здоровый понадобился?
Такого резкого перехода тем для разговора, я даже не ожидал. Пришлось в темпе вспоминать.
— Я же тебе говорил, все в одном будет, если кучу маленьких ставить, замучаешься по переходам бегать, а так все в одном месте.
'давно был такой разговор, я Никодиму объяснял принцип построения поточного производства и особенно упирал на то, что нам нужен большой, просто огромный, для нынешних времен, цех, метров эдак на сто квадратных. Здесь так не строили. Придется вспоминать читаные книги. Подвесные балки, стойки, ригеля, колонны и прочая мутатень. Чтоб покрыть такую крышу дранкой, надо будет уйму времени. Поэтому хотел использовать бересту, что-то похожее на битум есть в заначке. Кору нарезаем пластами. Замачиваем, высушиваем под гнетом, чтоб стали прямыми, нарезаем на куски нужного размера, покрываем горячей смолой и посыпаем сверху песком. Делаем на стропилах обрешетку как можно плотней и обшиваем этим произведением местного стройпрома. Кажется воз, бересты, стоит две копейки, надо будет уточнить…'
— Так сараи можно поставить в плотную…
— А потом начнем бревна пилить, вынимать, проемы всякие городить, зачем лишние деньги переводить.
Проще сразу, одну большую махину поставить…
— Да там бревен уйдет на два полста рублей. Еще доску на пол надо, рамы вязать, двери…
— Там надо будет ещё три избы ставить, одну под склад, чтоб добро хранить, для охраны домик…
— а ещё один для чего?
— Для меня, жить там стану.
Никодим из подлобья так глянул, словно рублем одарил. Надо проверить карманы, может, и правда что появилось…
— Не зыркай, шуткую. Народ пришлый в старой деревне жить будет, а по работе задержался, и куда ты, на ночь глядя, попрешься? Али в мастерской на верстаке среди грязи спать завалишься?
— А может…
— Не может. Всякие ходют и смотрют, как Марфа, твое исподнее на веревке сушит? А давай людишек у этого, как его?
— Шадровитого…
— У него, возьмем.
— Опять? — Никодим посмурнел.
— Подумай сам, оставим, возьмем, половину. Для них землицы пахотной хватит. Ответь. К нам народ работать придет, со своими харчами? Или мы их по уговору кормить будем?
'Ещё с полгода назад, они смотрели на меня как на врага народа, Никодим, однажды даже запулил в меня железякой, попавшей под руку. А все из-за того, что начал вытаскивать их из разных углов, где они устраивались на послеобеденный сон. Эта тихая война продолжалась ровно месяц, пока в один из дней до них не дошло, что сделано и продано на три самовара больше, а когда получили на руки денежки, на которые не рассчитывали, теперь уже мне доставалось, если задерживался с обеда'
— Не пойдут к нам люди, ох не пойдут… — Судя по всему, Никодим так же вспомнил это.
— Вот и надо, сразу слободу ставить. Старая деревня, основой будет. Местных заставим хлебушек растить, или вон свиней разведем али барашков… — Говоря все это, я склонился над столом, выбирая огурец. Отобрал, с хрустом откусил и посмотрел на своего собеседника.
По его округлившимся глазам, стало понятно, Никодим в шоке. Он так далеко не заглядывал, а я не говорил, и только сегодня впервые озвучил, ремесленная слобода. Не называть же это все фабрикой. Не поймет.
Икнув, медник потянулся к кувшину, приложился к нему, так что, кадык нервно вздрагивал при глотках. Поставил обратно, крякнув и переведя дух, ладонью смахнул капельки вина с усов и бороды. — Федька, мог ранее молвить, что такое удумал?
— Да мне только что в голову пришло. Или мы будем до хрена денег на жратву тратить, за ней ездить надо, покупать, лошадки, телеги, возчики… Опять же тати на дорогах. Копейка здесь, там и там, глядишь, рубль потратил, а то и поболее. Маслица надо, молочка, яичек, мясца, на одном хлебе ноги протянешь, да чего я тебе это говорю? Вспомни, как по молодости было… Лебеду говоришь, в мучицу подмешивали и толокно желудевое? Ревень драли да кислицу…
— Бывало…
— Вот к тому и говорю, что надо людишек на земле оставить, из тех, что помоложе.
— Так землица худая, урожаю не будет… Что они здесь берут? Сам один? Тьфу, токмо самим с голодухи не помереть.
— Ну, сам десять не обещаю, но сам пять точно будет, одну хитрость ведаю.
— Это ж какую? Дерьма навозить на делянки?
— Можно и так, да только ждать долго пока созреет, ямчугу прикупить надо пару возов.
— Окстись Федор, она вся в казну идет. Да и зачем столько?
— Из неё не токмо зелье пороховое делать можно, она и вместо навоза пойдет.
— Никогда не слышал и не видел, чтоб ямчугой, землицу посыпали. — Никодим в сомнении покачал головой.
— Можно купить?
Он задумался, пожал плечами, — Токмо она в три дорого станет.
— А куда деваться? Она и мне нужна или думаешь, её всю высыплю? Там нужно, всего-то горсть, на десятину.
Никодим, жевал вареный рубец, о чем-то размышляя.
'Когда впервые услышал это слово, думал хрень какая-то, ан нет, довольно вкусная штука, если правильно сварить, да ещё потом гречневой кашкой набить и в печке потушить с часик или два. Зеленым лучком присыпать, перчику молотого щепотку для аромата, а рядом с миской кружечка стоит, запотевшая. Капельки влаги по стенкам стекают, в лужицы на столе собираются, а внутри прохладное пиво… На отдельной доске, ломоть ржаного хлеба, деревянная солонка с крупной серой солью. Сядешь за стол, перекрестишься на это благолепие, отломишь маленький кусочек хлебушка, зачерпнешь ложкой, кашу из миски…