Городинский разозлился от ее тупости:

— А на хрена ему с тобой разговаривать? Ты что, дура, сама не понимаешь, зачем он тебя требует? Всё нужно говорить открытым текстом? На, пожалуйста: ты должна немедленно пойти к нему, он назвал это подарком. Поняла? Ты знаешь, что это значит? Что он не расскажет Алине только в том случае, если ты и его вымажешь тем же дерьмом, что и меня!

Вот теперь Женя все поняла. Очень хорошо поняла!

— Я, Дима, дерьмом не мажу, — угрожающе тихо ответила она. — Если ты до сих пор не понял — я тебя просто люблю. А ты это называешь дерьмом. Да еще хочешь, чтобы тоже самое я сделала с Зиминым?!

Городинский понял, что перегнул палку. Да, он может злиться сколько угодно на Женьку за то, что она ничего не желает понимать, за то, что поставила его в дурацкую ситуацию, в зависимость от Зимина. Но разве при помощи злости и грубости он сможет добиться того, что было ему сейчас нужно больше всего на свете?!

— Прости, детка, я неправильно выразился, — просительным голосом сказал он.

Взял Женькины руки в свои ладони, сжал их крепко-крепко, так, что у нее чуть косточки не хрустнули, прижал к своему лицу:

— Прости, Малыш. Я не хотел тебя обидеть. Просто мне сейчас так тяжело. Если бы ты знала, как мне больно это говорить! Да я в страшном сне не мог себе этого представить! Ты не представляешь, какой это кошмар — зависеть от Зимина. И по какой-то чудовищной нелепости я таки попал в его кабалу. Он страшный человек, детка. Он очень страшный человек. У нас с тобой просто нет другого выхода, как выполнить его требования…

Женька резко выхватила свои руки, отшатнулась от Димы:

— Ты что?! Ты соображаешь, что говоришь?! По-твоему, я должна сейчас все бросить и пойти к Зимину? Сама?! Как овца на заклание?! Практически самостоятельно нырнуть в его постель?! Ты соображаешь, чего ты от меня требуешь?!

Дима кивнул и отвернулся к окну. Говорить не хотелось. Да и что говорить, когда и так все понятно: он высказал ей свое требование, так почему она до сих пор сидит здесь и устраивает ему форменную истерику? Ну почему, почему все бабы такие? Ну подумаешь — слишком большая жертва! Надо-то всего-навсего переспать с нужным человеком, и всё, и проблема будет решена! Так чего корчить из себя девочку после всего того, что между ними было? И ей ли изображать из себя скромницу? Начать с того, что скромницы в его постель сроду не попадали. Потому что лишь отъявленная шалава сумеет пробиться к нему через охрану на концерте, или же сумеет найти свой оригинальный (ну, или не очень оригинальный, но все еще действенный) способ. И Женька ведь этот способ нашла! И не постеснялась к нему прибегнуть! А теперь корчит из себя Шемаханскую царицу!

Резко повернулся и ответил:

— Соображаю! Очень хорошо соображаю! А что мне остается делать? Нет, ты мне скажи: что еще я могу сделать? Можно подумать, что это я сам придумал! Позволь тебе напомнить: это Зимин, твой старый знакомый, придумал такой штраф. Я-то тут причем?! Я тут лицо такое же пострадавшее, как и ты.

— Такое же? — возмутилась Женя. — Так может, ты сам к нему и пойдешь? Сам ему чего-нибудь подставишь? Почему я? С какой стати я?!

— Потому что мне нечего подставлять, — буркнул Городинский. — Слава Богу, Зимин у нас не принадлежит к голубой интеллигенции. Так что я ему без надобности. Ему ты нужна.

Женя на секунду затихла, потом спросила подозрительно тихо:

— А если бы принадлежал? Он. К интеллигенции, как ты выражаешься. К голубой. И потребовал бы тебя. Ты бы пошел?

На этот вопрос Диме отвечать катастрофически не хотелось. Да разве об этом сейчас речь? Он вновь схватил Женькины ладошки, притянул ее к себе:

— Детка, пойми! У нас нет другого выхода! Если бы ты знала, как мне больно тебе это говорить! Но у нас ведь действительно нет другого выхода! Да, Зимин страшный человек, и нам с тобой непосчастливилось попасть в зависимость от него. И теперь нам от него никуда не деться. Он ведь никогда не спрашивает, хочет человек или не хочет. Он просто назначает цену. Сегодня эта цена такая. И не нам выбирать. Понимаешь, мы сами не можем назначать цену. Потому что мы в его руках, а не он в наших. Вот когда будет наоборот — тогда уж мы с тобой порезвимся вволю. А пока… А пока, детка, у нас просто нет выбора. Время идет, между прочим, и время тоже работает против нас. Надо идти, надо. Я знаю, как тебе не хочется, я ведь знаю, что ты любишь только меня. Но надо, надо…

— Кому надо? — жестко спросила Женя. — Лично мне это не надо. И тебе, Димочка, это тоже не надо. Плюнь ты на него. Плюнь и разотри. Ну скажет он Алине, и что? Что ожидает тебя в самом неблагоприятном исходе? Развод? А не о нем ли ты мечтал? Ведь ты же ее терпеть не можешь! Ведь сам столько раз говорил, как она тебе надоела! Так воспользуйся ситуацией в собственных целях! Видимо, пришло время, ваш брак себя изжил. Дима, ты пойми: сама судьба послала нам Зимина! Если бы не он, ты бы тянул со своей Алиной еще Бог знает сколько лет. Но ведь ты ее не любишь! Тогда зачем огород городить? Зачем ты предлагаешь мне эту мерзость?

Женя решительно вырвалась из объятий Городинского и добавила:

— Нет, я не пойду. Я не подарок, Дима. Вернее, я твой подарок, но только твой. Я подарена тебе судьбой. А Зимин для меня не указка. И я не собираюсь к нему идти ни по собственному желанию, ни по его прихоти. Не пойду.

— Да как ты не понимаешь? — воскликнул Городинский. — Если Алина узнает — мне конец! Ты хочешь меня погубить, да? Так ты меня любишь, да? Вот она, любовь твоя хваленая!

— Димочка, — еще раз попыталась она убедить любимого в неизбежности развода. — Да ты же сам будешь радоваться! Это временные трудности, а потом все будет хорошо. Ты же ее не любишь, ты мне сам тысячу раз говорил…

— Идиотка! — воскликнул Городинский. — Какая же ты идиотка! Да ты хоть понимаешь, что я без нее никто, ноль без палочки?!

— Что ты? — возмутилась Женя. — Глупости! Димочка, ты же самый знаменитый, ты же самый лучший певец! У тебя просто гениальный голос! И это же твой голос, твой, не Алинин!

Городинский усмехнулся:

— О, да! Голос. Предположим, голос мой. И что? А у кого в руках все ниточки? Кто контролирует нашу эстраду? Ты что, совсем ничего не понимаешь?! Она же мне перекроет кислород в два счета. И все, и нету Городинского! И кому тогда нужен мой золотой голос?! Кому нужен Городинский, если он в опале у самой Петраковой?! Неужели ты думаешь, что если бы я от нее не зависел, я бы остался с ней хоть на минуту?! Пойми, дура, я без нее никто! Все музыкальные каналы в ее руках! Весь шоу-бизнес! Без ее одобрения ни один пацанчик на эстраду не попадет! Хоть бы каким золотым или платиновым голосом ни обладал! А папочка ее так и вовсе меня со свету сживет. Если я тебе хоть немножко дорог, если ты меня хоть капельку любишь — ты должна мне помочь!

Женя притихла. Так вот оно что… Так вот почему он так долго тянет с разводом… Он просто зависит от Петраковой. Ну и, конечно, от ее всемогущего папочки. Вот оно что… Значит, он никогда не сможет развестись? Это что же, она никогда не сможет стать его женой?! Да еще и должна выполнять разные гадости, выставленные в качестве платы за счастье периодически лицезреть любимого?

— Дим, не требуй от меня этого, ладно? — тихо попросила она. — Пожалуйста. Не заставляй меня. Я тебя очень прошу — не заставляй меня чувствовать себя шлюхой. Я не такая, Дима, я не шлюха. Я просто люблю тебя, но разве можно наказывать меня за это? Не надо, Дима, пожалуйста, не надо…

Городинский смотрел на нее с жалостью:

— Женька, родная моя! Если бы я только мог развестись с ней и при этом ничего не потерять — да разве ж я хоть минуту раздумывал бы? Но в том-то и дело, что я не могу на это пойти. Просто не могу, и все. Пойми, Женька, у нас просто нет другого выхода…

Женя оживилась:

— Слушай, а может, его можно как-то заставить молчать? Ну, морду, там, набить, руки-ноги повыкручивать. Ну найди, в конце-концов, каких-нибудь орлов бойцовских, чтоб вправили ему мозги на место.