Ованес Туманян

Поэт и музыка

Однажды я сидел – уныл, угрюм,

Устав от горестных и тяжких дум

О том, как облегчить свою беду.

«За ссудой вновь к кому-нибудь пойду! -

Решил я наконец, тоской томим, -

А как устроюсь дальше, поглядим».

«С парнасской высоты тебе привет!»

Я обернулся… Муза, с давних лет

Знакомая, вошла: «Восстань, певец,

Стряхни с себя унынье, наконец!

Гляди: страдает твой родной народ,

И кровь невинных к небу вопиет, -

Бредут несчастные из края в край.

Восстань, поэт, надежды луч подай!

Тому, кто духом пал, скитальцам влей

Отвагу в душу и утешь детей.

На юных девушек, поэт, взгляни!

Как розы свежие, цветут они,

Сверкает светом солнечным их взгляд, -

Любовных песен все они хотят.

Весна пришла и яркий свой ковер

Везде раскинула по склонам гор.

Полны долины, рокотом воды,

Щебечут птицы, и цветут сады.

Приди ж и ты в себя и песню спой

Во славу вящую весны младой».

«Нет, Муза, нет! Довольно! Пощади!

Давно клокочет ад в моей груди.

Забыть тебя заставлю я сейчас

Про кровь, весну, поэта и Парнас.

Да будет проклят тот несчастный день,

Когда ты надо мной простерла сень!

С тех пор, как стал твоим питомцем я -

Убогой, нищей стала жизнь моя».

«А про святой забыл ты жар,

Что принесла тебе я в дар?»

«Обманщица, что дал он мне?

Из-за него я – как в огне.

Иль ты не знала, в мир какой

Идет питомец юный твой?

Мне б лучше кровь народа пить, -

Я б деньги мог тогда скопить,

Но мироедом бы не слыл,

Хоть им бы в самом деле был.

Раздался б крик:

«Как он велик,

Наш благодетель! Он один -

Собратьям верный армянин».

Еще попом я мог бы стать,

С крестом на шее провожать

Покойников,- меня б тогда

На место первое всегда

Сажали люди; ими чтим

Я был бы словно серафим.

Мне б этакую жизнь вести,

И был бы я у всех в чести;

Иль жить напыщенным глупцом,

Которому все нипочем,

Лишь бы поесть, потом поспать,

Червю навозному подстать

Такая жизнь, но нужды нет, -

Меня бы чтили с юных лет,

Хоть боле пуст во много б раз

Был череп мой, чем вот сейчас

Любой карман моих штанов.

Закон юдоли сей таков!

Но – ах!- с рождения под власть

Парнасской нищенки подпасть,

На плач свою

Обречь семью,

Смех вызывать у всей родни,

Влачить, как груз тяжелый, дни, -

О Муза, это ли твой дар?

Нет, это худшая из кар.

И, помню я,

Мои друзья

Твердили мне наперерыв,

Что мой губителен порыв,

Что жизнь проучит, – надо мной,

Смеясь, качали головой.

Но я, дурак,

Себе был враг,

С утра до вечера читал,

Стихи безмозглые кропал

И, за тобой летя вослед,

Бежал от счастья с юных лет».

«О счастье ты каком скорбишь?

Неблагодарный, вспомни лишь,

Какой в тебе я жар зажгла!

Тебе способность я дала

На дивных крыльях грез нестись

От скудной жизни к небу, ввысь,

Заботы, муки забывать,

В ад опускаться, в рай взлетать

И песни пламенные петь.

Чего же ты лишен? Ответь!»

«Вопрос бессовестный! Сейчас

Узнаешь, – слушай мой рассказ.

Был в школу счетоводства я

Когда-то отведен. Друзья

Твердили вкруг,

Что, дескать, друг,

Когда получишь аттестат,

Тебе порядочный оклад

И там,и тут -

Везде дадут:

Бухгалтеры в большой цене.

Хозяин, – говорили мне, -

Не будет на прибавки скуп,

А если не совсем ты глуп,

То попадешь к нему… в зятья.

Но тут к тебе, о Муза, я

Подпал под власть, и вот мой дух

Возненавидел зло гроссбух,

В колонках чисел и дробей

Я видеть стал клубки червей,

И вот, безумное дитя,

Все бросил я, к тебе летя:

Так дольше жить, мол, мочи нет, -

Ведь я поэт, поэт, поэт!

Но снова благосклонный рок

Мне в люди выбраться помог:

Он сделал писарем меня.

Не знал я праздничного дня,

Но так начальнику был мил,

Что он мне ручку подарил,

И я узнал от писарей,

Как надо обирать людей.

Но ты ко мне пришла и тут

Вмешалась в мой спокойный труд,

И я – за глупость мне позор! -

Стал затевать за спором спор.

Мол, не годится мужика,

Чья жизнь и так ведь не легка,

Годами мучить и терзать,

Вдовицы скарб с торгов пускать.

Потом – зачем и не пойму -

По наущенью твоему

В письме я шефа обругал,

И он тотчас меня прогнал.

«Тебя мы кормим и поим, -

Сказал он мне, – а ты, гоним

Своею Музой, нас хулишь?

Таких не надо нам. Уйди ж!»

Но милостив господь, и вот,

Едва успел промчаться год,

Служу в большой конторе я.

«Здесь будет легкой жизнь моя», -

Мечталось мне, но ты пришла,

Мои все спутала дела,

И я, от места отрешен,

На улицу был выгнан вон.

Пришлось, рукой махнув на честь,

Мне по уши в долги залезть.

(А если задолжал поэт,

Он не простой должник, о нет!

О нем пекутся все сердца,

И пересудам нет конца.)

Когда увидела родня,

Что мало толка от меня,

Что у меня удачи нет,

Все стали мне давать совет

Пойти в попы и взять приход:

«Там ждут тебя любовь, почет,

Поминки с сочною кутьей,

Достаток полный и покой».

Но я, тебе на торжество,

Отрекся, глупый, от всего!

Церковной кружкой не прельстясь,

Спиною к счастью обратясь,

Я лиру взял,

Поэтом стал

И с песней выступил своей,

Воскликнув вдохновенно: «Эй,

Стоит пред вами музы сын!»

Все рассмеялись, как один,

И закричали мне в ответ:

«Мы не хотим твой слушать бред.

Безумный юноша, уйди!

Лишь грезы у тебя в груди,

И песнями ты поглощен.

От мира взор твой отвращен.

Мы – люди дела и труда,

К чему нам эта ерунда?»

Я крикнул им: «Ах, деньги лишь

И блеск, тупая чернь, ты чтишь!

Тебе поэта не понять,

На нем почиет благодать, -

Он правду и любовь поет».

Сказав, бегу в журнал, и вот

С редактором мой разговор:

«Пишу стихи с недавних пор.

Нельзя ли поместить у вас

Вот эти? Их прочту сейчас.

«О черные глаза, ваш взор покой

Тревожит мой и днем и в час ночной.

Вы мне хотите в душу заглянуть -

Пора закрыться вам, пора уснуть!

Устал поэт от горя и невзгод,

И вечный сон к себе его влечет.

Усните же и вы! Прошел мой день,

Ночь надо мной свою простерла тень».

«Недурно! Гладко! Что же, спора нет, -

Вы не бездарны, господин поэт!

Десятисложна каждая из строк…

Но бедность рифмы, – вот в чем ваш порок.

Позвольте, я исправлю вам сейчас. -

И сразу заблестят стихи у вас.

Поэтов наших правлю я всегда

И тем учу, а то бы им беда:

«О, черные глаза, ваш взор покой

Тревожит мой, как будто бес какой…»

Я, как от беса, ужасом влеком,

Из кабинета бросился бегом

И песни в типографию отнес,

О чем мне скоро пожалеть пришлось.

Едва лишь появился сборник в свет,

Суровый публицист почтенных лет,

Высоко беспристрастие ценя,

Счел нужным едко осмеять меня.

«Стихи такие, – он писал, – ни в грош

Не ставлю я, в них смысла не найдешь.

Всего-то в них лишь рифмы да слова!

Я новый сборник дочитал едва, -

Отменно зелен, видимо, поэт.

Поэтам старым нынче смены нет;

Они с собою унесли свой дар.

И тайну песенных чудесных чар.

Всем этим овладело царство тьмы,

И вот живем в немой пустыне мы.

Навек умолкли наши старики,