Делегаты Монтевидео принялись излагать Артигасу цель своей миссии. Артигас заметил, что Кабильдо не выполнил его указаний относительно налогов и по другим проблемам.

Но мы ничего не замышляли против вашего авторитета, — ответил Ларраньяга. — Как можно даже предполагать это, если Кабильдо предоставил вам самые неограниченные полномочия для организации федерации провинций во имя нашей независимости.

Если это так, — ответил Артигас, — то как могло произойти, что вы не выполнили моих приказаний и Оторгес до сих пор находится на своем посту, в то время как он должен явиться в войска?

Беседа продолжалась до сумерек, но протектор не был удовлетворен объяснениями, которые ему были даны. Затем был сделан перерыв на ужин, который описан Ларраньягои очень подробно.

«Немного жареного говяжьего мяса, бульон, хлеб и вино, которое пили из чашек, так как стаканов не было. Ели оловянными ложками, без ножей и вилок. Присутствовавшие сами принесли несколько тарелок и цинковое блюдо. Для сиденья имелись три стула и кожаный сундук, так что некоторые ели стоя. Чтобы полностью представить обстановку, добавим, что стол был покрыт скатертью из хлопка, выделанного в Мисионес, а салфеток не было. Как я узнал позже, большинство вещей было одолжено для этого случая. После ужина все отправились спать. Генерал уступил мне не только свою кожаную походную кровать, но и всю комнату, сам же удалился в ранчо. Он не стал слушать моих извинений, не обратил внимания на мое сопротивление, и не было ни малейшей возможности заставить его уступить в этом вопросе».

На другой день, 13 июня 1815 года, Артигас пришел в дом едва рассвело и застал всех в постели. «Мы немедленно встали, — продолжает автор мемуаров, — произнесли молитву и принялись за завтрак. Правда, не было ни чая, ни кофе, ни молока, ни яиц, не было даже мате, а был лишь напиток, нечто вроде горячего пунша, куда положили два взбитых яйца, которые с трудом где-то добыли. Напиток этот подали в большом кувшине, и сосали его через бомбилью (трубку), передавая кувшин из рук в руки. Нам ничего не оставалось, как примириться с этим спартанским обычаем».

После завтрака снова начались переговоры. Обсудив еще несколько пунктов, делегаты дали официальное обещание закрыть порт, как это было раньше приказано, и выполнить инструкции, касающиеся возвращения незаконно взятой контрибуции, выяснения поведения некоторых рехидоров во время беспорядков, учиненных сторонниками Оторгеса, и отправки Оторгеса со своими войсками на границу. Посланцы двинулись в обратный путь и 26 июня уже были в Монтевидео: Они тотчас же доложили Кабильдо о результатах переговоров и начали осуществлять инструкции Артигаса. Таким образом были восстановлены прерванные отношения.

Успехи федералистского движения привели к тому, что в Буэнос-Айресе было принято поистине удивительное решение. Военачальники из числа сторонников смещенного Альвеара были отосланы к Артигасу, чтобы он расправился с ними по своему усмотрению. Прибывшие пленники были высшими офицерами. Их поселили невдалеке от лагеря. Занятый множеством дел, в том числе переговорами, с делегатами Буэнос-Айреса Пико и Риваролой, Артигас позабыл о пленных. Трудно представить себе, что думали об этом в Буэнос-Айресе, как объясняли там поведение Артигаса; возможно, там считали, что он расстреляет пленников.

Незадолго до того, как депутаты Буэнос-Айреса вернулись домой, Артигас навестил пленных офицеров. Они были построены в шеренгу. Он поздоровался со всеми, спросил имена, внимательно вглядываясь в каждое лицо, — рассказывает один из них, майор Антонио Диас, бывший ранее офицером Артигаса, так же как и Вентура Васкес. За исключением Диаса и Васкеса, Артигас никого из них лично не знал.

Полковник Васкес стоял крайним в шеренге. Артигас быстро взглянул на него и, держа бумагу в руке, начал речь.

— Я сожалею, сеньоры, что вижу в оковах людей, которые боролись и сделали немало во имя общего дела. Правительство Буэнос-Айреса прислало вас ко мне, чтобы я покончил с вами. Но у меня для этого нет никаких оснований. — Артигас поднял бумагу и показал ее пленным. — Здесь мне сообщают, что вы вели войну против меня, но я знаю, что виноваты в этой войне не вы, а те, кто объявил меня в декретах предателем и убийцей, и те, кто называл меня так в газетах за то, что я защищал права жителей Восточного берега и других провинций, обратившихся ко мне за защитой.

Пленные слушали его внимательно, в большинстве опустив головы. Диас пытался сохранить спокойствие, хотя было ясно, что он находится в смятении.

— Если вы вели войну против меня, — продолжал Артигас, — то ведь я могу сказать то же самое и о моих офицерах, которые подчиняются моим приказам, как вы подчинялись приказам своих начальников. Возможно, есть и другие основания для расправы с вами, но к ним я не имею ни малейшего отношения — я ведь не палач правительства Буэнос-Айреса.

Последние слова Артигас произнес медленно и отчетливо, глухим голосом. Лицо его не выражало волнения или слабости, видны были лишь морщины — следы бесконечной усталости.

Артигас снова спросил у каждого пленного его имя и звание. Первыми ответили Фернандес, Бальвастро, Ларреа, Суфриатеги и Пайардели. Затем почти все хором сказали:

— Генерал, мы ни разу не участвовали ни в одной битве против вас.

Тогда Артигас взглянул на Диаса и Васкеса. Оба они заявили:

— Генерал, мы вели войну против вас.

В ответ Артигас тихо промолвил:

— Да, я знаю, но дело от этого не меняется.

Пленные рассказали Артигасу о событиях 15 апреля (путч в Фонтесуэлас) и о том, как жестоко отомстили им нынешние правители. Артигас слушал их молча, потом произнес: «Да, кто способен на такие поступки…» — и, не закончив фразу, обернулся к Диасу и Васкесу и сказал:

— Народ в Ла-Бахаде рассказывал, что вас и других офицеров, всего около десяти человек, приговорили к расстрелу, когда пало правительство Альвеара…

Васкес ничего не ответил. Артигас внимательно смотрел на него — этот уроженец Восточного берега был одним из самых непримиримых врагов вождя, это он еще в Айуи перешел со своим полком к Сарратеа. Артигас приблизился к ним и спросил Диаса:

— Вы видите теперь, как отблагодарили портеньос нашего друга дона Вентура?

Диас пытался пролепетать что-то, но Артигас остановил его движением руки.

— Ладно, с этим уже давно все кончено, — и он едва заметно улыбнулся. — Это все старые грустные воспоминания. — Повернувшись к седому полковнику Бальвастро, он спросил его: — Сколько вам лет и в каких войсках вы служили?

Бальвастро ответил ему, коротко рассказав о кампании в Перу и о многих битвах, в которых он участвовал с 1810 года. Артигас выслушал его и задумчиво сказал:

— Подумать только, даже среди нехристей вы не встретили бы такого вероломства! — Затем он обратился к пленным: — Вам будет предоставлено все необходимое для удовлетворения ваших насущных нужд. Не удивляйтесь, что я не приказываю снять с вас кандалы: сейчас ведутся переговоры с правительством Буэнос-Айреса, и, если они не увенчаются успехом, я буду вынужден вернуть вас в таком же виде, как получил.

И Артигас удалился. Пленные видели, как он шел медленным шагом, слегка сутулый; лицо его выражало явное огорчение.

Спустя четверть часа пришел начальник охраны с двумя солдатами, которые по приказанию Артигаса были выделены в распоряжение пленных. Начальник охраны сказал:

— По указанию Артигаса дверь в ваше помещение остается открытой. Вы можете ее сами закрыть после восьми часов. Вы можете позвать через часового двух солдат, которые находятся в вашем распоряжении. Вы не имеете права писать кому-либо или использовать кого-либо для отправки сведений о себе.

Наступила зима, а вместе с ней холода. Пленные были плохо одеты. Они попросили, чтобы разожгли огонь в ранчо, где они жили. Это было им разрешено. В солнечные часы им разрешалось выходить на воздух. Вот что писал об этом Диас.

«Положение наше после разговора с Артигасом значительно улучшилось. Страх по поводу нашего будущего совершенно рассеялся. Мы встретили гуманные чувства и принципы справедливости в человеке, которого молва называла чудовищем, и он дал нам доказательства своего сочувствия в тот момент, когда мы со страхом готовились к смерти».