Сабин моргал, пока зрение не пришло в норму, и бессмертный, ответственный за его муки, не предстал перед его глазами.

Это был Гален с распростертыми белыми крыльями, которыми он изящно помахивал, паря за окном. Он был высок, силен и красив, как всегда — словно и не минуло всех этих тысяч лет.

Он улыбался.

Сабин считал, что готов ко встрече с воином. Или же готов настолько, насколько это было возможно после сегодняшнего сообщения Люциена.

Оказалось, не готов.

— Теперь ты знаешь, — выкрикнул Гален, и голос его звучал так же харизматично и вдохновляюще, как и помнил Сабин. — Теперь начнется настоящее веселье.

Это было последнее, что слышал Сабин перед тем, как впасть в забытье.

Глава 22

Три дня. Прошло три — треклятых — дня с тех пор, как Даника и Рейес покинули крепость. Они все время находились в дороге, пересаживаясь с самолета в краденую машину, а потом — на поезд, не оставаясь долго на одном месте. Просто на всякий случай.

Они не желали привести Ловцов к семье девушки. Как бы ей не претила мысль опять быть в бегах, на этот раз все было в тысячу раз лучше, ведь рядом был Рейес. Пусть даже и такой угрюмый.

Они мало разговаривали. Он время от времени отдавал приказы — пригнись, беги, помалкивай — и этим ограничивались их беседы. Она не заметила Ловцов, но это абсолютно ничего не означало, потому ее постоянно преследовали страх и ужас. Как, впрочем, и всегда.

Они ночевали в дешевых мотелях, всегда в одной комнате, но никогда в одной постели. Временами, ночью, после того, как он усиливал каждый вход в их комнату дополнительными замками, Рейес закрывался в ванной.

Как и сейчас.

Прищурившись, Даника уставилась на закрытую дверь. Она лежала на широкой кровати в маленькой, грязной комнатке, утопающей в тенях, которые часто прорезал свет от фар автомобилей, попадающий внутрь сквозь испачканные красные занавеси. Она откинула прочь жесткое накрахмаленное покрывало и прислонилась к изголовью. Выжидая.

Рейес находился в ванной уже полчаса.

О, она точно знала, чем он был занят. Подобное знание не вызывало у нее отвращения, оно… огорчало ее.

Почему он больше не хотел ее? Почему не просил у нее утоления желаний своего демона?

Из-за того, что думал о ней, как о каком-то дурацком артефакте?

— Болван, — пробормотала она.

Он держал связь со своими друзьями. Из подслушанного разговора, когда он шептал в свой сотовый — сейчас ей бы очень пригодилось умение Эшлин слышать любой разговор — она узнала, что Ловцы действительно атаковали крепость. Стефано сбежал. Несколько Повелителей были серьезно ранены, но уже исцелялись.

Ах, еще. Они хотели, чтобы она рисовала. Дышала, ела и рисовала. Вот и все, что им от нее требовалось.

Пару месяцев назад это сделало бы ее счастливой.

Рейес дал ей альбом, которым она пользовалась каждое утро, чтобы избавиться от воспоминаний о своих бурных снах. Снах, гораздо более диких, чем обычно, в которых демоны скребли когтями зазубренные, пропитанные пламенем стены Ада. Стоило ей завершить рисунок, как Рейес вырывал странички и заставлял ее отправлять их по факсу Люциену. Она не знала, помогают ли ее рисунки их цели. Никто ничего ей не рассказывал.

— Ведь я всего лишь смиренная девушка для рисования, — проворчала она.

Дверь ванной распахнулась. Рейес выключил свет, и она рассмотрела лишь его тень, когда он выходил. К запаху сандала примешивались металлические нотки крови, и оба аромата окутали ее. В то время как его лица не было видно, она была облита лунным светом и вся как на ладони. Девушка ощущала, как его напряженный взгляд буквально сверлит ее, скользит по ней.

Его жар — о, как же она скучала по его жару. С той ночи, когда она была с ним, она не чувствовала ничего кроме останавливающего сердце холода.

Все же. Не будет ли лишним просить его хорошенько «согревать» ее? Очевидно, да.

— Беспокоишься о своей семье? — спросил он, усаживаясь на лежанку, которую устроил себе на полу.

Она звонила бабушкиным друзьям. Те по-прежнему отрицали, что видели ее, и она им верила.

— Нет. Они в порядке. Может быть, я и сошла с ума, но я убедила себя, что с ними все хорошо. Я взволнована тем, что увижу их завтра. Между прочим, спасибо, что наконец-то подобрел и снизошел до вопроса.

— Я не подобрел. Я немного успокоился, потому что не заметил ни следа Ловцов.

— Как скажешь. Я все равно благодарна.

Минута убегала за минутой. Он не шевелился. Ни звука — даже шелеста его дыхания — не доносилось с пола.

Она ненавидела тишину, которая позволяла ее разуму теряться в догадках и бурлить, переживать, о чем думает Рейес, терзаться тем, что может случиться в ближайшие дни, сожалеть, что некогда хотела провести с Рейесом только одну ночь, и не может просить еще. И еще.

Чем больше она вдыхала его аромат, тем больше она хотела его. Тем сильнее закипала ее кровь, а тело начинало пульсировать.

— Отвлеки меня, — попросила она, сползая и выравниваясь на матрасе. Натянула покрывало, и оно оцарапало ее твердеющие соски. Она едва сдержала стон. — Пожалуйста.

— Как?

— Не знаю. Расскажи что-нибудь о себе.

Расспрашивала ли она его раньше? Не могла вспомнить.

— Я думал, ты не хочешь ничего знать обо мне.

О, да.

— Передумала. Я же девушка, мне это позволено.

Новая минута прошла в молчании.

— Я не хочу играть в эту игру, Даника.

Кое-что она все же подметила в его поведении.

Он называл ее по имени, когда намеревался держать меж ними дистанцию. Ангелом же называл тогда, когда хотел сближения. Она соскучилась по «ангелу».

Они занимались любовью три дня назад, и это было волшебно. Она хотела, нет, нуждалась в большем. В нем. Только в нем. Он как наркотик. Он поверил, что она не помогает Ловцам, в то время как другие могли считать ее предательницей. Он увез ее в безопасность, прикрывая своим телом от выстрелов. Он позволил ей вкусить рай, который она временами рисовала, нежно подводя ее к оргазму.

Теперь она хотела дикости. Грубо и жестко. Да, когда-то она думала, что ей будет отвратительно принимать участие в подобном. Думала, что не сможет поранить живое существо. Здесь и сейчас она думала иначе. Нет ничего лучше, чем выполнять пожелания мужчины — своего мужчины. Быть той, которая услаждает его, дарит ему наивысшее удовлетворение.

Несколько раз за их путешествие она пыталась поднять тему секса. Она даже осмелилась коснуться его волос, провести кончиками пальцев по его лицу и груди.

В первый раз он просто ушел. Во второй — прорычал краткое предупреждение.

— Не могу уснуть, — сказала она. — Поговори со мной о чем-нибудь. Ты же так давно — очень давно — живешь, — ну вот, теперь видно ее огорчение. Она фактически назвала его стариком. — Определенно, ты можешь развлечь меня каким-нибудь уроком истории.

Ей показалось, что она услышала, как он фыркнул.

Ее губы изогнулись.

— Не в настроении принимать вызов?

— Расскажи мне сначала о себе. Как ты обеспечивала себя? В своей старой жизни.

Старая жизнь. Казалось, вечность прошла с тех пор.

— Рисовала портреты и фрески. Я никогда не была богата, но всегда платила по счетам. Мама сначала была разочарована. Бабушка всю жизнь зарабатывала рисованием, и они хотели для меня чего-то другого. Медицина, юриспруденция. Нечто более… существенное, важное, как я полагаю.

— Рисование — важно. Оно привносит в мир красоту.

— Спасибо, — этими словами он еще сильнее очаровал ее. — Бабушка однажды пыталась наложить на себя руки. Она говорила, что ее картины сводят ее с ума. Но после той неудачной попытки ее творчество сошло на нет, и она больше никогда не рисовала. Должно быть, ее дар перешел мне, потому что через несколько недель у меня начались эти кошмары. Ее жизнь стала спокойной, а моя, хотя я была еще ребенком, начала напоминать вихрь. Думаю, поэтому я всегда понимала нежелание матери, чтобы я занималась искусством.