Максим Максимов, Сергей Балуев (ответственные редакторы проекта),

Александр Горшков, Елена Гусаренко, Андрей Катков, Ольга Крюкова, Роман Лебедев,Елена Летенкова, Наталия Молькова, Александр новиков, Марина Ольховская, Александр Самойлов, Алена Троицкая, Татьяна Федорова

Обнорский (Серегин) Андрей Викторович,

директор и главный редактор

Агентства журналистских расследований.

(Служебная характеристика отсутствует)

— Igni et ferro! Это выражение, Андрей, переводится как…

— Огнем и мечом, Бьянка.

— О-о-о-о, Андрей! Если я напишу, что русский журналист владеет еще и латынью, мои читатели…

— Я не владею латынью, синьора.

…А тебе лучше было бы прийти в длинной юбке. Я не могу смотреть на твои ноги и одновременно отвечать на вопросы о страшной, загадочной русской мафии. Это невозможно, Бьянка Мария…

— Что, Андрей?

— Я не владею латынью, Бьянка.

Бог мой, какие ноги! Ты, наверно, сумасшедшая, если приходишь брать интервью в такой короткой юбке.

Igni et ferro…

— И все-таки, Андрей, ты думаешь, что русская мафия…

Я думаю, что у тебя красивые ноги. Я думаю, что у тебя невероятно красивые ноги. Я думаю, что устал. Что — ноябрь. Что — Петербург. Что — снегопад… Igni et ferro. Русская мафия? А, да… русская мафия… Два маленьких пацаненка на плацу Суворовского училища тараканят огромную лопату. Господи, Бьянка, лучше бы ты пришла в брюках…

Вот так вот все это начиналось. Я, офигенная звезда российской журналистики, давал интервью для известной итальянской газеты. И открылась дверь. И Оксана сказала:

— Андрей Викторович, к вам Васнецов. Говорит, что у него дело очень срочное. И не терпит отлагательства.

— А-а… пусть заходит… Вот, кстати, Бьянка, классический представитель страшной русской мафии.

А Васька услышал конец фразы. И распустил хвост. И наткнулся взглядом на ноги.

— Я, — сказал Васька, — страшный русский мафиози. Я внук известного русского художника. В каждом кармане у меня по пистолету, по кастету, по тактическому ядерному заряду. А как зовут барышню?

— Синьору зовут Бьянка Мария делла…

— Все! — сказал Васька. — Я сражен, Андрюха. Больше ничего не говори. Я тихонько сяду в углу и буду плакать.

Ага, будешь ты плакать… С Васькой Васнецовым я когда-то вместе занимался борьбой. Давно это было. Тысячу лет назад. Или две. Или три. Тогда я еще, разумеется, не знал, что буду директором агентства журналистских расследований, а Васька станет известным питерским криминальным авторитетом. А эта итальянская синьора с невероятными ногами…

— …О-о, это у нас строго, — говорит Васька, — Мы чуть что — гранату в зубы. И — кранты.

— Что такое кранты, Василий?

— Кранты, синьора? Кранты — это…

Костюмчик у Васьки стоит не меньше полутора тысяч баксов. В вашей Италии позволить себе такие шмотки могут только очень небедные люди. Да, портки и спинжачок за полторы тыщи баксов… ай да Вася. Igni et ferro.

— Василий Петрович, ты вообще-то зачем пришел? Ты говорил, у тебя дело какое-то срочное.

А Васька уже про меня забыл. Он смотрит на эти ноги, он смотрит в эти черные итальянские глаза. И заливается соловьем. Ну какое тут, к черту, интервью? Синьора Бьянка Мария делла чего-то там еще смотрит на русского бандита Василия Петровича Васнецова с открытым ртом.

— А? Чего, Андрюха?

— Ты по какому срочному делу-то пришел?

— А, фигня… заказали тебя, понимаешь. А скажите, синьорина, чем вы заняты сегодня вечером?

Вот так. Пустяк. Фигня. Заказали меня, понимаешь. Фигня… Я тихонько выхожу из кабинета. И они — рашен бандито и итальянская журналистка — просто не замечают этого. Думаю, что уже сегодня вечером они окажутся в постели. На женщин Василий Петрович всегда оказывает неизгладимое впечатление. А я выхожу из своего кабинета и сажусь напротив своей секретарши. Страшно болит голова.

— Ксюша, — говорю я.

— Да, Андрей.

— Ксюша, — говорю я, — можно мне посмотреть в глаза твои бездонные и утонуть в них навсегда?

— Да ну тебя, Обнорский! Взрослый человек, а прямо как ребенок… Сколько лет с тобой работаю, а так и не могу понять, когда ты всерьез, а когда шутишь.

— Я, Оксана, вообще никогда не шучу. В детстве мне по ошибке удалили чувство юмора. Хотели гланды, а получилось — чувство юмора. Такая у меня, Оксана, беда…

Я еще чего-то вру, а голова раскапывается. Грипп, наверно. Пошло, глупо, банально… Грипп. Раньше это хоть называлось загадочно — инфлюэнца. Теперь — грипп. Кризис, дефолт, грипп… Из кабинета выходят итальянская синьора и Василий Петрович Васнецов. Ноги… Бог мой, какие ноги! Васька перешел на английский. Он держит Бьянку Марию делла чего-то там еще под локоток и бодро впаривает ей про то, что он приглашен на охоту к принцу Эдинбургскому, но…

— Я тебе, Андрей, потом позвоню…

— Ну-ну… привет принцу Эдинбургскому.

Итальянские ноги и костюм за полторы тысячи баксов выходят. Оксана крутит пальцем у виска. Суворовцы за окном орудуют огромной лопатой. Звонит телефон.

— Тебя, Андрей, — говорит Оксана, протягивая трубку.

Господи! Если бы я знал… но тогда я еще не знал. Не мог знать… Я механически взял трубку. И услышал незнакомый голос. Голос сказал, что мы не знакомы. И его фамилия мне ничего не скажет… но есть документы, которые, могут быть мне интересны… А что за документы?

Голова у меня болела уже почти невыносимо, все документы мира, начиная от узелковой письменности майя до последних указов Ельцина, были мне до фонаря. Фанерная лопата суворовцев скребла по асфальту, как по оскальпированной голове: шир-р-р…

— А что за документы?

— Речь идет о таможенных аферах. Вам фамилия Фонарский о чем-нибудь говорит?

Стоп! Стоп, машина! Малый назад! Фамилия Фонарский мне о чем-нибудь говорит… Фанерная лопата проехала по мерзлому асфальту. Наверно, именно так делают трепанацию черепа. Фонарский! Виктор Васильевич Фонарский. Вот его-то фамилия и решила исход дела. А одна из следующих фраз моего анонимного собеседника поставила жирную точку под резолюцией.

— Да, говорит. Вы по его поручению звоните?

— Напротив… если бы господин Фонарский узнал о моем звонке вам… Я думаю, он бы сделал все, чтобы наш разговор не состоялся.

— Вот так? Ну что же, давайте встретимся. Где и когда?

— Лучше бы прямо сегодня, Андрей Викторович. Это возможно?

Это, разумеется, невозможно. Das ist unmoglich[1]. Шир-р-р-р, прокатилась лопата по плацу Суворовского училища. Это невозможно!

— Да, возможно. Если примерно через час в кафе «Северная Пальмира» — идет? Как я вас узнаю?

— Я сам вас узнаю. Я… видел вас по телевизору.

— Ну… хорошо. Значит, в двадцать ноль-ноль. В кафе.

— Спасибо, Андрей Викторович. Вы не пожалеете, документы стоящие.

Тогда я еще не знал, что пожалею. Еще и как пожалею. Если бы я знал… Но я не знал. Может ли это служить оправданием? Нет. Нет, это не может служить оправданием.

…На поставленный вопрос: может ли это служить оправданием, ответил: нет. Прочитайте и распишитесь…

Ну-ну… ты не знал. Огнем и мечом, сказала Бьянка.

Das ist unomglich.

Короче, я поехал. Я съел две таблетки, которые дала мне Оксана, и поехал. Тысячи фар светили мне в лицо. Тысячи пронзительных фар дробились в тысячах дождинок. Голова раскалывалась. Будущие великие полководцы делали трепанацию черепа огромной фанерной лопатой. Дождь сменялся снегом. Снег сменялся меленькой шуршащей крупой. Дождь мгновенно замерзал, асфальт покрывался блестящей кольчугой. Стада автомобилей катились медленно.