[Шантану находит своего восьмого сына]
Был честен Шантану в речах и деяньях,
Он был почитаем во всех мирозданьях,
Его прославляли и люди и боги,
Отшельник в лесу и властитель в чертоге.
Настойчивый, сдержанный, щедрый и скромный,
Являл он величье и разум огромный.
С желанием блага, с душою открытой,
Для Бхаратов был он надежной защитой.
Он жил, постоянно к добру тяготея.
Казалась белейшей из раковин шея,
Широкими были могучие плечи,
Как слон в пору течки, был яростным в сече.
Ничтожным считал он того, кто корыстен,
Добро почитал он превыше всех истин.
Ему среди воинов не было равных, —
Царю и вождю властелинов державных.
Из всех знатоков, мудрецов и ученых,
Он сведущим самым считался в законах.
К нему прибегали, желая охраны,
Цари, возглавлявшие многие страны.
При нем, восприняв благочестья условья,
Познали отраду четыре сословья [12]:
Судьбы наивысшей был жрец удостоен,
Жрецу подчинялся с охотою воин,
Тому и другому служили умельцы,
И люди торговые, и земледельцы,
А им угождали покорные шудры, —
Таков был закон стародавний и мудрый.
В столице, в чарующем Хастинапу́ре,
Блистал государь, словно солнце в лазури.
Владел он, моленьем молясь неустанным,
Землей, опоясанною океаном.
Не ведая зла, небожителям равен,
Как месяц, был светел, правдив, добронравен.
Как Яма, бог смерти, с виновными гневен,
Он был, как земля, терпелив и душевен.
При нем не должны были в страхе таиться
От смерти напрасной ни вепрь и ни птица.
При нем не знавали убийств и насилий:
Животных лишь в жертву богам приносили.
Он правил, исполненный праведной власти,
Людьми, что отвергли желанья и страсти.
Он стал для несчастных и слабых оплотом,
Отцовскую жалость питая к сиротам,
Увидел он в щедрости — жизни основу,
И правду он сделал опорою слову.
Он, женскую ласку познав, веселился,
Но минули годы — он в лес удалился…
Таким же правдивым, познавшим законы,
Был сын его, юноша, Гангой рожденный.
Он Га́нгея имя носил в это время,
Бог васу, — людское украсил он племя,
Воитель, из лука стрелок наилучший,
Отвагой, душою и сутью могучий.
Однажды вдоль Ганги-реки за оленем
Охотясь в лесу, увидал с изумленьем
Шантану, что стала река маловодной.
Задумался праведник, царь благородный:
«Что сделалось ныне с великой рекою?»
И вот, озабоченный думой такою,
Заметил он: юноша, сильный, пригожий,
На Индру, Борителя Градов, похожий,
Великоблестящий, высокий и смелый,
Вонзает в речное течение стрелы.
Из стрел среди русла возникла запруда, —
Под силу ли смертным подобное чудо?
Не сразу Шантану, средь шума речного,
Узнал в этом юноше сына родного.
А тот на отца посмотрел, сильнозорок,
И создал волшебный, таинственный морок,
И скрылся, отца подчиняя дурману…
Очнувшись, тотчас заподозрил Шайтану,
Что сына скрывает речная долина,
И Ганге сказал: «Приведи ко мне сына».
И женщиной Ганга предстала земною,
Явилась нарядно одетой женою,
Держащею сына за правую руку.
Шантану, так долго влачивший разлуку,
Не сразу признал ее в ярком уборе,
А Ганга промолвила с лаской во взоре:
«Узнал ли ты нашего сына восьмого?
Веди его в дом и люби его снова!
Великий стрелок и воитель победы,
Он с помощью Васиштхи выучил веды,
Он сведущ в вождении войск, мощнорукий,
В священной науке и в царской науке.
На радость тебе родила я такого, —
Возьми же отважного сына восьмого!»
И с юношей, блеском затмившим денницу,
Отправился гордый Шантану в столицу.
[Шантану женится на рыбачке Сатьявати]
В столице, похожей на Индры обитель —
На город, где жил Городов Сокрушитель,
Был счастлив Шантану, блюститель закона,
И сына нарек он наследником трона.
Царевич был вежлив, умен, образован,
Отвагой его был народ очарован.
Четыре прошло многорадостных года.
Царевич был счастьем отца и народа.
Однажды у влаги, под сенью древесной,
Шантану почувствовал запах чудесный.
Окинул он реку внимательным взглядом, —
Увидел красавицу с лодкою рядом.
Спросил: «Благовонная, с прелестью кроткой,
О, кто ты и чья ты, представшая с лодкой?»
Сказала: «Я дочь рыбака. И удачу
Я в праведном вижу труде: я рыбачу.
Отец мой над всеми царит рыбаками, —
Едим, что добудем своими руками».
К прелестнодушистой, к божественноликой
Внезапно охваченный страстью великой, —
Пришел он к царю рыбаков, восхищенный:
«Отдан мне, — сказал ему, — дочь свою в жены».
Глава рыбаков властелину державы
Сказал: «Есть обычай, священный и правый, —
Невестой становится дочь при рожденье.
Но выслушай волю мою и сужденье.
Коль дочь мою в жены ты просишь с любовью,
О царь, моему подчинись ты условью.
Условье приняв, удостоишь ты чести
Отца и подаришь блаженство невесте».
«Поведай условье, — воскликнул Шантану, —
И знай, что раздумывать долго не стану,
Отвечу я «да» или «нет» непреложно:
Нельзя — так не дам я, и дам, если можно!»
А тот: «Сын, рожденный рыбачкой-женою,
Да царствует после тебя над страною».
Шантану отверг рыбака притязанья,
Ушел, унося в своем сердце терзанья,
Сжигаемый страстью, вернулся, угрюмый…
Однажды к царю, погруженному в думы,
Приблизился Гангея с речью такою:
«Отец, почему ты подавлен тоскою?
Послушны тебе все владыки и страны, —
Какие же в сердце скрываешь ты раны?»
Шантану ответствовал мудрому сыну:
«Узнай моей скорби сокрытой причину.
Ты — отпрыск единственный Бхаратов славных,
Но смерть не щадит и вожатых державных.
Ты ста сыновей мне милей, но не скрою:
Умрешь ты, — наш род прекратится с тобою.
Нужна для продления рода царица,
Однако мне трудно вторично жениться.
Бездетен, — согласно уставам старинным, —
Отец, что владеет единственным сыном.
Огню возлиянье, труды богомолий —
Не стоят потомства шестнадцатой доли.
А ты, столь воинственный, смелый, горячий, —
В сражении смерть обретешь, не иначе!
Наш род от стрелы прекратится случайной, —
Теперь ты узнал о тоске моей тайной».
Поняв миродержца смятенье и горе,
Сын Ганги ушел и с тревогой во взоре
Советнику царскому задал вопросы, —
Поведал царевичу седоволосый:
«Шантану понравилась дочь рыболова,
Но слишком условие брака сурово».
Тогда к рыбаку, с благородною свитой,
Приехал царевич как сват именитый.
Рыбак, по обычаю, вышел навстречу,
Приветствовал свата почтительной речью:
«Хоть сын для отца — наилучший ходатай,
Невесту отцу с разумением сватай.
Почетно и лестно, скрывать я не стану,
Сродниться с блистательным родом Шантану.
Жених-миродержец — награда невесте,
И кто от подобной откажется чести?
Не станет наследником царским, однако,
Дитя, что родится от этого брака, —
Не сможет соперничать, властный, с тобою,
О, бык среди Бхаратов с гордой судьбою!
Ты даже и бога и демона вскоре
Осилишь, как слабых соперников, в споре!
Об этом подумай. Скажу тебе кратко:
Иного не вижу в тебе недостатка».
Радея о пользе отца ежечасно,
Ответствовал Гангея твердо и властно:
«Я слово даю безо лжи и коварства,
Что станет твой внук повелителем царства!»
Рыбак, добывая для внука державу,
Сказал: «Ты защитник Шантану по праву,
Я верю, что будешь ты верной защитой
И нашей Сатьявати, муж знаменитый.
Не жду от такого, как ты, вероломства,
Но я твоего опасаюсь потомства».
Услышав сомненье того рыболова,
Ответил царевич: «Узнай мое слово.
Клянусь я в присутствии царственной свиты, —
О царь рыбаков, эту клятву прими ты:
От царских отрекся я почестей громких.
Отвергнув престол, говорю о потомках:
Безбрачья обет возглашаю отныне.
Бездетный, — возжажду иной благостыни:
Познав целомудрия свет вожделенный,
Войду я в миры, что вовеки нетленны!»
Глава рыбаков задрожал от восторга.
«Бери!» — он сказал без дальнейшего торга.
Тогда полубоги, богини и боги,
А также святые в небесном чертоге,
Цветы проливая в пространстве надзвездном,
Назвали царевича Бхи́шмою — Грозным.
Сказал он Сатьявати: «На колесницу
Взойди же, о мать, мы поедем в столицу».
Вот Бхишма, обет возгласивший суровый,
Приехал к Шантану с царицею новой.
Восславили Бхишму цари и владыки.
«Он — Грозный!» — хвалебные слышались клики.
Шантану сказал с ликованием: «Смело
Исполнил ты труднотворимое дело.
Дарую награду великому сыну:
Ты сам своей смерти назначишь годину!»
вернуться
12
Четыре сословья— четыре варны (буквально: «окраска»): брахманы — жрецы и ученые, знатоки священных книг, кшатрии — правители и воины, вайшья — торговцы и земледельцы, и шудры ‑ рабы, которые должны были обслуживать три другие варны.