Гришка с товарищами, в легкой бранной одежде, ждал сигнала: "Преследовать противника!"
Снежная завеса поднялась над сечей. По шуму можно было предположить - бой ожесточился...
А погода портилась. Белый снег короткого зимнего дня посерел. Пошел снег, подхваченный вьюжным ветром, он несся над землей, забивал рот, ноздри; и было уже не понять, откуда идет снег - то ли валится сверху, то ли метелит снизу, - в нескольких шагах трудно разглядеть человека.
Из белой кутерьмы вынырнул вой. Без шапки, с мокрым лицом - сосульки на бороде. В руке оголенный меч, с обоюдоострого лезвия крошатся ошметки красного льда; пошатываясь, прошел мимо расступившихся вятчан к боярину.
Немного погодя вызвали сотенного Евсея. Вернулся Евсей Великий построжавший, брови сурово сдвинуты. Собрал десятных ватаманов, воев и, стараясь перекричать посвист-вой бурана, заговорил:
- Разбойники засели крепко... За засекой снежно-ледяные городки настроили... Велено обойти... Разделимся: с первыми я пойду, со вторыми Иван Заикин. - Гришка по пуп в снегу вышагивал за длинным, по-журавлиному переставлявшим ноги воем. "Вот бох росту дал! Мне бы так", - позавидовал по-хорошему. Гришке совсем было не страшно идти по лесу навстречу разбойникам,
Дядя Иван - так называл он ватамана Ивана Заикина, - назначив длинного воя десятником, ушел в голову отряда.
Гришка дышал полной грудью, хватая ноздрями сыроватый, пресный лесной дух; вспомнил отца, дядю Митяя - с ними вот так ходил по лесу во время охоты, - правда, не пехом, а на широких подбитых лосиной шкурой лыжах.
Шумели вершины деревьев, пыхтели, кряхтели вспотевшие вои, у кого-то что-то брякнуло. Зло шипя ("Чисто журка", - весело усмехнулся Гришка), повернул длинную шею десятный, погрозился шепотом. Но вои лишь скалили зубы и громче всхлюпывали соплями...
Неожиданно подали команду по цепочке: "ложись!" Гришка, погрузившись, как в перину, в рыхлый снег, зажмурился, широко разинул опушенный курчавой золотистой бородкой рот, стал ловить падающие снежинки.
Верховой ветер подвывал, посвистывал, раскачивал верхушки елей, сосен, изредка сыпал комья снега, хвою.
В полушубе тепло, - только еле ощутимая прохлада мягко щекотала потную спину...
Вдруг ком снега ловко влетел в рот, заткнул глотку - Гришка поперхнулся, перевернулся на живот и кашлянул на весь лес...
Пушечным выстрелом послышался Ивану Заикину грохнувший сзади кашель. Вскочил на ноги, побежал, споткнулся - упал, встал, побежал и снова упал, и тогда на четвереньках - по-медвежьи, махом - поскакал назад, где нарушили его строгий наказ: "Не шуметь!.. Не кашлять, не чихать, штоб ветка не треснула - идти-красться..."
Ватаман Заикин безошибочно определил охальника. Подскочил к перепуганному, с выпученными глазами Гришке; ничего не говоря - хлесть! - Гришка безмолвно, по-щенячьи упал на спину... Усы, подбородок окрасились кровью.
- Мотри! Пожри-ко еще снег - убью!.. - прохрипел Иван Заикин.
Вернулся на место - в голову отряда. Лег на снег.
Тревожилась в груди душа - видать, что-то предчувствовала, и от этого волнение усиливалось...
"Рядом ворог, а они ведут себя... А может, не хотят воевать с ними?! Поговорить бы с ребятами, - ох, не прост русский человек: душа его как океан-море..."
Послал вперед трех ведомцев - ушли с улыбочками. Лежи и жди теперь, а они там не пошевеливают... А ждать уже нельзя - скоро сумерки укроют землю, и тогда в темноте, в незнакомом лесу, много не наворочаешься. И он повел за собой 26 воев.
По всем расчетам они должны были уже выйти на дорогу - в тыл противнику, а ведомцев все нет... "Што с ними?!" И тут же впереди, на небольшой поляне, увидел их - лежащих..."Убиты!.." - бухнулся в снег, протер мокрое лицо, сбросил рукавицы и, не отрывая взгляд от полянки, окруженной черными стволами елей, подал знак, чтобы приготовились к бою, делали как он; опираясь левой рукой на древко копья, правой держа меч, Иван Заикин ловко пополз. Шагах в пяти от ближнего ведомца, уткнувшегося головой в снег, со стрелой на шее, замер, прислушался... Кинув в ножны обледенелый меч, повернулся на левый бок и из кожаной сумки-колчана заученным движением вытянул лук и стрелу... Суетно торкнулось сердце, какая-то нечистая ворохнула волосы на затылке - заставила повернуться и глянуть на широкую ветвистую ель, и в этот миг правым глазом увидел огромных размеров острие стрелы... Молния! - боль!!!
...Неожиданно Гришка заметил двух притаившихся разбойников; он попытался незаметно сообщить об этом лежащему впереди десятнику - ткнул его жалом копья в "мягкое место", но тот не понял: шепотом богохульно выматерился, больно лягнул...
Сморщившись от боли и обиды, Гришка сплюнул на снег кровь, схватил лук, положил стрелу с узким ромбовидным сечением - бронебойным - на лосиную жилу-тетиву и... - тут лес обрушился ревом мужицких глоток...
Откуда-то сбоку, no-звериному ревя, вышел на него мужик с косматой бородой, на лыжах. Гришка встал на колени, прицелился и пустил стрелу в оскаленную пасть - разбойник запрокинулся, упал навзничь. Другой - с секирой - подкрался сзади, но ударить не успел: Гришка развернулся и "стрелу стрелил"... Мужик-разбойник охнул, выкатил глаза, постоял... и снова - на него, и, если бы Гришка не отскочил, лежать бы ему с разбитой головой - лезвие секиры чиркнуло по железной шапке...
"Ногами увертывайся от ударов!.. - вспомнились наставления дяди Вани. - Не жди - сам наскакивай, тогда одолеешь..." Гришка выхватил меч - напал - сделал ложный шаг вперед, в сторону - ткнул раненого в грудь, рядом с торчащей стрелой, - застонал, заскрежетал зубами мужик, упал... Но и сам Гришка попал в "клещи" - один с ослопом, другой с копьем прижали его к стволу сосны.
Он с тоской огляделся: "Помог бы кто!" Но вокруг вперемешку лежали его товарищи и мужики-разбойники... "Копье бы..."
Со страхом и злостью всматривался Гришка в приближающегося носатого мужика. Надежды на спасение не было, но он не сдастся! Не попросит пощады, не унизится, - умрет, как воин!..
Но, видать, не силен оказался мужик с копьем в ратном деле, или же слишком был самоуверен: вместо того, чтобы, сделав обманное движение, ударить издалека, вытянул копье и шел на Гришку, как на медведя.
...Он не медведь!.. - ударом меча Гришка отвел копье и, с лету, схватив нож, сблизился с разбойником, по самую костяную рукоять всадил его, отскочил от изумленно-испуганного, с перехваченным дыханием, копейщика. А сбоку на Гришку замахивался другой...
Радостное чувство победы над смертью окрылило, он вошел в азарт, решил не увертываться, красиво выиграть бой, - встретил удар тяжелого ослопа и... не рассчитал, переоценил свои силы - удар был настолько силен, что, больно дернув руку в плече, выбил меч... Дубина, изменив направление, стукнула по ноге. "Ай-я-яй!.. По тому же месту", - застонал Гришка от ломающей душу боли.
Нога неестественно прогнулась, загорелась огнем, все вокруг потемнело, исчезло...
Лицо мертвенно-белое, обсыпанное мутными, как мукой, капельками пота. Он качнулся, теряя сознание, стал медленно заваливаться... Еще удар в спину - и Гришкино тело, как сноп, валится на снег, рядом с другими телами убитых...
А в Хлынове Константина Юрьева ждали дела: одно неожиданнее другого - до самого похода только поворачивайся...
В день его приезда вернулся с войском боярин Андрей Воронцов, привез главарей-зачинщиков бунта. На второй день из Казани подкатили татары-послы - черноглазые, толстые, наглые.
Прознал-таки Ибрагимка, что Вятка собирается татар воевать! Грозит, пугает хан набегом, обещает никого не пожалеть: ни старого, ни малого...
Воевода внешне был спокоен, когда принимал послов. Собрал думу и под образом поклялся, целовал крест, что на Казань не нападет. Татары сразу успокоились - знали русских.
Вятский воевода пошел и на следующую уступку: разрешил остаться в Хлынове нескольким послам-соглядаям.
Боярин Андрей Воронцов посоветовал: "откупись гостинцем - иначе больше потеряем".