Но он не оторвал мне руку, как я ожидала. Он обсосал ее. Его язык был мокрым и влажным на моих пальцах, нежно вылизывая кожу между ними.

Он отпустил мою руку так же внезапно, как и взял ее в пасть. Ладонь была пуста.

Я тупо уставилась на нее. Этот зверь сожрал руны, которых боялись самые опасные фэйри? Как сочную закуску? Он облизнулся. Я — основное блюдо? В мгновение ока моя вторая рука исчезла в его пасти.

Я почувствовала влажное прикосновение к моей коже, точные движения шелковистого языка, царапанье клыков по моему запястью, и вторая рука — тоже пуста.

Он отпустил меня. Я неловко приземлилась на ноги, ударилась об обломки дивана и выпрямилась.

Продолжая облизываться, он стал отступать.

Когда он остановился в луче бледного лунного света, я прищурилась. Что-то было… не так. Он выглядел странно. Кажется, ему было… больно.

Меня посетила ужасная мысль. Что если это — просто неразумный зверь, привыкший есть все окровавленное, как собака, которая не может пройти мимо отравленного гамбургера? И я, только что, скормила ему что-то смертельное.

Я не хотела убивать еще одно из этих созданий! Ведь он, как и Бэрронс, спас меня!

С ужасом уставившись на него, я надеялась, что он все же выживет. Мне всего лишь хотелось сбежать от него, найти место, где я могла бы перевести дыхание и собраться с силами. Я должна была найти правильное применение тому небольшому арсеналу оружия, который у меня имелся.

Он пошатнулся.

Проклятие! Когда я поумнею?

Покачиваясь, он тяжело опустился на корточки, издал глубокий, прерывистый стон. Мышцы под его кожей мгновенно начали сокращаться. Он откинул голову и завыл.

Я зажала уши руками. Вой стал тише, но даже так, он казался оглушительным. Вдалеке я услышала ответные вопли, которые словно объединялись в скорбном концерте.

Мне очень хотелось верить, что они не ринутся к книжному магазину, чтобы присоединиться к своему собрату, и разорвать меня на кусочки. Вряд ли я смогу скормить им всем ядовитые руны.

Стоя на четвереньках, зверь мотал своей огромной головой из стороны в сторону, было видно, что он в агонии — челюсти широко открыты, клыки обнажены.

Он продолжал выть, и этот безнадежный и отчаянный вопль разрывал мое сердце.

— Я не хотела убивать тебя! — закричала я.

Упав на пол, он начал изменяться.

Да, я убила его. То же самое происходило, когда умирал Бэрронс.

Видимо, смерть заставляет их трансформироваться.

Я стояла, словно прикованная, и не могла отвести взгляд. Я возьму и этот грех на себя, как взяла все остальные. Подожду, пока он превратится и запомню его лицо, чтобы в новом, созданном мной с помощью Синсар Дабх мире, я смогла что-нибудь сделать специально для него.

Возможно, я смогу его спасти от участи быть тем, кем он являлся. Что за человек жил внутри этого зверя? Один из той восьмерки, что Бэрронс привел в аббатство, когда пришел забрать меня? Видела ли я его в Честере?

Рога начали плавиться и стекать по его лицу. Голова стала бесформенной, она расширялась и сжималась, пульсировала и сжималась, чтобы снова расшириться — казалось, слишком большая масса должна была поместиться в слишком маленькую форму, и зверь противился этому. Огромные плечи распрямлялись, подавались вперед и снова распрямлялись. Он извивался, содрогаясь и царапая пол, оставлял в нем глубокие борозды.

Когти превратились в пальцы. Задние лапы приподнялись, опустились и превратились в ноги. Но выглядели они неправильно. Конечности были деформированы: кости сгибались не там, где положено, в одних местах, будто резиновые, в других — узловатые.

Он все еще выл, но звук менялся. Я убрала руки от ушей. Кровь стыла в жилах от человеческих ноток, которые слышались в его вое.

Его бесформенная голова моталась из стороны в сторону. Он рычал, брызжа слюной. В лунном свете я уловила отблески его черных клыков и диких глаз, сверкавших сквозь всклокоченные волосы. Внезапно эти клочья исчезли, гладкий черный мех начал светлеть. Зверь упал на пол, содрогаясь в конвульсиях.

Неожиданно он резко встал на четвереньки, опустив голову. Кости хрустели и трещали, приобретая новую форму. Плечи распрямились — сильные, гладкие и мускулистые. Руки напряглись. Одну ногу он отодвинул назад, другую подогнул, как перед прыжком.

Лунный свет падал на обнаженного склонившегося мужчину.

Затаив дыхание, я ждала, когда он поднимет голову. Кого я убила своим беспечным идиотизмом?

Некоторое время был слышен только звук его частого дыхания, и моего.

А потом он прочистил горло. По крайней мере, я так подумала. Звук был такой, словно у него в горле гремучая змея трясла своей «погремушкой». Секунду спустя, он рассмеялся, но это трудно было назвать смехом. Так мог бы смеяться дьявол в тот день, когда явился по твою душу.

А затем он поднял голову, отбросил рукой волосы с лица, и ухмыльнулся с полнейшим презрением. Я тихо сползла на пол.

— Ах, моя дорогая мисс Лейн, но ведь в этом-то все и дело. Хотели. — произнес Иерихон Бэрронс.

Я никому не говорила, но когда я впервые прилетела в Дублин, у меня была одна тайная фантазия, которая не давала мне загнуться в тяжелые времена.

Я представляла, что нас всех ввели в заблуждение, и что тело, которое отправили домой в Эшфорд, было на самом деле не Алины, а какой-то другой блондинки, поразительно похожей на нее. Я решительно отказывалась признавать, что стоматологическая экспертиза, на которой настоял папа, дала положительный результат.

Когда я бродила по улицам Темпл Бара в поисках ее убийцы, я мечтала, что вот заворачиваю за угол — а там она.

Она посмотрит на меня пораженно и взволнованно, и спросит:

— Младшая, в чем дело? С папой и мамой все в порядке? Что ты здесь делаешь?

Мы обнимемся и рассмеемся, и я буду знать, что все, что было — лишь кошмарный сон, и он закончился. Мы выпьем пива, пройдемся по магазинам и найдем пляж, где-нибудь на Ирландском скалистом побережье.

Я не была готова столкнуться со смертью — к этому никто не готов. Когда теряешь кого-то, кого ты любишь больше чем самого себя, ты внезапно осознаешь конечность человеческой жизни. Лежишь ночами без сна, размышляя, веришь ли ты в рай и ад, и выискивая причины, держаться за веру. Потому что невыносимо думать, что их нет рядом, всего в нескольких словах молитв от нас.

В глубине души я знала, что это всего лишь иллюзия. Но я нуждалась в ней. Какое-то время это помогало.

Я не допускала подобных фантазий о Бэрронсе. Позволила ярости заполнить меня. Как проницательно заметил Риодан, она подливает масла в огонь. Моя ярость — плутоний. Со временем я начну мутировать из-за радиоактивного отравления.