Мы обогнули деревню, в это время на другом конце ее громыхнул залп. То вступил в бой Федор.

Татары бросили гоняться за людьми и кинулись в сторону выстрелов. Однако не все.

— Выезжаем на улицу. Как только татары встретятся — сначала стреляйте сами — без моей команды, потом саблей работаем. Вперед!

Мы выбрались на улицу. Я остановился и ссадил Митьку.

— Малец, заховайся где-нибудь в огородах. В избы не ходи.

Мы рысью поехали по улице.

Из распахнутых ворот крайней избы выскочил татарин с узлом в руках. Ему бы узел бросить и за саблю схватиться, да видно — жалко добра награбленного стало, замешкался. Это стоило ему жизни. Так и умер с узлом в руках. Срубил его русин, только голова по земле покатилась.

— Вы оба — проверьте избу, не осталось ли кого живых?

Русины спрыгнули с коней, кинулись во двор и вскоре вернулись.

— Ни татар, ни русских.

Мы доехали до следующей избы. Вдруг из-за поворота, из переулка вылетели на конях два татарина и — на нас, с копьями. Ратник федоровский вскинул пищаль. Ба-бах! Обоих так и вынесло из седел. Все-таки картечь лучше пули.

Снова русины пошли проверить избу и вышли понурые.

— Вся семья порезана, кровищей весь пол залит.

У следующей избы нас снова атаковали. Один татарин вылетел на лошади с саблей наголо, но был сражен выстрелом из пищали. Второй прыгнул на меня с плоской крыши сарая с ножом в руке. И ничего бы я не успел сделать, да лошадь моя в сторону от испуга шарахнулась, и татарин, промахнувшись, грохнулся оземь в шаге от меня. Подняться снова ему была не судьба. Из пистолета, что держал в руке, я влепил ему тяжелую свинцовую пулю в лицо, и захлебнулся татарин своей кровью.

А навстречу еще татары скачут, да не один, не два — около десятка. Черт! Нас — пятеро против них. Выдюжат ли русины макаровские, не дрогнут ли, не сбегут ли с поля боя?

— Сабли наголо! — скомандовал я.

Сошлись! От ударов саблями искры летели да звон стоял.

С левой руки я выстрелил из второго пистолета во врага и кинулся на подмогу ратнику, на которого наседали сразу двое, и он едва успевал отбиваться. Ударил татарина в бок саблей, да вот незадача — клинок скользнул по кольчуге.

А тут и Федор с десятком своим по улице летит, лишь сабли сверкают в свете пожара. Вовремя! С лихим посвистом, под крики, сопровождаемые непереводимыми словами, теснили они от изб не ожидавших такого отпора татар.

Дрогнули татары, кинулись от горящей деревни в сторону, к реке.

— Догнать и порубить!

Все бросились за убегавшими татарами. Кто-то из отступавших сбросил со своей лошади узел, едва не попавший под копыта моего коня. Не хватало еще мне упасть с конем и шею себе свернуть.

Один из ратников остановился, перевел на миг дух, вытащил лук, наложил стрелу на тетиву и замер, прицеливаясь. Тетива щелкнула. Впереди раздался вскрик и звук падения тела.

Я подскакал.

— Молодец, Демьян! И как только ты его в темноте разглядел!

— Ненавижу тех, кто на землю нашу убивать православных христиан пришел. Я таких в темноте не глазами — сердцем вижу.

Вырвавшиеся вперед ратники Федора догнали и принялись добивать убегавших татар.

— Федор! Прочеши со своими всю местность вокруг. Вдруг спрятался кто. Если обнаружите — постарайтесь живым взять. «Язык» нужен — узнать сколько их было и, главное — как просочились они на наши земли. Русинов я с собой беру.

— Будет исполнено, князь!

Федор собрал ратников и отдал распоряжение. Конники рассыпались широкой цепью и стали осматривать местность — овраги, заросли кустарника, скирды с рожью. Я же с двумя русинами направился в деревню.

Недалеко от центра ее стоял многоголосый плач. Туда я и подъехал.

У одной избы я увидел несколько повозок, доверху набитых узлами с трофейным добром. Понятно, татары приготовили обоз. Рядом с повозками стояли связанные люди. Воспользовавшись нашим нападением и отсутствием татар, они безуспешно пытались развязать узлы и освободиться. Тщетно. Разбойники связывали на совесть.

— Хлопцы, рубите веревки!

Русины соскочили с коней и ножами шустро перерезали пеньковые веревки. Освобожденные кинулись к своим избам — узнать, что с семьями. Лишь одна женщина бросилась ко мне. Грязное лицо, порванный сарафан, трясущиеся руки.

— Князь!

Я всмотрелся в ее лицо. Вроде бы тут меня никто и знать-то не должен, кроме боярыни. Ба! Да это же она и есть — сама боярыня Василиса Куракина! Вот уж никак не признал ее среди крестьянок.

Я соскочил с коня.

— Прости, боярыня, не сразу признал. Богатой будешь! — сморозил я от неожиданности ночной встречи.

— Какое там богатство, князь?! Усадьбу спалили ироды, людей многих поубивали, саму в полон взяли. Да из дома моего все мало-мальски ценное вытащили. Откуда теперь богатству быть? — горестно развела она руками. — Спасибо тебе и поклон низкий за выручку-спасение!

Боярыня поклонилась мне в пояс.

— Быстро ты на помощь пришел, я и не чаяла, что так скоро здесь будешь.

— Подожди-подожди, ты о чем это говоришь? Ты что, гонца ко мне посылала?

— Ну конечно! Как только татары нагрянули, я холопа своего, Гришку, к тебе за помощью послала, лучшего коня дала.

— Видно, не доехал твой холоп — не было никого. Федор, десятник мой, случайно зарево от пожара увидел да меня поднял. А на дороге — уже совсем рядом от деревеньки твоей — мальчонку встретили, пастушка Митьку.

— Неуж татары Гришку убили? Среди тех, кого в полон взяли, его не было.

— Да и мы убитых на дороге не видели. Утек, наверное, от испуга, да от татар подальше и спрятался. Что делать думаешь, боярыня?

— А что мне остается? Усадьбу, еще мужем построенную, восстанавливать буду. Осень уже, и зима на носу, жилье нужно. А ну как дожди зарядят? Избы ведь сгорели. Только вот ума не приложу, что делать — все ценности татары забрали.

— Экая беда! Вон — все узлы на повозках лежат. Осмотри сама, коли холопам веры нет. Что из дома своего найдешь — забери, в хозяйстве все пригодится.

Боярыня кивнула, соглашаясь. Я уже собрался ехать дальше но улице, сопровождаемый двумя русинами, как боярыня вскинулась:

— Князь, ты еще не уезжаешь?

— До утра побуду — рассвета уже недолго ждать. Сюда спешили, а обратно чего в потемках ехать — ноги коню переломать можно да себе шею свернуть. Тем более, хлопцы мои вокруг деревни твоей все прочесывают — не притаился ли где недобиток какой?

— Слава тебе, Господи, услышал Ты мои мольбы. Плохо в имении без боярина, без сильной руки!

И столько жалости к себе да сожаления в голосе ее было, что меня аж передернуло. И в самом деле. Мне, мужику, — и то тяжко управляться с имением, времени на все не хватает. А каково ей тут одной?

Из темноты возник Федька.

— Князь! — в голосе его слышалось ликование. — Пленного взяли да еще холопа боярыни, в стогу прятался. А рядом конь бродил. Его, сказывает. Только че бросил-то? В голову не возьму — темнит он. А еще…

Федька похлопал по узлу с барахлом.

— Чего в узле?

— Откуда мне знать, не смотрел покуда.

— Коли вещи, можете себе оставить — то ваш трофей! Разделишь среди людей своих потом. А коли злато-серебро…

Я не закончил предложение. Федор кивнул:

— Нетто мы не понимаем!

— Волоки сюда татарина и холопа. Допросить желаю.

— Это мы мигом!

Федька обернулся, заложил пальцы в рот и свистнул.

К нам подъехал ратник. К седлу его была привязана длинная веревка, к другому концу которой были привязаны связанные по рукам двое мужиков. Кто из них татарин, а кто холоп, было ясно и так — по одежде.

Я обратился к холопу.

— Назовись!

— Гришка, холоп боярский.

— Подожди-ка, это ведь тебя боярыня ко мне за помощью посылала? Тогда почему тебя в стоге сена нашли?

— Прости, боярин, испужался я! Федор хлестанул его плеткой по спине.

— Князь перед тобой, смерд!

— Вот что, Федор. Холоп этот трус и предатель. Не исполнил он боярского поручения — за помощью ко мне скакать. Свяжи его, да утром суд учиним.