Пожар продолжал бушевать. Ребята выносили из дома вещи и составляли список. Дым затянул ночное небо, и я не мог различить ни одной звезды из созвездия Скорпиона. Я снял перчатки и потер ладонями глаза, которые будут болеть еще несколько часов.

– Хорошая работа, – сказал я Рэду, который скручивал шланги.

– Хорошее спасение, капитан, – отозвался он.

Конечно, лучше бы Луиза оставалась в своей комнате, как считала ее мать. Но дети никогда не сидят там, где их ищешь. Ты оборачиваешься и находишь ребенка не в спальне, а в шкафу; ты оборачиваешься и видишь, что ей не три, а тринадцать. Быть родителем – значит постоянно надеяться на то, что твой ребенок не уйдет настолько далеко вперед, чтобы ты уже не мог понять его следующего шага.

Я снял каску и потянул мышцы шеи. Глянул на то, что когда-то было домом. Женщина, которая там жила, стояла рядом со слезами на глазах. Она все еще держала на руках самого младшего, а остальные дети сидели в пожарной машине под присмотром Рэда. Она молча поднесла мою руку к губам. На ее щеке осталась сажа от моей куртки.

– Пожалуйста, – проговорил я.

На обратном пути к станции я попросил Цезаря сделать крюк, чтобы проехать мимо моего дома. Джип Джесси был на месте. Свет в доме не горел. Я представил Анну, укрытую, как всегда, одеялом до подбородка. И пустую кровать Кейт.

– Возвращаемся, Фитц? – спросил Цезарь. Машина еле ползла, почти остановившись напротив моего дома.

– Возвращаемся, – сказал я. – Давай домой.

Я стал пожарным, потому что хотел спасать людей. Нужно было быть более определенным. Нужно было называть имена.

Джулия

В машине Брайана Фитцджеральда звезды были везде. Таблицы лежали на пассажирском сиденье и на столике, на заднем сиденье был целый склад ксерокопий с изображением туманностей и планет.

– Извините, – произнес он, краснея. – Я не думал, что у меня будут гости.

Помогая расчистить место для себя, я нашла звездную карту, исколотую иголкой.

– Что это? – поинтересовалась я.

– Атлас неба. Что-то вроде хобби.

– Когда я была маленькой, то однажды попробовала назвать каждую звезду именем кого-то из родственников. Самое удивительное, что, когда я уснула, имена еще не закончились.

– Анну назвали в честь галактики, – сказал Брайан.

– Это намного круче, чем получить имя в честь своего святого, – протянула я. – Однажды я спросила у мамы, почему звезды светятся. Она ответила, что это светятся ночники, чтобы ангелы не заблудились на небе. Но когда я задала тот же вопрос папе, он начал говорить что-то о газах. В конце концов я решила, что после еды, которой Бог угощает ангелов, они ночью бегают в туалет.

Брайан громко рассмеялся.

– Я тоже в свое время пытался рассказать детям об атомном синтезе.

– И как?

Он на секунду задумался.

– Они, наверное, смогли бы найти Большую Медведицу с закрытыми глазами.

– Впечатляет. Для меня все звезды одинаковы.

– Это не так сложно, как кажется. Если увидеть часть созвездия – например, Пояс Ориона, то тогда сразу видно звезду Ригель на его ноге. – Он помолчал. – Но девяносто процентов Вселенной недоступно для наших глаз.

– Тогда откуда вы знаете, что там что-то есть?

Он сбавил скорость перед светофором.

– Темная материя притягивает другие тела. Ее нельзя увидеть, нельзя почувствовать, но можно наблюдать, как что-то притягивается в том направлении.

Вчера вечером, через десять секунд после ухода Кемпбелла Иззи вошла в гостиную, где я как раз собиралась побаловать себя и поплакать от души, как и положено нормальной женщине хоть раз в месяц.

– Да, – сухо сказала она. – Теперь я действительно вижу, что это сугубо деловые отношения.

Я сердито посмотрела на нее.

– Ты подслушивала?

– Извини, но неужели при таких тонких стенах ты надеялась побыть со своим Ромео тет-а-тет?

– Если тебе есть что сказать – говори, – предложила я.

– Мне? – Иззи нахмурилась. – Но это же не мое дело, правда?

– Не твое.

– Отлично. Тогда я оставлю свое мнение при себе.

Я закатила глаза.

– Ну пожалуйста, Изабелл.

– Я думала, ты не попросишь. – Она присела рядом со мной на диван. – Знаешь, Джулия, когда бабочка впервые видит яркий свет, он кажется ей прекрасным. Во второй раз она бежит от него подальше.

– Во-первых, не надо сравнивать меня с насекомым. Во-вторых, летит подальше, а не бежит. В-третьих, нет никакого второго раза. Бабочка умерла.

Иззи ухмыльнулась.

– Ты такой адвокат.

– Я не позволю Кемпбеллу ранить меня.

– Тогда попроси, чтобы тебя перевели.

– Это же не армия. – Я обняла диванную подушку. – И я не могу это сделать, особенно сейчас. Он подумает, что я слабая и теряю профессионализм из-за глупого, тупого… случая.

– Ты не можешь. – Иззи покачала головой. – Он – эгоцентричный придурок, который пожует тебя и выплюнет. А у тебя настоящий дар влюбляться в мерзавцев, от которых нужно бежать сломя голову. Мне не хочется сидеть здесь и слушать, как ты пытаешься убедить себя в том, что у тебя нет никаких чувств к Кемпбеллу, в то время как пятнадцать лет ты залечивала рану, которую он тебе нанес.

Я изумленно посмотрела на нее.

– Ничего себе!

Она пожала плечами.

– Думаю, мне просто надо было выговориться.

– Ты ненавидишь всех мужчин? Или только Кемпбелла?

Иззи сделала вид, что задумалась.

– Только Кемпбелла, – в конце концов ответила она.

Больше всего мне хотелось сейчас остаться в гостиной одной и швырнуть что-то. Например, пульт от телевизора, или стеклянную вазу, или еще лучше – свою сестру. Но я не могла выгнать Иззи из дома, в который она переехала всего несколько часов назад. Я встала и взяла со стойки ключи.

– Я ухожу. Ложись, не жди меня.

Я не часто хожу куда-то по вечерам, поэтому никогда не была в баре «Кот Шекспира», хотя это всего в четырех кварталах от моего дома. В баре было темно, полно народа и пахло смесью пачули и гвоздики. Я протолкнулась внутрь, взгромоздилась на стул у барной стойки и улыбнулась сидящему рядом мужчине.

Мне хотелось заняться сексом на заднем ряду в кинотеатре с кем-нибудь, кто не знает даже моего имени. Мне хотелось, чтобы парни подрались за честь угостить меня.

Я хотела показать Кемпбеллу, что он теряет.

У сидящего рядом мужчины были голубые глаза, собранные в хвост черные волосы и улыбка Керри Гранта. Он вежливо кивнул мне, потом отвернулся и начал целоваться с каким-то блондином. Я оглянулась и увидела то, чего сначала не заметила: в баре было полно мужчин, но танцевали, флиртовали и заигрывали они друг с другом.

– Что вы будете? – У бармена были ярко-розовые волосы, прическа, как у дикобраза, а в носу кольцо, как у быка.

– Это гей-бар?

– Нет, это клуб офицеров Вест-Пойнта. Ты хочешь выпить или нет? – Он показал на бутылку текилы за своей спиной и взял низкий стакан.

Я порылась в сумочке и достала пятидесятидолларовую купюру.

– Давай всю, – посмотрев на бутылку, я нахмурилась. – Держу пари, Шекспир никогда не имел кота.

– Кто нагадил тебе в душу? – спросил бармен.

Прищурившись, я посмотрела на него.

– Ты не гей.

– Конечно гей.

– Если бы ты был геем, то скорее всего понравился бы мне. Как это было с… – Я посмотрела на увлеченную пару рядом, потом на бармена и пожала плечами. Он покраснел, потом отдал мне деньги, и я запихнула их обратно в кошелек.

– Кто сказал, что нельзя купить себе друга? – пробормотала я.

Через три часа я осталась в баре одна, не считая Семерки. Бармен называл себя так с прошлого августа, когда решил избавиться от всего, к чему обязывало имя Нейл. «Семерка» не несет абсолютно никакого скрытого смысла, сказал он мне, и именно это ему нравилось.

– Может, надо было выбрать «Шестерку», – заметила я, когда бутылка текилы опустела. – Тогда можно было менять на «Девятку».