3. Если бы при записи этого ты, как и было необходимо, думал так долго только обо мне одном, то я был бы железным, если бы не любил тебя. Но так как того, что ты преследовал своим писанием, ты не мог обдумывать без величайшей приязни, то я не могу считать, что кто-нибудь любит себя самого больше, чем ты меня. О, если б я мог ответить на эту приязнь прочими делами! Приязнью я, во всяком случае, отвечу. Однако именно — благодаря этому ты, я уверен, будешь удовлетворен.

4. Теперь перехожу к письму, на которое, хотя оно и написано красноречиво и приятно, у меня нет оснований отвечать многословно. Во-первых, я послал то письмо Кальву2582, полагая, что оно распространится не больше, чем это, которое ты теперь читаешь. Ведь то, что, по моему мнению, прочтут одни только те, кому я посылаю, я пишу в одном духе; то, что прочтут многие, — в другом. Затем я превознес его дарование большими похвалами, нежели это, по твоему мнению, можно было сделать искренно. Во-первых, потому что я считал так: он остро переживал, он держался какого-то рода2583; при этом, сделав ошибку в суждении, в котором он был силен, он все же добивался того, что он доказывал; у него было обширное и глубокое образование, не было силы; на нее я и советовал ему обратить внимание. Ведь при воодушевлении и побуждении оказывает величайшее действие, если ты похвалишь того, кого ты убеждаешь. Вот мое суждение о Кальве и мое намерение — намерение, заключавшееся в том, что я похвалил ради того, чтобы убедить; суждение — что я очень высоко оценил его дарование.

5. Мне остается любовно следить за твоей поездкой, с надеждой ждать возвращения, с уважением помнить о тебе в твое отсутствие, смягчать всю тоску, отправляя и получая письма. Ты же, пожалуйста, часто вспоминай о своей преданности мне и обязанностях; хотя тебе и дозволено, а для меня преступление забыть их, ты не только сочтешь меня честным мужем, но также признаешь, что ты глубоко любим мной. Будь здоров.

DXXXII. От Авла Лициния Цецины Цицерону, в Рим

[Fam., VI, 7]

Сицилия, декабрь 46 г.

Авл Цецина шлет привет Марку Цицерону.

1. Книгу2584 тебе вручили не особенно быстро; прости мне мой страх и снизойди к обстоятельствам. По слухам, мой сын очень опасался — и не без оснований, — как бы это мне не повредило некстати2585, если книга увидит свет (ведь не столь важно, с каким настроением пишут, сколь важно, с каким принимают), тем более, что я до сего времени несу кару за свое перо2586. Право, в этом отношении судьба моя исключительна: в то время как описка устраняется путем стирания, глупость наказывается оглаской, — моя ошибка исправляется изгнанием. В этом преступлении главное — это то, что своего противника я злословил, взявшись за оружие2587.

2. Из нас, полагаю, нет никого, кто бы не дал обета своей Победе, никого, кто бы, при заклании жертвы даже по другому поводу, все-таки в то же самое время не желал возможно более скорой победы над Цезарем. Если он2588 не думает об этом, он счастлив во всех отношениях; если же он знает и убежден в этом, то что ему гневаться на того, кто написал кое-что неугодное ему, раз он простил всех, кто много молился богам о его погибели?

3. Но — чтобы вернуться к тому же — причиной моего страха было следующее: клянусь богом верности, я написал о тебе осторожно и со страхом, не сдерживая себя, но почти отбегая назад. Но кто не знает, что сочинение этого рода2589 должно быть не только свободным, но и восторженным и возвышенным? Считают, что злословить другого легко; однако следует остерегаться, как бы не впасть в дерзость; трудно хвалить самого себя, чтобы это не перешло в порочную заносчивость; свободно можно только восхвалять другого: в чем бы ты ни умалил его заслуги, это неизбежно припишут либо непостоянству, либо зависти. И это, пожалуй, оказалось для тебя наиболее приятным и подходящим; ведь моей первой заслугой было не касаться того, чего я не мог сделать превосходно; моей второй — сделать это возможно осторожнее. Я однако сдержался: многое сократил, многое вычеркнул, очень многого даже не поместил. Итак, если одни ступени лестницы ты удалишь, другие надрубишь, некоторые, плохо держащиеся, оставишь и создашь опасность обвала, а не подготовишь восхождение, то в какой мере твое стремление написать, таким образом связанное и сломленное столькими несчастьями, может принести что-либо достойное слуха или заслуживающее одобрения2590?

4. Но всякий раз, когда я дохожу до имени самого Цезаря, содрогаюсь всем телом — не от страха перед наказанием, а перед его оценкой, ибо я только отчасти знаю Цезаря. Каково, по-твоему, состояние моего ума, когда он говорит сам с собой: «Это он одобрит; это слово подозрительно. Что, если я это изменю? Боюсь, как бы не было хуже! Что ж — похвалю кого-нибудь. Не обижу ли2591? Затем выскажу порицание; что, если он не хочет этого? Он преследует перо взявшегося за оружие. Что сделает он с сочинением побежденного и еще не восстановленного?». И ты усиливаешь страх: в своем «Ораторе» ты обеспечиваешь себя, прибегая к Бруту, и ищешь соучастника для оправдания2592. Когда это делаешь ты, всеобщий защитник, то что должен чувствовать я, в прошлом твой, теперь всеобщий клиент? Итак, если этого не испытал ты, так как твой необычайный и выдающийся ум вооружил тебя для всего, то я, — среди этого мною же созданного страха и в муках слепого подозрения, когда в наибольшей части того, что пишешь, руководствуешься предполагаемым тобой чужим мнением, а не собственным суждением, — хорошо чувствую, как трудно выпутаться. Но я все-таки сказал сыну, чтобы он прочитал тебе книгу и унес ее или же дал тебе с условием, что ты возьмешься исправить ее, то есть если ты полностью переделаешь ее.

5. Что касается поездки в Азию2593, то, хотя ее и требовала настоятельная необходимость, я поступил, как ты велел. Что мне убеждать тебя действовать в мою пользу? Как видишь, наступило время, когда необходимо, чтобы было решено насчет меня. Сына моего, мой Цицерон, ждать нечего: он молод; додуматься до всего он не может либо по своей стремительности, либо по летам, либо из боязни. За все дело2594 надо взяться тебе; вся моя надежда на тебя. По своей проницательности ты знаешь, чему Цезарь радуется, чем его взять. Необходимо, чтобы все исходило от тебя и чтобы ты довел дело до конца. У него ты пользуешься большим, у всех его близких огромным влиянием.

6. Если ты убедишь себя в одном — что это не одолжение с твоей стороны, словно тебя попросили что-то сделать (хотя это и очень большое и важное), но что это всецело твое бремя, то ты доведешь это до конца; разве только я, возможно, либо чересчур глупо в несчастье, либо чересчур бесстыдно по дружбе взваливаю на тебя это бремя. Но привычка твоей жизни оправдывает и то и другое; ведь на то, о чем ты так привык стараться ради друзей, твои близкие не только так надеются, но даже так требуют этого от тебя. Что же касается книги, которую даст тебе сын, то прошу тебя не выпускать ее или исправить так, чтобы она не повредила мне.