Человек широкой образованности, приверженец наиболее передовых общественных идей своего времени, Артигас в отличие от большинства своих современников был свободен от многих предрассудков, унаследованных от колониального прошлого — от монархизма, аристократизма, расизма. Борьба за независимость американских колоний представлялась ему одновременно и как борьба за республиканский строй с демократической конституцией. Он мечтал о таком устройстве общества, где будет достигнута свобода личности, гарантия прав народа, всеобщая грамотность, культурное и экономическое процветание. Исключительное место в программе Артигаса занимал аграрный вопрос. Он составил план справедливого распределения феодальной земельной собственности, который в случае его реализации не только покончил бы с вековым социальным бедствием, но и поставил бы его страну на путь бурного экономического прогресса. Однако все эти принципы, которые Артигас почерпнул из общественной мысли и практики передовых буржуазных наций, были трудно осуществимы в стране, едва только освобождавшейся от трехвекового колониализма. В условиях засилья феодализма, отсталости, наконец, элементарной анархии, лозунги и принципы буржуазной демократии оказывались просто преждевременными. И из книги Хесуальдо мы узнаем, сколь плачевно закончились попытки их реализации.

То же самое относится и к идее федерализма, которую отстаивал Артигас. Он мыслил себе будущее государственное устройство Ла-Платы как федерацию свободных провинций, которая была бы основана на полном равноправии и уважении их демократических прав. Федерализм Артигас рассматривал как один из главных принципов буржуазно-демократического правления, и он был связан для него со всеми передовыми социальными концепциями века. В реальной же действительности федералистские стремления, существовавшие в ту пору, нередко окрашивались совершенно иным цветом. Многие провинциальные каудильо думали лишь об укреплении своей личной власти на местах, что, разумеется, приводило к совершенно противоположным целям, а именно — к сохранению деспотизма, раздробленности, а следовательно, и экономической отсталости.

И вот таких-то каудильо имел Артигас в качестве своих союзников по Федеральной Лиге. Надо ли удивляться, что эта Лига вскоре же распалась, а соратники Артигаса превратились в его предателей?

С этой же точки зрения следует взглянуть и на взаимоотношения Артигаса с правителями Буэнос-Айреса. Сложилась поистине драматическая и парадоксальная ситуация, когда перед лицом еще не поверженного векового врага — Испании возникли и разгорелись острейшие разногласия в лагере патриотов; они грозили перерасти в гражданскую войну и фактически привели к братоубийственным кровопролитиям.

Эти столкновения нарисованы Хесуальдо подробно и по преимуществу в лично-эмоциональном, психологическом плане. Автор видит в них лишь противоборство корыстолюбия и интриганства портеньос с самоотверженной рыцарственностью Артигаса. На самом же деле в этих столкновениях были заложены также и некие общие исторические закономерности. Жажда гегемонии, которую лидеры Буэнос-Айреса проявляли в столь откровенной форме, отражала совершенно определенные, объективно действовавшие тенденции. Именно благодаря победе централистских сил в конце концов и смогла консолидироваться на бывшей территории вице-королевства Ла-Платы единая аргентинская нация.

Федерализм в понимании Артигаса не воспрепятствовал бы этому процессу, но реально существовавший федерализм в ту пору представлял собой силу, враждебную ему. Отсюда и проистекала историческая неизбежность конфликта между Буэнос-Айресом и Восточным берегом.

Современником Артигаса был еще один выдающийся деятель и мыслитель Ла-Платы, о котором пишет Хесуальдо, — Мариано Морено. Жизнь этого пламенного якобинца, первого секретаря революционной Хунты, — это еще один живой кусок бурной истории Ла-Платы того времени. Деятельность Морено протекала в Буэнос-Айресе и в иных условиях; она оборвалась как раз в тот момент, когда началась деятельность Артигаса. Напугав своих соратников радикализмом, он был насильственно выдворен со своего поста и отправлен послом в Лондон. И все же при несхожести темпераментов и конкретных событий жизни судьба этих людей была, в сущности, схожа, ибо ее определила невозможность осуществить до конца свою прогрессивную социальную программу. В этом смысле медленная агония старого Артигаса в чаще парагвайской сельвы и внезапная и таинственная гибель молодого Морено посреди океана — это разные человеческие воплощения одной и той же неумолимой логики исторического развития.

Для бывших американских колоний Испании, которые в результате победы освободительной войны конституировались как независимые республики, XIX век был веком упорной и сложной борьбы за создание основ нового общественного строя. Борьба эта была затяжной, нередко сопровождавшейся войнами и междоусобицами. Особенно пострадала от них родина Артигаса — Уругвай. Много времени потребовалось для того, чтобы некогда разоренная и отсталая провинция Восточного берега превратилась, наконец, в развитую страну.

С начала нынешнего века этой самой малой по площади республике Южной Америки удалось сделать мощный рывок вперед. Сегодня эта страна, добившаяся значительного экономического и политического прогресса, приобрела черты современного государства. По прекрасным шоссейным дорогам, прорезывающим уругвайскую пампу, мчатся потоки автомобилей, вытеснивших собой традиционную фигуру всадника-гаучо. По-прежнему скот является основой благосостояния страны, но уже не контрабандными сырыми шкурами торгуют ее жители, как в эпоху Артигаса, а великолепными изделиями из кожи, шерсти и мяса, выделанными руками квалифицированного рабочего класса.

Неузнаваемо изменилась и столица. Колониальный крепостной город превратился в огромный современный порт; это крупнейшие ворота в океан на юге Американского континента. Широкие нарядные проспекты и парки Монтевидео украшены множеством памятников. Демократический дух уругвайцев воплотился в целой серии символических статуй, посвященных безымянным творцам национальной истории: терпеливому негру-рабу, воинственному, давно исчезнувшему индейцу, трудолюбивому европейскому иммигранту, рабочему, учительнице. Есть даже статуя, изображающая повозку, запряженную быками, — и в ней тоже символ народной жизни. И конечно, есть статуя гаучо, того, кто был первоосновой уругвайской нации. На центральной площади Монтевидео, на перекрестке двух, широких улиц высится главный монумент города — бронзовая фигура Артигаса. Вокруг нее постоянно толпятся люди — деловитые столичные пешеходы, робкие провинциалы, именитые зарубежные гости. Эта статуя напоминает им о далекой эпохе, в которую зарождалась будущая независимость Уругвая, о величественном и отважном ее герое. Но дух Артигаса жив не только в этом торжественном памятнике, а, быть может, еще больше в другом бронзовом всаднике, горделивом безымянном гаучо, который олицетворяет бессмертие самого народа.

В. Кутейщикова