Мои комментарии:

1. По непонятной причине не указана дата написания Черняховским этого документа. Однако, судя по упомянутой в тексте дате 27 июля, он написан в конце июля – начале августа. Именно в это время, по утверждению интернетовского сайта «Мехкорпуса РККА», Черняховский три недели отсутствовал в своей дивизии, якобы находясь в госпитале с воспалением легких. Вполне возможно, что на самом деле в то время он был задержан и давал объяснения об обстоятельствах, при которых начала войну 28-я танковая дивизия.

2. Если 28-я тд в конце дня 21 июня 1941 г. действительно находилась в указанном Черняховским населенном пункте Груджай (Gruzdziai), то до границы в районе Тильзита действительно было 145 километров по прямой, а при движении по дороге Шяуляй – Тильзит еще больше – до 160 км. Если же он имел в виду Гаргждай (Gargzdai), расположенный в 15 км от Клайпеды (Мемеля), то в первый день войны 28-я тд находилась не в 145 км, а всего в 1 км (!) от советско-германской границы (хотя до Тильзита действительно было 145 км, но это совсем в другую сторону).

3. То, что Черняховский указывает расстояние, на котором в момент начала войны его дивизия находилась именно от пограничного города Тильзита, наводит на мысль, что в заданных ему прокурором вопросах упоминался именно Тильзит. Это подтверждает неслучайное упоминание Тильзита в сообщении И. Бунича о героических боях 28-й танковой дивизии под командой Черняховского в первый день войны на германской территории. Учитывая, что от Гаргждая до Тильзита всего 90 км, а от Груджая 145 км и почти прямая дорога, а также, зная, что за два ночных перехода из Риги 28-я тд продвинулась не менее чем на 300 км, нельзя исключать, что дивизия Черняховского в ночь с 21 на 22 июня 1941 г. дошла своим ходом до Тильзита. Скорее всего, предполагалось, что там она будет грузиться на платформы в немецкие составы для переброски к Северному морю. Однако в последний момент Черняховский узнал или догадался о начале войны и прорвался со своей дивизией на советскую территорию.

4. В объяснении прокурору Черняховский пишет: «В ночь с 21.6 на 22.6.41 производилась разведка маршрутов вдоль ШЯУЛЯЙ-ТИЛЬЗИТСКОГО шоссе…» Возможно, это замена истинных событий, происшедших между десятью часами утра 20.6.41, когда дивизия закончила переход из Риги и четырьмя часами утра 22.6.41, когда немцы начали боевые действия против CCCР. Цель этой замены – объяснить появление в первые часы войны 28-й танковой дивизии если не на территории Восточной Пруссии, то хотя бы в непосредственной близости от нее.

В этом же направлении ориентирует и информация интернет-сайта «12 meh»: «Уже в 9 часов 45 минут 22 июня командующий фронтом принял решение на использование мехкорпусов для разгрома прорвавшегося противника. 12-й корпус в соответствии с этим приказом должен был наступать в расходящихся направлениях: 23-я танковая дивизия должна была ликвидировать противника в районе Кретинги, а остальные силы корпуса (в частности, 28 тд) с рубежа Тяль-шай – Повентис наступать “по флангу и в тыл противника, прорывающегося на Таураге”, то есть на германскую территорию. Корпус подчинялся управлению 8-й армии». Вот это и удивляет – 12-й мехкорпус (в том числе и 28-я тд) подчинялся командующему 8-й армии, а команды ему отдавал непосредственно командующий Северо-Западным фронтом (до 18 июня 1941 г. – ПрибОВО) генерал-полковник Кузнецов (участник совещания 24 мая 1941 г. у Сталина).

5. Из объяснения следует, что у 28-й танковой дивизии связь с командованием 12-го мехкорпуса и 8-й армии была потеряна до 14 часов 22 июня 1941 г., что подтвердил мне генерал-майор Петр Львович Боград, встретивший в это время Черняховского на лесной дороге между ст. Плунге и штабом 8-й армии. Лишь в 14.00 первого дня войны командир 28-й тд получил указание «выступить в совершенно другом направлении – на Куршенай». За эти 10 часов, прошедшие с момента начала войны, 28-я тд вполне могла вернуться c территории Германии и установить связь со своим непосредственным командованием.

6. Сам факт существования «Объяснительной записки» является свидетельством того, что в действиях 28-й танковой дивизии были моменты, требовавшие разбирательства «компетентных органов», – огромные потери техники, а также ее местонахождение и боевые действия в начале войны. Вполне возможно, что в это время с комдива была взята подписка о неразглашении факта нахождении его дивизии 21–22 июня 1941 г. на территории Германии и составлен отчет, «прикрывающий» ее истинное местонахождение и боевые действия в этот период.

Потому что, несмотря на то что боевые действия уже велись, Сталин все еще надеялся представить их как локальный конфликт (вроде Халхин-Гола) и прекратить войну. Однако 2 июля по указанию Гитлера советское посольство поездом было вывезено из Берлина. Это был официальный акт прекращения дипломатических отношений, после чего Сталин немедленно приказал вывезти посольство Германии из Москвы и на следующий же день выступил по радио. Он допускал, что его попытки мирного разрешения конфликта не увенчаются успехом, и это подтверждает ряд фактов:

– речь Сталина была заранее записана на магнитную пленку, так как она повторялась 3 июля несколько раз;

– все советские газеты в тот же день рано утром вышли с текстом речи Сталина, из чего следует, что было какое-то время на подготовку ее к печати;

– никто, кроме диктора Левитана, объявлявшего выступление Сталина по радио, не видел, как проходило само выступление или его запись.[78]

Потому что только 19–20 июля на границе с Турцией было осуществлен обмен посольств между СССР и Германией, и Сталин в процессе этого обмена сделал последнюю попытку договориться о заключении мира хотя бы ценой территориальных уступок. Есть сведения, что Шуленбург вез с собой из Москвы в поезде, везущем дипломатов на обмен, предложения Гитлеру о заключении мира (типа Брестского мира 1918 г.), а Германия передала через Деканозова записку Сталину от его старшего сына Якова Джугашвили, оказавшегося в немецком плену. Значит, надежда прекратить войну, сведя ее к локальному конфликту, все же теплилась у Сталина до этого дня, а Гитлер не хотел рисковать своим посольством, поэтому пошел даже на неравнозначный обмен – советских граждан обменяли в количестве на порядок больше, чем немецких, хотя вначале немцы настаивали на обмене по формуле 1:1.