Глеб и Гийом, увидя друг друга, как и вчера засмеялись, стукнули друг друга по плечам и по-братски обнялись.
Велизарий и еще двое стражников-греков выглянули из окон, любопытствуя, кто это пришел к Глебу.
Гийом улыбался, жмурил хитро глаза:
— А я вчера иду по улице. Народу вокруг — не протолкнуться. Мне навстречу какой-то великан. Думаю, ты это, Глеб из Рутении, или не ты?
Глеб тоже был рад встретить старого друга:
— И мне показалось, что я видел тебя вчера мельком…
Недалеко за углом была таверна, и Глеб с Гийомом решили заглянуть в нее — не для того, чтоб устроить попойку, а для того только, чтоб единой чарой вина отметить встречу.
Гийом говорил по дороге:
— Клянусь телом Господним, не ожидал я, Глеб, увидеть тебя на той улице, среди той толпы.
Глеб ответил:
— Сам знаешь, друг, плывем мы по длинной извилистой реке. То к одному берегу прибьет течением, то к другому.
Они сели за стол, взяли кувшин вина.
Гийом сказал:
— Впереди снова поворачивает река. Самое время, друг, опять прибиваться к нашему берегу.
Они выпили, взяли с блюда по горсти соленых маслин.
Глеб покачал головой:
— Служба моя совсем не трудная. Платят щедро. Имею все, что хочу. Стоит ли еще куда-то плыть?
Гийом убежденно кивнул:
— Все наши уже собрались! И Генрих, и Франсуа… И даже Моника с нами. Говорят, ее несколько раз видели в лагере. Нет только тебя с побратимами и Васила.
— Васил при монастыре. Он тебя и слушать не будет. Ему милее всяких походов переписывание книг.
— Да, он не воин, — согласился Гийом. — Но ты неужели хочешь остаться здесь, в этом городе, — хоть и прекрасном, — всю жизнь простоять на стене, созерцая безрадостные пустынные холмы? Всю жизнь исполнять приказы этих чванливых греков? Каждый день одно и то же: от башни к кормушке, от кормушки — к башне… Ужель ты этим удовлетворишься? Как можно позволить себе, друг, прожить жизнь и не совершить в ней ничего значительного? Не завоевать городов? Не заставить трепетать иноверцев? Не обрести счастье и богатство? Идем с нами, Глеб!..
Глеб задумался:
— Красивые слова говоришь ты, Гийом! Но я ведь знаю, что стоит за ними… Помнишь ту гору мертвых? Каждый из тех людей, бедных крестьян, хотел совершить в жизни что-нибудь значительное, обрести славу, счастье и богатство. А что они обрели? И ничего значительного не совершили, разве что порадовали турка своею смертью, отдали тело свое для постройки той горы…
Они выпили из кувшина все вино, но Гийом так и не смог убедить Глеба отправиться в поход с крестоносцами.
На прощание кузнец сказал с сожалением:
— Твоя река привела тебя, друг, в омут — в прекрасный омут. В глаза твои набьется ил, а тело обрастет водорослями.
Они обнялись на прощание, и Гийом, опустив плечи, побрел по улице Меса в сторону Вуколеона. И если б не его высокий рост, Глеб скоро потерял бы Гийома из виду, — так много людей было на улице в этот час.
Глеб пошел в другую сторону.
Пройдя по красивой и величественной площади Аркадия, Глеб повернул к городской стене, что тянулась по берегу Пропонтиды. Глеб поднялся на стену, и свежий ветер ударил ему в лицо. Глеб залюбовался открывшимся ему морем. Лазурное, оно серебрилось в солнечных лучах. Далеко-далеко белели косые паруса рыбацких лодок.
Совсем юный стражник, грек, стоял поблизости. Он тихонько напевал песню и тоже любовался морем. Потом он улыбнулся Глебу и сказал:
— Красиво, кюриос декарх!
— Река… — почему-то вырвалось у Глеба.
Стражник удивился:
— Нет, кюриос декарх, это же море…
— Я не о том.
Юноша показал пальцем:
— А там, видите, барки…
— Омут. Красиво…
Стражник смутился:
— Я вас, кюриос, не пойму. Разве омут может быть красивым?
Глеб улыбнулся ему в ответ:
— Не обращай на меня внимания, друг. Мне не дают покоя мысли.
Молодой стражник кивнул:
— Мне отец не раз говорил: если мысли не дают покоя, надо что-то менять. И еще он говорил: если в голове совершенно спокойно, то надо тоже что-то менять.
— Это мудрые слова, — поразмыслив, согласился Глеб.
Разговор с Гийомом запал ему в душу. Силы небесные! Глебу опять хотелось перемен. И все помышления, какие у него были, — были о походе.
Ветер с моря бил в лицо. Из дальних далей приходил этот ветер. Как много он видел, как много познал! И хотелось ему уподобиться.
Спустившись со стены, Глеб направился к Трифону.
Когда Глеб постучал в дверь и, услышав разрешение войти, вошел, Трифон сидел за столом и разбирал какие-то свитки. Испытавший немало превратностей судьбы, познавший взлеты и падения, этот немолодой уже человек продолжал стяжать знания: Глеб замечал — книги и свитки были частыми гостями у него на столе. Люди по-разному проводят свой досуг: один спешит бражничать и обжираться, другой ищет зрелищ, третий — плотских удовольствий; разумный же, не прельщаясь праздником жизни, который проходит, как сон, и ничего, кроме мишуры, после себя не оставляет, находит удовлетворение в размышлениях о вещах высоких. Таким разумным и был Трифон.
Мельком взглянув на вошедшего Глеба, Трифон спросил:
— Что-нибудь случилось, юноша? — он улыбнулся каким-то своим мыслям. — Быть может, крестоносцы опять на подходе? Устроили мы им вчера кровавую баню! Ах, что это был за чудный день! Прости, Господи, мои согрешения!..
Глеб не стал ходить вокруг да около, не хотел с этим человеком говорить обиняками:
— Мне очень жаль, кюриос, но я желаю оставить службу.
Трифон медленно поднял голову, лицо его помрачнело:
— Можешь не продолжать, мне и так все понятно. Это значит, действительно крестоносцы на подходе…
— Нет, они далеко, — заверил Глеб.
— Я о другом. Они увлекли тебя. Они не могли не увлечь тебя, ведь ты — бродяга в душе. И не усидишь ни на одном месте. Я предвидел это, но надеялся все-таки, что ты пустишь здесь корни…
Глеб порывался что-то сказать, но Трифон властно поднял руку:
— Не перебивай меня, юноша! Тебя я знаю лучше, чем ты сам знаешь себя. Я предвидел, что ты придешь ко мне с такой просьбой, но как-то не думал, что ты придешь так быстро. А я привык уже к тебе, и нрав твой неуступчивый мне полюбился.
— Мне жаль, — сказал Глеб.
— Я всегда ценил сильных неустрашимых воинов и был к ним щедр. Я ничего не жалел для тех, на кого мог положиться. Скажи, дражайший, разве у тебя была в чем-нибудь нужда?
— Мне очень жаль.
— Мне тоже. И я не могу так просто отпустить тебя… Подумай сейчас… Сядь вот здесь и подумай: устроит ли тебя должность пентеконтарха? — и Трифон как бы невзначай выложил на стол увесистый кошелек. — Служба у нас, как ты понимаешь, необременительная в мирные времена. Спровадим латинян на тот берег… Поверь, я не могу разбрасываться такими людьми.
Глеб молчал. И не садился. Он все уже обдумал еще перед тем, как постучал в дверь.
Трифон пристально посмотрел ему в глаза и понял это:
— Что ж! Видно, не судьба! Не могу тебя порицать. Всякий сам выбирает себе путь. И ты выбрал его. Я полагаю: не сегодня, а много раньше…
Трифон поднялся из-за стола и прошелся по залу от одной стены до другой. Глянул в окошко на город, на полоску пролива, на другой берег, покато поднимающийся над водой.
Бросил грустный взгляд на Глеба:
— Быть может, ты и прав, юноша. Был бы я помоложе, возможно, отправился бы туда. Но Господь изволил раньше вдохнуть в меня жизнь, и мои походы уже позади. Мне остается пожелать тебе удачи.
— Спасибо, кюриос! — Глеб склонился в почтительном поклоне. — Я не забуду твою доброту.
И собрался уходить.
— Подожди! — остановил его Трифон. — Это хорошо, что меч при тебе… Я покажу четвертый выпад. И ты тогда будешь непобедим.
— А как же ты?
— Я стар уже. И должен передать науку достойному, как мне ее передал когда-то мой учитель. И ты однажды передашь… — Трифон достал из-под стола меч. — Ты готов?