Тем временем в столице Соединенных Штатов посланец Буэнос-Айреса вел переговоры с министром иностранных дел Адамсом о признании Аргентины, совершенно игнорируя, однако, факт существования Восточной провинции и борьбу Артигаса. Адаме подробно расспрашивал о положении в Ла-Плате и о важнейших проблемах, волнующих ее жителей. Адаме оказался весьма осведомленным в этих вопросах. Эмиссар Буэнос-Айреса не сумел убедить правительство США в необходимости признать Аргентину, и президент Монро решил послать в Ла-Плату своего делегата. Перед этим в конгрессе велись горячие дебаты по поводу признания независимости Аргентины.
События, связанные с борьбой Артигаса и корсарами, уже давно занимали общественное мнение США. В потоке вопросов, реплик, споров, который бурлил в конгрессе, начали постепенно вырисовываться истинные контуры фигуры Артигаса, не просто выдающегося человека, но и настоящего вождя народов. О нем сообщали консул Хелси и представитель США в Буэнос- Айресе Ворингтон. В своих донесениях он описывал Артигаса как «одинокого и отважного руководителя, который, сидя на бычьем черепе под смоковницей, диктовал свои распоряжения двадцати тысячам своих подданных». Адаме был хорошо осведомлен об Артигасе. Именно он, анализируя в конгрессе ла- платскую проблему, заявил: «Единственный защитник демократии в этих районах Америки — это отважный и рыцарственный республиканец, генерал Артигас, единственный, кто достоин произносить имя Вашингтона. У остальных же при одном только звуке этого имени мурашки бегут по коже».
Комиссия конгресса США прибыла в Ла-Плату в начале 1818 года. К этому времени дезертирство офицеров из армии Артигаса усилилось. Становились ясными причины распада армии. Об этом прямо говорили офицеры, перешедшие со своими отрядами к противнику: «Мы убедились, что при правлении Артигаса разрушается частная собственность и происходят многочисленные беспорядки, которые мешают людям жить». Со своей точки зрения они были правы — ведь этим людям, которые совсем не были революционерами, как Артигас, хотелось сохранить в неприкосновенности свои имения и привилегии, и, в сущности, за это они и боролись. Они рассуждали: что будет, если Артигас окажется победителем? Что станет с их латифундиями, с их доходами, если уже сейчас, несмотря на все трудности, проводился в жизнь регламент, обеспечивавший интересы самых обездоленных за счет интересов людей состоятельных.
Этих людей не пришлось долго уговаривать стать союзниками врага. Но эта жалкая стая предателей не могла заставить Артигаса отказаться от своей великой мечты и прекратить борьбу. «Я буду и дальше бороться, если только у меня останется хотя бы один солдат», — заявил он прибывшим делегатам. «А с португальцами, — добавил он, — я буду бороться, если у меня не останется ни одного солдата, а только дикие собаки».
Чтобы усилить движение сопротивления в других провинциях, Артигас посылает инструкции Эстанислао Лопесу в Санта-Фе, советуя ему заставить портеньос уйти восвояси. Лопес перешел в лагерь федералистов и стал одним из видных деятелей в своей провинции. Свое войско он одел в яркие чирипа (обычная одежда гаучо) и тигровые шкуры и вооружил их копьями с украшениями из перьев. В течение короткого времени Лопес закрепился на своей территории и вошел в контакт с Рамиресом, который стал теперь вождем в Энтре-Риосе. Их обоих поддерживала эскадра Педро Кемпбелла, ирландского моряка, авантюриста и идеалиста одновременно. Высокий, костлявый, с рыжей бородой и усами, одетый в лохмотья, он выглядел довольно свирепым. Таким его описывает Робертсон. Эту странную фигуру, оставшуюся здесь как живое воспоминание об английской интервенции, сопровождал оруженосец, столь же экстравагантный, как и он сам. Кемпбелл воевал на стороне Артигаса с 1817 года, плавая в водах Параны, а затем помогая Андресито при взятии Корриентеса. Обычно он применял тактику, в успехе которой он убедился при своих морских набегах, — взятие на абордаж.
А в Кегуае Артигас с батальоном из шестисот человек, перенося страшные лишения, ждал окончания зимы. У его солдат не было никакой другой одежды, кроме чирипа. Они просыпались полузамерзшие и разводили огонь, чтобы хоть как-нибудь согреться. Артигас все еще надеялся, закрепившись в Литорале, начать новое наступление против португальцев.
Третий план наступления Артигаса, который относится к началу 1819 года, состоял в том, чтобы с трех сторон ворваться на территорию португальцев. Артигас должен был войти со стороны Санта-Аны, Андресито — через Мисионес, Каере — через Ибикуй. Затем все трое должны были двинуться к Санта-Марии. План этот был таким же отчаянным, как и предыдущий. Кампанию начал Андресито, овладевший многими населенными пунктами Мисионеса за исключением Сан-Борхаса. Полковник Арауче атаковал его в Сан-Николасе и сам погиб в бою. Однако вскоре Абреу сумел отомстить в битве при Итакуруби, заставив Андресито распустить своих всадников под угрозой пленения. В конце 1819 года, в Сан-Лукасе на зеке Уругвай, недалеко от Сан-Николаса, Андресито был пойман кожаным арканом в тот момент, когда он вместе со двоими товарищами сооружал плот. Андресито был взят плен, и это означало полное прекращение сопротивления патриотов на севере.
Это было настоящее бедствие. Артигас принужден был изменить свой первоначальный план. Он пересек Уругвай в декабре 1819 года и закрепился со своими войсками на другом берегу. После того как Латорре разбил авангард Абреу при Ибирапуита, войско продолжало наступать до Санта-Марии. Здесь после целой серии военных операций, не принесших решающих результатов, Артигас был вынужден вернуться в свою провинцию, чтобы раздобыть лошадей для своей сильно уменьшившейся кавалерии. Его войскам удалось избежать битвы, которую португальцы намеревались дать в Кебрадас-де- Белхармино. Враги решили действовать иначе: когда Артигас уехал, они напали на оставшихся солдат. Много патриотов здесь погибло, в том числе офицеры- индейцы — воспитанники Андресито. Этим разгромом ознаменовалось начало 1820 года — трагического года в жизни Артигаса.
Латорре, один из командиров Артигаса, пересек реку Такуарембо и закрепился на противоположном берегу, ожидая соединения с двигавшейся из Мисионеса дивизией, в авангарде которой был Сотело. Операция эта провалилась, так как воды реки сильно поднялись и это сделало невозможным соединение войск. В это время граф Фигерас, генерал-капитан бразильской провинции Рио-Гранде, прибывший на помощь Абреу с трехтысячным войском, настиг отряд Сотело. Это произошло 22 января. Португальцы жаждали возмездия за поражение при Ибирапуита, и месть их была жестока. От смерти и плена спаслись только те, кто сумел переплыть реку. Латорре с противоположного берега в отчаянии смотрел на эту расправу, не имея возможности прийти на помощь; он видел, как на его глазах гибли люди, в том числе Сотело, который до последнего момента старался внушать мужество своим солдатам. Видел Латорре, как были взяты в плен знаменитые офицеры — Льюпес, Сегундо Агиар и другие. От этой катастрофы спаслись лишь солдаты, которые смогли быстро углубиться во внутренние районы. Голодные, без обуви, они дошли до лагеря Артигаса в Матаохо.
Хотя это и кажется совершенно невозможным, Артигас собирал новые силы для борьбы. Уже двигаясь на Мангрульо, он узнал о разгроме в Такуарембо и был глубоко этим подавлен; слишком жесток и несправедлив был этот удар. В течение нескольких дней он пребывал в совершенном молчании и одиночестве. Единственным его утешением была надежда, что, быть может, Рамирес и Лопес, два выдающихся вождя Литораля, сумеют пойти на Буэнос- Айрес и что Ривера, его отважный «дон Фрутос», еще держится в родной провинции. Но эта надежда длилась недолго: вскоре он узнал, что Ривера подкуплен португальцами и перешел на их сторону. Артигас понял, что все потеряно. С ним все еще находилась горстка преданных офицеров — Латорре, Техера, Агиар, Монтерросо; они продолжали внушать ему мысль начать все сызнова. Но Артигас, казалось, уже ни во что не верил. Однажды утром он позвал Латорре и сказал ему: