Его слова все больше и больше походили на крик, вокруг короля и его поднятого меча все хлопали в ладоши, смеялись и плакали растроганные солдаты. А Иосиф с улыбкой повернулся к пехотинцу, который не так давно жаловался на отсутствие подкрепления:

– Ну что, солдат, ты все еще жаждешь подкрепления?

– Черт возьми, Ваше Величество, – ответил тот, поднимая со слезами на глазах сжатые в кулаки руки, – мне хотелось бы, чтобы я мог один сражаться бок о бок с вами против войск французов, только вы и я!

– А принц Евгений, его там не было? – взволнованно спросил я аббата, который, утомленный долгим рассказом, на миг умолк и отпил из стакана воды.

Атто поставил стакан на ночной столик, но не ответил на мой вопрос.

– В ночь перед последней битвой не спал никто, ни императорские войска, ни французы, – продолжал он. – Представь себе, как той ночью мрачное бормотание наполнило вселенную.

В лагерях обоих войск царила такая тишина, что дозорные слышали перешептывание вражеских стражников. По обе стороны горели костры, в отблесках пламени каждый солдат мог видеть лица врагов, как здесь, так и там ржание боевых коней оглашало ночь. А в палатках кузнецы обслуживали всадников, деловитые молоты укрепляли суставы доспехов, угрожающе звучала подготовка к битве. Гордые своим преимуществом, совершенно без страха самозабвенно и кровожадно играли французы в кости, сердясь, что ночь, эта ужасная ведьма-калека, так медленно тянется.

Иосиф тоже не спал. Офицеры предложили ему свое общество, но он отказался и вышел из палатки:

– Мне еще нужно кое-что обсудить со своей совестью, иного утешения мне не требуется.

Он приказал своему адъютанту подать плащ с капюшоном, который бы скрывал его лицо, и безымянным командиром прошел по лагерю.

Солдаты обессилели. Их печальные лица, впалые щеки, изорванная войной униформа превратили их в массу жутких призраков.

Но королевский капитан этого истощенного полка, тот, кого скоро назовут Иосифом Победоносным, ходит от одного костра к другому, от одной палатки к другой, для каждого у него находится доброе слово и приветливая улыбка. Всех называет он братьями, друзьями, земляками. Его теплый взгляд согревает душу, страх улетучивается. Этой ночью все, сами того не зная, прикасаются к ауре своего молодого короля.

Скрытый капюшоном, он разговаривает с группой пехотинцев. Один из них говорит:

– Может быть, завтра мы умрем, но королю нечего бояться. Он наверняка мирно спит в своей палатке. Хотя он тоже сражается, но не так, как мы.

На это Иосиф возразил:

– А я вот думаю, что король, если его лишить помпы, которая его окружает, окажется таким же человеком, как ты и я. Фиалка пахнет для него точно так же и у страха такой же вкус, как и для нас.

Перед рассветом он остался один.

– Наша жизнь, наша вина, наши грехи – все давит меня, – бормочет он. – Какая тяжкая доля – быть близнецом великого и слушать бормотание глупцов! Каким бесконечным покоем, которого лишен король, наслаждается простой крестьянин! И чем владеют короли, чего нет у других, кроме роскоши? Что ты такое, королевская пышность, ненужный идол? Как часто вместо искреннего почтения ты встречаешь пустую лесть? Бог войск, выкуй моих солдат в своем горне! Прогони их страх, отними у них способность считать, если преимущество противника пугает их. Не вспоминай хоть завтра о подкупе, которым мой предок, Карл V, добыл себе священную корону империи! Он ведь уже поплатился за это, отрекшись и став монахом. Каждый день я велю читать мессы за его душу, чтобы смыть с нашей короны презренное золото заимодавцев! Ах, почему же никак не наступит день? Все и всё вокруг только и ждут моего знака. Завтра я проеду милю в долину и оставлю после себя вымощенную французами дорогу!

У аббата Мелани, этого нового Гомера, отказал голос.

Заря занимается, наконец начинается сражение. Вновь отбита атака на крепость. Однако становится очевидно, что Ландау вот-вот падет. Солдаты устали, они хотят покончить со сражениями и вцепиться врагам-французам прямо в глотку, раздавить их, изнасиловать их женщин, разграбить их дома и поджечь их. Как и в любой войне, человек превратился в чудовище.

И тут появляется Иосиф – один на коне, перед стенами крепости, в такой близости от бастионов, чтобы в него не могли попасть, вынимает меч и кричит:

– Мужчины Ландау! Пожалейте свой город и своих жителей, пока я еще могу удержать своих солдат, пока прохладный воздух милосердия еще сдерживает ядовитые тучи резни, грабежа и прочих ужасов войны. В противном случае пройдет только миг и вы. Увидите, как императорский солдат, опьяненный запахом крови, орошает волосы ваших плачущих дочерей, хватает за бороды ваших отцов и нанизывает ваших обнаженных детей на свои, пики, в то время как беснующиеся от боли матери разрывают своими отчаянными криками облака!

С высоты защитных сооружений, сидя на своем коне, вниз, смотрел комендант Мелак. Он молча слушал. От ужаса лицо его пронизали глубокие морщины.

– Так что же вы скажете, – заключил король Германии и Рима, – не желаете ли вы сдаться? Или хотите, чтобы вас обвинили в сопротивлении и уничтожили?

9 сентября Мелак приказал поднять белый флаг, на следующий день состоялась капитуляция, после которой последовал обмен пленными. 11 сентября все было кончено.

Как и было обещано, Иосиф сдержал своих солдат: с головы осажденных не упало ни волоска. Солдат императорского войска, который украл в церкви чашу для причастия, был казнен по личному приказу короля. Он хладнокровно взирает на казнь, хотя приговоренный был одним из его любимых солдат. Матери, которые прошлой ночью еще прятались в темноте своих жилищ и, прижимая к груди новорожденных, застыв от ужаса, слушали угрожающие слова Иосифа, теперь опустились на колени, чтобы поцеловать его императорские регалии. На следующий день французы отступили; Мелак вынужден признать себя побежденным королем Германии и Рима.

– Великий король, – обратился к нему французский комендант, благодарный за то, что Иосиф пощадил город от ужасающего произвола солдат, который обычно следует за осадой.

Марсили предсказал, что благодаря его военному искусстве Ландау падет в течение недели. Но гению итальянца, объединенному с геройством его юного монарха, потребовалось еще меньше: оказалось достаточно четырех дней.

Атто сделал паузу. Он с трудом переводил дух. В моей коллекции книг об императоре Иосифе I были различные сообщения и хвалебные гимны его деяниям в Ландау, но, к сожалению, все они были на немецком, причем написаны в тевтонском стиле: переполнены скучными рассказами и без забавных эпизодов. Рассказ же аббата Мелани перенес меня прямо в жаркую битву, более того, слил меня воедино с душой моего повелителя.

Я удивился, насколько сильное восхищение, если не любовь к молодому цезарю, сквозили в словах кастрата. Именно он, который до сих пор не прославлял никакого иного монарха, кроме «короля-солнце»!

– Дорогой дядя, в это время вам уже нужно спать, – напомнил ему Доменико.

По возвращении в Вену, продолжал Атто, не обращая внимания на совет племянника, ликованию не было границ: в городе тут же сформировалось большое шествие по направлению к собору Святого Стефана, где было торжественно прочитано «Те Deum».С причитающейся церемонией на Новом рынке была воздвигнута колонна, посвященная святому Иосифу, покровителю Австрии. Даже Леопольд и его супруга, августейшие родители, с которыми у молодого короля никогда не было особенно сердечных отношений, радовались триумфу императорских войск.

Со дня этой победы Иосиф становится многообещающим наследником престола. После Ландау и благодаря помощи Марсили он стал героем.

– Однако один герой уже был, – заметил Атто. – Его звали Евгением Савойским, победитель в великих битвах при Зенте, гроза турок. Но теперь в соревновании за славу у него появился соперник с решающим преимуществом: он был красив, и на голове у него была корона.