Маргарет Уэй

Свадебное бланманже

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Лео, ты же знаешь, как они ко мне относятся. Однако им ничего другого не остается, кроме как обратиться ко мне, — мстительно стукнув кулаком по диванной подушке, произнес Робби.

Сводный брат Леоны обожал, как обычно, непринужденно раскинувшись на ее диване, рассуждать о своей значимости и незаменимости.

Этот ее чудесный новенький великолепный диван с несметным количеством подушек, достойный всяческих восхищений, — и небрежно полулежавший на нем, закинув одну ногу на другую, Робби… Леона испытывала сложные чувства, но, поскольку весьма дорожила своей репутацией тактичного человека, тщательно подыскивала слова.

— Ты понимаешь, что несправедлив к ним, Робби? — осторожно спросила она.

Но потом присела и в ее голову закралась мысль: «А что, если он прав?» Однако подобные умонастроения сейчас будут не на пользу делу, ведь Робби пришел за поддержкой, и потому она постаралась тут же отогнать от себя сомнения, пока те не успели подточить ее веру в лучшее. Она убежденно воскликнула:

— Все знаю, что ты компанейский парень! Не было ни одной вечеринки, на которую бы тебя не пригласили. И потом — ты с Бойдом в одной команде по теннису. И я не встречала лучшего партнера на корте, чем ты. С чего бы им плохо к тебе относиться, Робби?

— Бланшары — это же могущественный клан! — воскликнул брат.

— И что же из этого? По-твоему, они не признают других людей, кроме Бланшаров? Брось, Робби! Никогда не поверю, что ты можешь всерьез так рассуждать. Ну же, признавайся, что шутишь!

— Отношения с Бойдом конкретно — это одно, а Бланшары в целом — это совершенно иное, Лео, — назидательно произнес Робби. — Бойд парень что надо. В деле — лев, мозги — как у Эйнштейна, переговоры ведет просто-таки феноменально, атлет… Знала бы ты, как женщины на него смотрят! Просто млеют и тают. Не понятно, почему его до сих пор не пригласили на роль Джеймса Бонда в Голливуд?

— Забудь ты хоть на минутку про Бойда, — осадила восторженного студента Леона.

Если бы она этого не сделала, то вынуждена была бы еще добрых полчаса, а может, и больше, выслушивать восторженные ахи-охи братца в адрес неподражаемого, великолепного Бойда Бланшара. О своем кумире Робби мог распространяться очень долго. Он был эталоном, на которого молодой человек равнялся как в личной жизни, так и в бизнесе. Тем слаще было предвкушать тот миг, когда Робби наконец хоть в чем-то добьется превосходства над этим суперменом.

— Твои оды в честь идеального Бойда Бланшара мне уже порядком поднадоели. Когда с таким постоянством твердят о чьих-либо достоинствах, так и подмывает это оспорить, — произнесла Леона с заметным холодком в голосе.

— Звучит так, будто вы с ним соперники! — хмыкнул Робби. — Или, может быть, ты в него тайно влюблена, но не хочешь в этом сознаваться… даже себе самой? — вдруг осенило его.

Леона нахмурилась.

— Ну конечно. Человечество обречено! — саркастически воскликнула она и всплеснула руками. — Весь мир просто обязан любить и обожать Бойда Бланшара — совершеннейшего из людей! Прошу тебя, Робби, не мели чепухи! С какой стати мне влюбляться в Бойда, тем более что он мне какой-никакой, но родственник?

— Только не говори, что девичье сердце слушается голоса разума, — не без ехидства произнес брат.

— В моем случае это действительно так и есть. Хотя можешь относиться к этому, как тебе вздумается, — холодно отозвалась Леона, уязвленная тем, что ее посмели причислить к безликой массе всех прочих представительниц женского пола, влюбленных в бесподобного Бойда.

— Тогда никаких разговоров! — с притворной серьезностью нахмурил брови Робби. — Нет — значит, нет. Если человек так уверен в себе и своих чувствах, ни у кого нет права сбивать его с верного пути и вгонять в какие-либо сомнения. Торжественно клянусь больше никогда не посягать на твою убежденность по этому поводу. Считай, что теперь я четко усвоил: у моей сестренки разум управляет чувствами, а ни в коем случае не наоборот, как у большинства смертных. И я должен, просто обязан, сделать где-нибудь соответствующую пометку.

— Прекрати ерничать, Робби, — снисходительным тоном проговорила Леона. — Тебе известно, как я к этому отношусь.

— Прости, если мои слова задели тебя… Ну так вот, вернемся к великим и ужасным Бланшарам. Я тебе еще не все дорассказал, и было бы интересно узнать, что ты обо всем этом думаешь.

— Внимательно тебя слушаю, — серьезно произнесла Леона.

— Как ты знаешь, не в каждом семействе такое огромное количество рождений, смертей, свадеб. Ну и разводов, причем мало какие из них заканчивались воссоединениями, в основном же дело шло к новым бракам, созданию новых семей, рождению детей — и так по кругу… — начал Робби.

Леона внимательно слушала его, терпеливо дожидаясь, когда же брат доберется до сути дела. Робби очень точно описывал картину. Семейство Бланшар знавало всякое. В его судьбе были и высокие подъемы, и стремительные спуски, и опасные трамплины, и трагические падения. И горнолыжный спорт тут ни при чем. Просто такова была жизнь людей, ни в чем не признающих полумер.

С тем же Бойдом Бланшаром у Леоны было немало общего. Оба в свое время потеряли матерей. Леона помнила тот мрачный период своей жизни во всех драматических деталях. Ей тогда было восемь. Мать Бойда, красавица Алекса, которая приходилась Леоне какой-то очень дальней родственницей, долгое время тихо и незаметно для окружающих угасала от редкой неизлечимой болезни. Она умерла, когда Бойду исполнилось двадцать и он только вступил в пору своего совершеннолетия.

Его отец, Руперт, председатель семейной корпорации «Бланшар», два года спустя вновь женился. И этот выбор многим показался странным. В отличие от первой жены новая избранница не отличалась ни кротким нравом, ни великодушным сердцем, ни тонким умом, ни умением держать себя на людях. Кроме того, она была, как это заведено у престарелых магнатов, намного младше его. К пожеланиям прочих членов семьи Руперт не счел нужным прислушаться. Диссонанс союза был настолько вопиющим, что вряд ли этой женщине суждено было когда-нибудь стать принятой Бланшарами в свой круг избранных. И страсти в семействе закипели…

Робби — заядлый остряк — за глаза прозвал вторую жену Руперта Бланшара невестой Франкенштейна. Не из злорадства, а, скорее, соболезнуя безумству молодящегося старика. Хотя Бланшары, трепетно относящиеся к своей репутации, не оценили этого отношения. Как и сам поступок Руперта, так и всякого рода отголоски его были для них сущим наказанием. Джеральдин, престарелая незамужняя сестра Руперта Бланшара, с незапамятных времен привыкшая оглашать свое драгоценное мнение по каждому поводу, во всеуслышание предрекла, что «в конце концов короткий и нелепый брак спятившего на старости лет младшего брата окончится затяжной и беспощадной баталией в зале суда».

Но, невзирая ни на какие предостережения и хлесткие словечки в адрес невесты, Руперт женился, сделав Виржинию, а в просторечии Джинти, одной из Бланшаров, чем нанес грубое оскорбление своим домашним.

— Все так, дорогой Робби, и мне это не хуже твоего известно… — вдруг нетерпеливо перебила его сводная сестра. — Но вместо того, чтобы в очередной раз говорить о Бланшарах, может быть, лучше поговорить о тебе?

— А ты думаешь, ради чего вообще весь этот разговор? — ухмыльнулся молодой человек, поудобнее развалившись на ее прекрасном диване. — Неужели, по-твоему, у меня настолько низкая самооценка, что я живу лишь их радостями и переживаниями? Как бы не так, малышка, — покачал он головой и сделал многозначительную паузу.

Кроме того что Роберт был неисправимым болтуном, он еще считал необходимым относиться к сводной сестре несколько свысока. И продолжалось это вот уже почти четырнадцать лет. Порой ей казалось, что все на свете меняется, но только не Робби, которого она впервые увидела заносчивым, упрямым, непримиримым шестилетним мальчишкой.