– Может быть, поговорим попозже? – спросила Джесси. – Я хочу немного отдохнуть. А ты, по-моему, очень занят.

– Господи, да ты не представляешь себе… Я… гм-м… это то, о чем мы говорили до твоего отъезда.

Джесси сделала несколько шагов и вошла в комнату.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь?

– Нет! – Он замахал на нее руками. – Через несколько минут я тут все закончу и освобожусь. А ты… ты иди наверх. Разбирай вещи… или что там тебе надо сделать. А поговорим мы позже. Позже.

– Хорошо… Джесси повернулась к двери, но странный булькающий шум, послышавшийся оттуда, где сидел Мэтт, заставил ее остановиться. Как будто кто-то пытался всосать желе через соломинку.

– Мэтт, что случилось?

– С-случилось? – Голос Мэтта треснул, и он выпрямился, нервно рассмеявшись. Капелька пота стекла со лба на нос и застыла на его кончике. Он даже не пошевелился, чтобы стереть ее.

Джесси изучала его лицо с растущим беспокойством.

– Мэтт, в чем дело? Ты болен? Ее собеседник с некоторым усилием снял пиджак.

– Здесь что-то жарковато… Может быть, если я останусь в рубашке…

Джесси окончательно встревожилась. Мэтт никогда– не потел, и ей не приходилось видеть его таким всклокоченным. Обычно он выглядел подчеркнуто аккуратно, с безупречной прической.

– Давай я тебе что-нибудь принесу. Холодной воды или аспирина?

Мэтт откинулся на стуле и со стоном опустил руку под стол. Лицо его озарила бессмысленная улыбка.

– Аспирин, – выдохнул он. – Даже несколько таблеток. О… Господи. Спасибо, Джесси.

Джесси вытаращила глаза. Может быть, он действительно не может оправиться от стресса, связанного со смертью Саймона.

– Конечно, Мэтт, – мягко сказала она. Все будет хорошо. Через минуту я вернусь с аспирином, ладно?

– Поскорее, – умоляюще произнес Мэтт. Джесси отступила к двери. Мэтт махал ей рукой, чтобы она поскорее ушла, но он совершенно явно нуждался в помощи. Может быть, он просто смущен. Мужчины, как правило, стесняются своих болезней. Они терпеть не могут быть беспомощными. Комплекс мачо, ничего более.

– Все будет хорошо, – повторил он, обливаясь потом. – Иди за аспирином, пожалуйста!

– Хорошо. Я вернусь и… – Джесси уже поворачивалась к двери, когда какой-то предмет телесного цвета привлек ее внимание. Из-под стола высовывалось нечто. Джесси моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд. Спустя мгновения она разглядывала предмет, не веря своим глазам. Этого не может быть! Ноги?

– Аспирин, Джесси, – слабым голосом взмолился Мэтт.

Но Джесси его не слушала. Ножки приковали ее внимание. Маленькие, босые, вверх пятками. Вне всякого сомнения, это были ноги женщины. Женщины, стоявшей на коленях.

– Джесси, не могла бы ты…

– Конечно, Мэтт, – лукаво ответила она. – Аспирин будет через минуту. – Несколько секунд она разглядывала его залитое потом лицо, а потом намеренно опустила глаза. – А ты, Шелби? Тебе что-нибудь нужно?

Из-под стола послышались какие-то невнятные слова.

– Мою сестру явно никто не учил хорошим манерам, – отчеканила Джесси саркастическим тоном, глядя Мэтту прямо в глаза. – Я-то думала, она знает, что нельзя разговаривать с набитым ртом.

С этими словами Джесси повернулась и вышла, переполняемая отвращением. Бедный Мэтт вспотел так, что она не удивилась бы, если бы он умер от нарушения электролитического равновесия после того, как Шелби закончит свой сеанс. Интересно, есть ли в этом чертовом мире хоть один мужчина, который способен устоять перед ее сестрой?

Глава 23

Через несколько дней окончательно пришла весна во всей своей цветущей красоте. Над окрестностями шумели дожди, пропитывая влагой холмы и долины; потом в небе возникала радуга такой яркости, что на нее было больно смотреть. Лепестки роз покрылись капельками, став похожими на яркие, сверкающие драгоценные камни, освещаемые солнцем. Нежная зеленая трава выскочила из-под земли в одночасье, там и сям расцветали дикие растения, привлекая стаи пчел и бабочек.

Но, если мир вокруг «Эха», казалось, купался в непривычном тепле, климат в доме был далек от совершенства. Джесси снова стала носить черное и не общалась ни с кем, кроме Мэл. Казалось, после возвращения из Сан-Франциско ее жизнь остановилась; она замкнула себя в стыде, страхе и гневе. Нужно было принимать какие-то решения по поводу ее удивительного брака, аморальной сестры и находившейся в опасности компании, которую она унаследовала, но Джесси была не в состоянии сосредоточиться на этом. Оскорбление, которое было ей нанесено, заняло все ее мысли. Это происшествие прокручивалось в ее сознании, как видеокассета, снова и снова, то во сне, на большой скорости, то – когда она просыпалась по утрам – медленно, со всеми унизительными подробностями. Наверное, это была своего рода запоздалая реакция на стресс.

Ей было совершенно ясно, что кто-то покушался на нее, возможно, даже хотел убить. Но кто? И зачем? У Люка могли быть мотивы, но Джесси не могла поверить в то, что жажда мести толкнула его – на попытку убить ее с целью завладеть компанией. При всех своих недостатках он не был хладнокровным убийцей, что бы про него ни говорил Мэтт Сэндаски. Джесси была уверена в этом, однако события медового месяца не выходили у нее из памяти – в том числе и ночь, когда она проснулась и обнаружила в своей комнате постороннего…

Резкая боль пронзила ее затылок при воспоминании об этом.

Джесси нужно было обсудить все это, поделиться своими страхами и заботами с кем-то, кому она доверяла, но теперь ей совершенно не к кому было обратиться. Больше всего ей не хотелось говорить об этом с Мэттом, хотя в телефонном разговоре накануне ее возвращения домой Джесси призналась ему, что на нее напали. Мэтт словно взорвался в ответ на это сообщение. Он постоянно звонил ей и теперь, несмотря на ее отказ говорить с ним и уверения – через Джину, – что она совершенно здорова.

По крайней мере, Мэтт хотя бы проявлял о ней некоторую заботу, думала Джесси, раскладывая вместе с Мэл мозаику. Молчание Люка с каждым днем становилось все более зловещим. Он даже не поинтересовался тем, как она себя чувствует после возвращения домой, даже не позвонил, чтобы узнать, как она добралась.

– Мам? Ты меня слушаешь?

Вопрос дочери оторвал Джесси от ее печальных размышлений. Все утро Мэл действовала ей на нервы, начав ныть и канючить сразу же после завтрака.

– Почему ты не разрешаешь мне поплавать? – настаивала Мэл, не обращая никакого внимания на головоломку, которой Джесси пыталась ее развлечь. – Смотри, какая хорошая погода, – продолжала она, подбежав к огромному окну детской. – Просто класс! Зуб даю!

Мэл щелкнула ногтем по зубам, как заправский неаполитанский подросток, и Джесси попробовала улыбнуться.

– У тебя астма, Мэл…

– Когда ты была в Сан-Франциско, я купалась почти каждый вечер, и никаких приступов у меня, можно сказать, не было.

– Можно сказать? Что это означает?

– Как-то раз ночью я кашляла кровью минут двадцать, и все.

– Что?! – Так и подпрыгнула Джесси.

– Я шучу-у-у. – Мэл опрокинулась на живот и устремила долгий взгляд в окно, прижав нос к стеклу. – Тетя Шелби считает, что в этом году я могу стать членом спортивной команды по плаванию. Она говорит, что я прирожденная пловчиха.

Джесси так и взвилась, но прикусила язычок. Шелби не имела права засорять Мэл голову подобными фантазиями. Достаточно было того, что ее сестра разрешала девочке каждый день купаться в бассейне, даже не потрудившись сообщить об этом Джесси. Придется доходчиво объяснить Шелби, какое хрупкое у Мэл здоровье. Господи, помилуй! При одном воспоминании о том, как ее задыхающуюся дочь однажды увезла «скорая», Джесси становилось плохо. Ведь это был не фильм, а жизнь ребенка.

Из всех решений, которые предстояло принять Джесси, наиболее легким было касающееся Шелби. Она была очень близка к тому, чтобы попросить сестру уехать. Нет, она даже прикажет ей! Чем скорее Шелби соберет чемоданы и покинет город, тем лучше.