— Люк не делал этого, — сказала она. — Он никогда не поступил бы так с Джинни. И тем более с Клэр. Да, он бывает грубоватым и раздражительным, но никогда — жестоким. Поверь мне, Робин, я знаю Люка всю жизнь. Он не способен на такое.

Помолчав, она заговорила снова:

— Я знаю, плохо говорить о мертвых не принято. Но я уверена, что Джинни придумала все это нарочно, чтобы рассорить Клэр с Люком. Я знала обеих сестер. Джинни просто не могла вынести, что Клэр удалось хоть в чем-то превзойти ее. Она сама была влюблена в Люка и пришла в ярость, когда он сделал предложение ее сестре. Вот и решила отомстить сразу обоим. Кто мог знать, что Клэр примет ее выдумки слишком близко к сердцу!

Робин молча смотрела на подругу. Все произошло слишком давно, чтобы теперь выяснять, что было правдой, а что нет.

— Ты не веришь ни одному моему слову! — с укором воскликнула Дотти, и на глазах ее выступили слезы.

— Если это так важно для тебя, — медленно произнесла Робин, заглядывая ей в лицо, — я верю тебе.

— Конечно, это очень важно для меня, — всхлипнула Дотти. — Люк, он особенный. Он добрый, великодушный, заботливый… Он лучше всех!

— Хорошо, хорошо, — попыталась успокоить ее Робин. — Если ты считаешь, что он лучше всех, значит, так оно и есть.

Дотти слабо улыбнулась и попыталась утереть слезы, которые все еще продолжали стекать по ее щекам.

— Если бы я хуже знала тебя, Робин, то решила бы, что ты надо мной издеваешься.

— Конечно нет, — отозвалась Робин. — То, как ты относишься к Люку, только и может быть единственно верным для тебя. — Даже если весь мир восстанет против этого, добавила она мысленно.

Дотти вздохнула.

— Мир жесток, я крепко усвоила это за свою жизнь, а мир людей искусства жесток и переменчив вдвойне. Сегодня ты на гребне волны, а завтра тебя ввергнут в пучину те, кто еще недавно восхищался тобой. Мне приходится все время быть начеку в том, что касается взаимоотношений с другими людьми. Возможно, благодаря этому мне и удалось добиться успеха на сцене. Понимаешь, я прилагаю все усилия, чтобы моя личная жизнь не стала всеобщим достоянием, а значит, не могла помешать карьере. Возможно, это звучит цинично, но, после того что случилось с Люком, я не хочу рисковать. К сожалению, придерживаясь таких взглядов, я не могу себе позволить иметь много друзей. Отчасти именно поэтому я так ценю нашу дружбу!

— О, Дотти, дорогая! — воскликнула Робин, поддавшись эмоциональному порыву, и крепко обняла подругу.

— Ты всегда была для меня в этом смысле примером, — продолжала Дотти. — Ты сумела добиться успеха, не выставляя личную жизнь напоказ. И я очень рада, что мы с тобой стали друзьями задолго до того, как добились успеха — каждая в своей области.

— И всегда останемся друзьями, — нежно сказала Робин. — Разве может что-нибудь разрушить нашу дружбу?

Она умолкла, не в силах отделаться от мысли, что Дотти скрывает от нее свои отношения с Теренсом. Да если на то пошло, и свои отношения с Люком тоже!

Дотти не заметила странного молчания подруги. Растроганная, она схватила ее за руку и крепко сжала ее.

— Робин, милая, я так люблю тебя! — воскликнула она. — И чувствую себя такой виноватой из-за Теренса!

— О чем ты говоришь, Дотти? — пробормотала Робин, чувствуя себя не готовой слушать исповедь Дотти о ее любви к своему мужу.

Пусть Теренс погиб, но они-то обе живы, и, быть может, лучше не ворошить прошлое? Но если Дотти хватило мужества отпустить Теренса к подруге и столько времени хранить эту тайну, то и она, Робин, должна суметь выдержать признание Дотти о ее отношениях с Теренсом.

— Если бы я только не вздумала вас познакомить! — горестно вздохнула Дотти. — Подумать только, ведь ты могла бы встретить другого мужчину, полюбить его и даже выйти за него замуж! И не было бы этого кошмара год назад! И твоя мать — прости, что напоминаю тебе об этом! — твоя мать, возможно, до сих пор была бы жива! О, если бы я не познакомила вас!

— Если бы ты не познакомила нас, — сказала Робин, внутренне ликуя от того, что тайна Дотти оказалась столь невинной, — я не испытала бы самого большого счастья в своей жизни. Я прожила с Теренсом одиннадцать великолепных месяцев, которые не променяла бы ни на что другое! И я очень благодарна тебе, глупышка! Ведь если бы не ты, этих одиннадцати месяцев тоже не было бы. И уж подавно ты не виновата в гибели Теренса и смерти мамы. Ты же знаешь, никто не застрахован от случайностей и любой из нас мог бы попасть в авиакатастрофу, как Теренс! А мама… у нее было слабое сердце. Любое потрясение могло убить ее. Так что не переживай так сильно: ты ни в чем не виновата передо мной. Наша жизнь состоит из множества «если», и никто не может предугадать всех последствий своих поступков.

— Спасибо тебе, Робин! — проговорила сквозь слезы Дотти. — Знаешь, после того как я увидела, в каком отчаянии ты была на похоронах матери, мне стало просто невыносимо думать, что я виной всему этому. Я даже боялась встречаться с тобой: выдумывала какие-то неотложные дела, важные встречи. Даже добилась этого ангажемента в Дублине, только чтобы не попадаться тебе на глаза. Я знала, что ты никогда не упрекнешь меня в том, что я натворила, но мысль, что в глубине души ты винишь меня в своих несчастьях, мучила меня.

— Это было очень глупо с твоей стороны, Дотти, — ответила Робин. — Тебе нужно было уже давно поговорить со мной так, как сейчас. Я бы объяснила тебе, насколько ты заблуждаешься.

— Я решилась пригласить тебя во Францию только потому, что, когда мы в последний раз говорили по телефону, мне показалось, будто ты начинаешь приходить в себя, — призналась Дотти.

— Так оно и есть, — подтвердила Робин. — И лучшее тому подтверждение то, что я приняла твое приглашение. И морской воздух, он тоже пошел мне на пользу.

Дотти послала ей лукавый взгляд.

— А мне кажется, что кое-что другое пошло тебе на пользу. Признайся, ведь тебе нравится Люк?

Робин нахмурилась. Люк? Вот уж кто не сделал ничего, чтобы облегчить ей жизнь! Даже не пожелал выйти проститься, когда она уезжала. Хотя Дотти уверяла, что он передал Робин пожелание счастливого пути.

— Люк? — повторила она вслух. — Не знаю, что ты имеешь в виду, Дотти.

Даже в мыслях она не хотела обращаться к тем чувствам, которые пробуждал в ней этот человек.

— Джинни Стилуотер разбила его жизнь десять лет назад, — с горечью произнесла Дотти. — Да что там, она принесла несчастье всей нашей семье!

— Как это? — непонимающе нахмурилась Робин.

— Как, по-твоему, — Дотти уперла кулаки в бедра и с вызывающим видом уставилась на Робин, — почему мне пришлось сменить колледж за год до выпуска? Потому что во всех газетах склоняли имя Люка, и родители решили, что будет спокойнее отправить меня учиться в другое место. Туда, где никто не знал бы, что Люк Бланшан — мой брат!

— Но ведь твоя фамилия — Харрингтон! — Робин никак не могла сопоставить то, что сказала ей Дотти, со словами, произнесенными Люком сегодня утром. Он ведь ясно дал понять, что не приходится Дотти братом!

— Конечно, — кивнула та. — Дело в том, что на самом деле Люк — мой кузен. Наши матери были сестрами, но моя умерла, когда я была совсем маленькой. Семья Люка приняла меня, но это было так давно, что я привыкла считать мистера и миссис Бланшан папой и мамой, а Люка — братом.

Вот и разъяснилась еще одна терзавшая Робин загадка! Дотти была приемной дочерью в семье родственников, но сохранила фамилию своих родителей. Что ж, такое случается нередко. Ну почему она, Робин, так склонна всегда подозревать худшее? Из-за этой отвратительной привычки она оскорбила подозрением, пусть и невысказанным, но от этого не менее несправедливым, свою лучшую подругу.

Свою единственную подругу.

— Отец Люка — француз, и он, естественно, носит его фамилию, — рассказывала меж тем Дотти. — Когда Люк был маленьким, вся семья жила в «Медвежьем углу». Потом, когда умерла мама, они перебрались в Англию, но меня все равно вырастила няня-француженка, та же, которая воспитывала Люка. Мы все часто приезжали в «Медвежий угол» на лето. Многие в Этрета до сих пор считают Люка французом. В этом маленьком городке никто и не подозревает, что Люк писатель, тем более что пишет он на английском. Поэтому он и приехал жить в Нормандию, когда… Послушай, Робин, — решительно сказала она вдруг, — я хочу, чтобы ты знала: я не позволю грязной лжи, придуманной Джинни Стилуотер, во второй раз разрушить счастье Люка!