Александр Шакилов

Тёмочка

Так уж получилось: у меня ангелы проживают. Особые. На балконе.

А что? — зверушки неприхотливые: и в лютый зной, и в оттепель февральскую не чихают и не морщатся, не говоря о том, чтобы кашлянуть без спросу. Нет, с этим у нас строго: дисциплина! Вон у Петровича, у соседа моего, чуть где-куда — весь выводок раз: и лапками кверху — трагедия, венки, похороны. А у меня без разрешения болт сдохнешь, у меня железно.

Я же не Петрович, ёлы-палы-три-на-семь. Я же Тёмочка.

Трубку — холодная! апрель! — к уху. Определитель: пип-пип — напрягается. Потому и куртейку на плечо, и шагаешь к слоистой от жёлтой эмали телефонной будке, той, что возле центра "UMC-мода", минут пять от родимого шестнала — зато анонимность! чистота обряда!

Трубка — живая! — царапает ухо нежным голоском:

— Алло?

— Привет… Даша… — Взглядом щупаешь объявления: через раз "продам-куплю-гербалайф". Коряво, маркером, не бумага: "Гарик-ХТЗ", "Люська — дура", "Мы за Сталина!" — Алло?! Плохо слышно!! Алло!!

— Даша, это… п-привет… привет, Даша…

— Алло?!! Вас не слышно!!! Алло!!! Перезвоните!!! Ал-ло-о?!!!

Глупо. Ты а-а-отлично понимаешь, как глупо дважды в неделю, по вторникам и четвергам, в одно и тоже время набирать один и тот же номер. И слушать голос, и… — связь плохая. Отвратительная.

— АЛ-ЛО-О?!!

Обряд, Великая Мать его! И Город вокруг: рыжий Таусень на золотом джейране — душа осенняя весной; и халтурщики-чудь подвязались на ремонт водопровода в твоём районе. Вот, самса, счастье подвалило! — пригнали настоящего абаасы. Используют вместо эскалатора, мэрия добро подписала. Бабульки местные недовольны: абаасы парень простой (до безобразия!) — матюгается так, что у прорабов уши манускриптами и в бантик шнурком; да ещё и камешками-суставами хрустит, и железной челюстью желваки катает — громко! абаасы! — настоящий, ага, а не клон какой-нибудь.

Гудки — короткие. Ещё раз — номер? — а зачем вам? — извините-простите, информация разглашению не подлежит, топ-сикрет.

— АЛ-ЛО-О?!!

Чудь? спецы по земляным работам? — халтурщики! — на ГСМ и то сэкономить пытаются. Наверняка ещё индрика с собой приволокли — днём, конечно, использовать слабачок знобит (а не то общественность так на власти окрысится!), зато по ночам — уверенно! — на раскопку труб Зверя выпускают, ага: мол, рогами сам себе подсветишь, а нам таки польза и по времени существенная надбавка — за "раньше сроков". Так что копай, милай, копай, конфетка тебя ждёт — "Вечерний Киев", полкэгэ коробка, ты только хоботком ковыряй, да! не отвлекайся…

Они бы ещё палэсьмурта, оборотня косолапого, на раствор месить приспособили. Вот смеху было бы, ёлы-палы-три-на-семь.

— АЛ-ЛО-О?!!

— Даша?.. даша… я… так тебя… вас… я… нужна… очень…

— АЛ-ЛО-О?!!

— Я… даша… я… без тебя… вас…

Ангелы вообще, конечно, твари шумные и грязные. Правда, это смотря какие. Те, например, что покрупнее, архангелы то есть, и на всякие подлости способны, вроде чудес и христианской магии, и вообще — у-у — страшные животные: в неволе размножаются громко. В квартире содержать парочку подобных дятлов просто нет никакой возможности: громадные — размах крыльев по ости до семи с половиной метров; жрут много и гадят где попало. И наглые!! Злобные!!

Кусаются!

Вон, у Петровича жил один, порода "гавриил-благовест". Так что вы думаете? — пернатый тот Анфиску, жену Петровича, за Деву Марию определил и прохода просто не давал: как прижмёт где-нибудь на кухне — между столешницей и холодильником, как сообщит радость, как навалится! И весь этот разврат случался, когда Петровича дома не было, в третью смену обычно: Анфиска, бедная, и кричит и стонет, больно ей, стыдно опять же — с ангелом?!.. — бр-р!! — страсти какие!..

Я — сподобился! — даже ментов пару раз вызывал, пока мне Алёна (с третьего этажа, котёночек мягкий) внушение не сделала, мол, не вмешивайся в чужую личную жизнь. Намёк понял, и ладно, и не вмешиваюсь… — до поры, до времени.

Продал Петрович того гавриила, пока анфас подобру и профиль поздорову.

"Открыто. Режим работы…" — Привет, Тёма. Опять?

— Ага, соскучился.

Вместо стены солидный шмат стекла — толстого — и обзор: народ по делам, авто по асфальту — бензинчик, подошвы, перекрёсток. На почте пахнет бланками и коричневой гадостью — Ларка-цыпочка бандерольки штампует. Смола какая-то?.. А выглядит как… Вот именно. Точно на сургуч не похоже.

Лариска (низенькая — зато признаки какие! половые! и спереди и сзади!) смотрит на тебя голубоглазо. И осуждает ресничками длинными, и презирает румянцем пухлых щёчек:

— Лучше бы ты в детские дома посылки собирал. А я бы с удовольствием отправляла. Или в Африку. Голодающим. А ты…

— А я… — тебе хочется спрятаться за стенды с образцами заполнения квитанций.

— Опять же вернёт, а ты оплачивай! — Лариска передумала взвешивать твою бандероль.

— Ага… вернёт, а я оплачивай…

— Да что ж ты?!.. Себя, меня, её! — Цыпочка, а в сердцах швыряет печать в угол, попадает в старую непрезентабельную швабру, швабра падает: грохот. — Что ж ты?!..

— А вдруг?.. Не вернёт?!..

— И чем тебя я не устраиваю?! — интересуется, демонстрируя глубины декольте: признаки! половые!

Слюна поперёк горла — сглотнуть:

— Понимаешь, мне нужна только она!.. Только она! Понимаешь? Не могу — без неё!

К "благовестам" и прочим породистым животным у меня особая неприязнь и подозрительность. Больших терпеть не могу, а маленьких люблю — весьма: и места много не занимают, и шалят в меру, и… В общем, земля и небо — в сравнении.

Мне-то клетка и пяток зверьков крылатых от сестрёнки в наследство достались. Пока замуж не вышла (остепенилась!), её хобби было: ути-пути, какие лапочки, ты посмотри, Тёмочка, какие, а?! — перышки чистят, и песенки поют, и стрелы им пора обновить, а то совсем уж…

— Компьютер. Давно купил бы себе. И модем. И сам…

— Кариночка, ну ты же знаешь, я боюсь этих монстров, мониторы — страх! страх! — принтеры эти… Ужас, что ты?!

Каринка присаживается рядом. У неё ослепительные чёрные кудри до… поясницы и чуть ниже. Густые красивые волосы, смоль, так и хочется прикоснуться, уронить в завитки растопыренные от страсти пальчики и…

Никого. Днём, приблизительно с одиннадцати до трёх, в интернет-кафе посетителей вообще нет. А вечером не протолкнуться, сплошняк: черепа-макушки, плечи-спины — даже аквариум десятиведёрный тонет и теряется. А вместе с "банкой" и алан-мелекеи, лягушки-миродержцы — на дно; постарался дизайнер (он же оформитель), приспособил уголок живой природы в зарослях электронной гадости. Для пущего символизма где-нибудь возле сканера только плота из-под Улалы, с правого берега Катыни, и не хватает.

— Артём?

— Чего?

— Не грусти. Адрес не изменился?

— Нет.

— Точно?

— Абсолютно.

— Уверен? — а пальчики марафонят по клавиатуре, пальчики помнят адресочек ящика — почтового, твоего. И пароль назубок, который ты давно забыл, если вообще на корочку… Пальчики… И волосы, ага, шампунем пахнут — цветочным? — приятно так. — …думаешь, ответит?

— Надеюсь.

— Ну-ну… А может, ну её? И ко мне? в гости, у меня вино есть, фрукты?..

Волосы, рядом, завитки щекочут шею.

— Не могу, Кариночка, не могу. Без неё. Ты сама прекрасно понимаешь. Кариночка…

Не судьба сегодня манную кашу сварить. Не себе — ангелам моим. Ждут ведь, проголодались, хныкают. А у меня молока нет. В смысле, не у меня, а в холодильнике. Закончилось: пустой пакет — литровый, смешная корова — рисунок. Коркамурт не доглядел, вовремя отчёт не составил, а ведь я просил, я настаивал, уволить грозился! А он: мохнатой лапкой слезу утирает, больше не буду, прости, хозяин!.. — и ровно месяц: порядок. А потом? — опять сорок пять: молока нет, и вообще…