Сердце Джесси билось так яростно, что ей пришлось сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться. Все негодование на Шелби, которое в течение долгого времени копилось в ее душе, наконец вышло на поверхность. Лохмотья беспомощного детского гнева, подобно обломкам корабля после шторма, плавали в ее душе. Шелби всегда рыскала за спинами других людей, как несносный ребенок, пытающийся сделать все по-своему, украсть то, что ей не принадлежит. Удивительно, как Мэл не заболела пневмонией.
А что касается Мэтта, то он был уже не первой молодости и должен был соображать, что делает. Если он решил принести себя в жертву паучихе Шелби, это его личное дело, но Джесси не намерена была позволить своей дочери тоже попасть в эту паутину.
– Смотри! – закричала Мэл, показывая на разноцветную стайку королевских бабочек за окном. – Когда ты была маленькая, у тебя была коллекция бабочек, правда, мама?
– Не совсем коллекция, – ответила Джесси, отгоняя свою ярость слабой улыбкой. Время, которое она проводила с Мэл, было слишком драгоценным, чтобы портить его мыслями о Шелби. Она присоединилась к своей дочери, прилипшей к окну, и слегка поежилась, когда поток теплого солнечного света обрушился на нее. Неужели она замерзла и сама этого не заметила? Бабочки кружили над лугом, заросшим незабудками и лютиками. Такой великолепной погоды не было уже несколько лет. Если бы сознание Джесси не было так отягощено неприятностями, она могла бы чувствовать себя совсем счастливой.
– Расскажи мне про бабочек,– напомнила Мэл.
– Сейчас мне это кажется глупым, – призналась Джесси. – В детстве я мечтала разводить их. Каждую весну я выискивала самых толстых, самых пушистых гусениц, каких только могла найти, и начинала кормить их нежными листьями и жуками, пока они не дозревали до превращения.
– Превращения в бабочек?
– Да, этого мне и хотелось, но я никогда не видела, как это происходит. – Усевшись поудобнее у занавесок из мятого ситца, обрамлявших окно, Джесси рассеянно глядела на ежегодно повторявшееся чудо природы. – Я наблюдала за ними целыми днями все лето – а потом в один прекрасный день они исчезали, улетев из старого аквариума, где я их держала.
– Неразрешенная загадка, – тихо сказала Мэл. – Это великолепно. Что же с ними происходило?
– Я не знаю, но каждый год повторялось одно и то же. Они бесследно исчезали.
Совсем как Линетт, подумала Джесси, вспомнив внезапное исчезновение своей матери. Однажды утром Линетт, как обычно, стояла у плиты и тушила зеленые бобы на обед, а вечером этого дня она сбежала.
– Сколько тебе было лет?
– Примерно столько, сколько тебе сейчас. Мэл села и заговорила тихим умоляющим голосом.
– Давай еще раз попробуем, ладно? Мы соберем бабочек вместе, ты и я. Прямо сегодня.;
– Не сегодня, – ответила Джесси печально.
В последнее время они с Мэл не были особенно близки, и теперь девочка сама предложила прекрасный способ соединиться. Всем казалось, что Джесси чересчур беспокойная мать; возможно, так оно и было. Но теперь ее останавливала не только забота о здоровье своей дочери. Даже ее острое стремление сблизиться с ней не могло заставить ее возродить эту часть ее отрочества. Ей слишком не хотелось этого делать – и дело было не в одной боли. Тогда она была по-своему счастлива, и теперь вспоминать об этом было тяжело. Несмотря на все трудности – а может быть, вопреки им, – в ее детских годах было столько бескомпромиссной надежды, столько украденной радости.
– Почему ты такая грустная, мама? – спросила Мэл. – Это он тебя обидел? Люк? Шелби сказала, что вы, наверное, поссорились.
– Это не ее дело.
Мэл остолбенела, и Джесси тут же пожалела о своих резких словах. Нельзя ожидать, что Мэл будет правильно понимать ее напряженные отношения с родной сестрой.
– Извини, – сказала она наконец. – Между мной и Люком есть некоторые проблемы. Я просто еще не знаю, как их решить.
– Ты его любишь? У Джесси перехватило дыхание. «Устами младенца», – подумала она.
– Когда-то, – произнесла она чужим голосом. – Когда-то я его любила.
– Тогда это ты из-за него такая грустная. А не из-за бабочек.
– И из-за того, и из-за другого. Но, конечно же, основной причиной был Люк. Он вошел в ее жизнь в критический период, заполнив собой пустоту, образовавшуюся после ухода матери, и именно по этой причине он всегда был самой яркой звездой в цепочке утраченных радостей, которые она оплакивала. Этот кусок своего сердца она не сможет вылечить никогда. Может быть, именно поэтому она не могла поверить в то, что Люк способен навредить ей – по крайней мере, в том смысле, какой вкладывал в это слово Мэтт. Но почему же он не звонит ей?
Джесси смотрела на сад и поверх него – на ряд кипарисов, окружавших овраг. Если не считать того дня, когда они наткнулись на умирающего койота, она давным-давно не была там. Иногда она спрашивала себя, правильно ли поступает, избегая своих воспоминаний, а не пытаясь покончить с ними. Возможно, их отрицательная энергия таким образом только накапливалась, чтобы потом обрушиться на нее с новой силой. Если бы она сумела справиться с памятью о своих прежних отношениях с Люком, она бы, возможно, обнаружила, что связь между ними не такая крепкая, как кажется, что за многие годы над ней появился своего рода странный ореол, особый глянец, который пристает к воспоминаниям об утраченных любимых, покрывая собой все негативные аспекты отношений.
– Мне нужно идти, Мэл, – сказала Джесси после долгого молчания.
Мэл посмотрела на нее внимательным, не по-детски мудрым взглядом.
– Ты идешь охотиться на бабочек?
– В каком-то смысле, – ответила Джесси, горько и удивленно рассмеявшись. – Откуда ты знаешь?
Она прикоснулась к руке Мэл, и через мгновение мать и дочь крепко обнимали друг друга. На глаза Джесси навернулись слезы. Ее сердце изнывало от любви, обостренной грустью. В душе было столько печали, что она, казалось, не могла говорить. Ей всегда было трудно выразить свои чувства, даже ребенку, которого она так сильно любила.
– Я надеюсь, что ты кого-нибудь найдешь, – серьезно сказала Мэл, высвобождаясь из ее объятий. – Я не хочу, чтобы ты была такая грустная, мама. Помнишь, что ты говорила мне, когда я была маленькая? У тебя отвиснет губка.
Джесси улыбнулась сквозь слезы и поцеловала яркие кудряшки на макушке своей дочери.
– Я могу пойти с тобой, если хочешь, – утешающим голосом предложила Мэл. – Вдруг тебе понадобится помощь?
– В следующий раз, bambina, – пообещала Джесси. – Я должна совершить это путешествие одна. Но сегодня вечером или завтра ты покажешь мне, как ты умеешь плавать, ладно? Мне, правда, хочется посмотреть.
Мэл взвизгнула от восторга, и вся радость погожего весеннего утра отразилась в ее голубых глазах. Джесси увидела в них солнечный свет, все оттенки диких цветов и бесконечную силу возрождения. Ее сердце охватили радость и надежда. И на одно мгновение она позволила себя поверить в то, что все будет хорошо.
Джесси шла между кипарисами, наслаждаясь почти тропическим ветром, дувшим со стороны океана. Глубокая лощина выглядела такой же дикой и непокорной, как всегда. Омытая весенними дождями, поросшая свежей изумрудной травой, она манила ее. «Приходи, под твоими ногами – невероятные тайны, – казалось, говорила она. – Приходи узнать тайны жизни и своего сердца».
Именно это привлекало ее в детстве – обещание приключений и открытий, те же высящиеся над ней пики свободы, те же ястребы, парившие в водяных потоках, и скользкие создания, сновавшие под ногами. Тишина, напоминавшая храм, утешала душу так, как нигде и никогда в мире. Джесси с грустью подумала, что не была здесь целую вечность. Теперь ей стало ясно, что именно к этому месту всегда стремилось ее сердце.
Когда она в конце концов достигла места, где много лет назад, холодным весенним утром впервые нашла Люка, воспоминания обрушились на нее. Длинное дерево, по которому он пытался пересечь овраг, как по мосту, было расколото пополам, будто молнией; его вершина скрывалась на дне лощины. Природа не оставалась неизменной, но воспоминания хранились в сознании Джесси, как черно-белые фотографии. Прошедшее время сделало их похожими на сон.