Он не подразумевал «облегчить скуку» так, как это прозвучало. Он мечтал об этом весь день, с самого карантина и возможность брака возникла: десять блаженных дней вынужденного уединения, свободных от недовольства внешнего мира, мирно протекающих в занятиях любовью, поцелуях, разговорах, поцелуях, узнавании друг друга, занятиях любовью.

Его представление об идеальном медовом месяце.

Слишком поздно объяснять это сейчас.

Теперь это будут десять дней пытки, иметь её и не иметь, спать с ней и не спать с ней.

Что, чёрт побери, с ним происходит? И становится только хуже.

Глава 15

– Вы, в самом деле, отдали бы своего первенца брату на воспитание? – поинтересовалась у Рейфа Аиша во время их последней на этот день прогулки. Впереди них, уже свыкшись с главенствующим положением, охотилась за тенью Клео.

– Что? – спросил где-то далеко витавший своими мыслями Рейф. Эти прогулки на свежем воздухе, по три раза на день, служили ему спасательным тросом – и он имел в виду вовсе не кошачий поводок безопасности. Запертый в каюте с Аишей, Рейф испытывал настоящие танталовы муки: он видел, слышал, обонял, но не мог прикоснуться и вкусить.

Каждый вечер, забираясь в кровать, Аиша – упрямица, маленькая благопристойная колючка – настаивала на том, чтобы спать с краю, грозя перебраться на пол, если он хоть на дюйм придвинется к ней.

Но во сне её тело запевало иную песенку. Во сне её тело искало его, жалось всё ближе и ближе, пока Аиша не обвивала Рейфа по всей длине: рука укладывалась ему на грудь, против сердца, щека уютно пристраивалась на плече, а ноги сплетались с его ногами. Во сне она была тёплой и мягкой, лишь его обещание отделяло их друг от друга – и это сводило его с ума. Он плохо спал и просыпался по утрам с явными признаками неутолённого желания.

– Прошу прощения, я замечтался, – произнёс он. – О чём вы спрашивали?

– Вы говорили, что намерены отдать своего первенца на воспитание брату.

– Я сказал, что об этом уговорились меж собой Лавиния и мой брат. Со мной и не советовались вовсе.

– Хорошо, а что вы?

– Отдам ли я своего ребёнка? – Рейф долго, пристально вглядывался в море. – Никогда, – спокойно произнёс он. – Нет, пока я жив и в силах защитить его.

Аиша взяла его под руку:

– Тогда почему они считают, что вы согласны?

Он помотал головой:

– Полагаю, они… в общем, Джордж, подумал, что окажет мне тем самым любезность. Возможно, он так думал оттого, что мне не сидится на одном месте, а сын встанет поперёк моего пути. – Именно в таких словах выразился Джордж.

Она нахмурилась:

– Что вы имеете ввиду?

– Он посчитал, что сын будет сдерживать меня, и моему веселью придёт конец.

После восьми лет войны Рейф и остальные действительно дали себе волю и немного порезвились. Однако в последний год «веселье» приелось и стало едва ли не… отчаянным.

Сказались годы офицерской службы: привычка нести ответственность, иметь цель в жизни, – и отрешиться от этого было нелегко. В армии Рейф редко размышлял о будущем, можно сказать, относился к этому вопросу с суеверием. Многие военные верили: нельзя загадывать на будущее – иначе не миновать гибели, и посему он жил одним днём.

Но когда война окончилась, он решил продать офицерский патент – нескончаемая муштра, которой подвергались «вояки Гайд-парка» [21], представлялась ему невыносимой – и думал, что займёт какую-нибудь должность в одном из фамильных поместий. Когда Рейф был ещё мальчишкой, некоторые из его дядюшек управляли разными семейными предприятиями, и он посчитал, что, пожалуй, сгодится для такого дела.

И какую пощёчину получил, поняв, что семье от него требуется лишь одно – исполнить непродолжительную роль племенного жеребца, а дальше – живи как знаешь.

Благо, ему дали это понять без враждебности и презрения, иначе ответная пощёчина от Рейфа оказалось бы довольно болезненной. Однако Джордж полагал, что оказывает брату услугу. Джордж с ног сбивался, подыскивая идеальную, в его понимании, невесту для Рейфа: такую, что не доставит последнему ни малейшего беспокойства.

И вот ведь незадача – Рейфу нравилось, когда его беспокоили.

И что печально, Рейф не мог отказаться от первого дружеского предложения брата по причине смерти их отца. Вот Рейф и сбежал, в Египет.

– Я не о сыне спрашивала, – прервала его мысли Аиша. – А что подразумевал ваш брат под тем, что вам не сидится на месте?

– Правду. У меня нет постоянного дома с тех пор… по правде говоря, и не знаю с каких. Я ещё был маленьким мальчиком. – Он нахмурился, только теперь осознав эту истину. Неужели это случилось так давно?

– Когда ваш отец отослал вас прочь. – Судя по тому, как она произнесла эту фразу, Аиша понимала, что он никогда, никогда не отошлёт прочь своё дитя.

Конечно же, он был не против пожить с бабушкой: он любил её и ему нравилось в Фокскотте. Однако сознавать, как мало он значил для собственного отца…

Ни один его ребёнок никогда не усомнится, что важен для него.

– Нет, я жил с бабушкой, и на то время это был мой дом. Дома я лишился после её смерти… – Боже правый, неужели действительно у него не было постоянного пристанища так давно?

Она изумлённо воззрилась на него.

– Но ваша семья богата, – с болью в голосе произнесла она. – Как же случилось, что у вас нет дома?

Рейф понял: она вообразила, что он вынужден был жить на улице, как и она. Он рассмеялся и обнял её за талию:

– Нет, вы нарисовали себе какую-то чудовищную картину. Уверяю вас, я пережил восхитительные времена. После бабушкиной смерти я никогда не отправлялся в Эксбридж – дом моего отца, а теперь Джорджа, – если это зависело от меня. На школьных каникулах я оставался с Гэйбом и Гарри или Люком. Потом армия стала моим домом. И с той поры я останавливаюсь у друзей, а когда я в Лондоне – снимаю квартиру.

– Отчего не купите дом?

– А зачем? – пожал он плечами. – Вдобавок он у меня уже есть – бабушка оставила свой в наследство. – О чём он узнал лишь в двадцать один год из письма, отправленного ему в Испанию семейным стряпчим. Отец назначил управляющего для поместья, а дом сдали в аренду. В присутствии Рейфа не нуждались.

– Значит, у вас есть дом.

– Нет, я владею домом. Это другое.

– Если вы владеете домом, значит, у вас может быть дом, – настаивала она. – Трудно получить жилище в собственность. Превратить его в дом – легко.

– Правда? – отозвался он. – Отлично, когда мы поженимся, вы займётесь этим превращением.

Она отстранилась.

– Говорят, завтра мы прибудем на Мальту. – Это прозвучало предупреждением. – Я спущусь первой, – поспешила произнести Аиша и зашагала к сходнóму люку.

Мальта оказалась прекрасна – остров-сокровище среди искрящихся лазурных вод, маленький бриллиант, и по сути такая же твердая и крепкая, с этими гигантскими укреплениями, встававшими из моря.

Разумеется, из-за карантина сходить на берег не позволялось, но в обмен на золото и несколько замечательных огромных черепах, пойманных моряками, на борт загрузили свежий провиант и даже несколько больших корзин, доверху наполненных спелыми фруктами.

Аиша с Рейфом прогуливались по палубе, тогда как внизу пассажиры корабля угощались черепаховым супом, жареным мясом разнообразных диких животных и свежими овощами и фруктами, поданными вместе с местными сырами. Поднимающиеся из камбуза запахи манили, а Рейф был голоден, однако им приходилось терпеть. Обедали они в последнюю очередь, после всех остальных, но Хиггинс, несомненно, позаботится о том, чтобы им достались не какие-то объедки.

С берега слышалась музыка. Какой-то праздник, по всей видимости. Аиша, оторвав одну ногу от палубы, перегнулась через планшир [22], жадно внимая звукам.